Собрание Стихотворений

VI.ОТРЕЧЕНИЕ [8]

К костру подсел он, руки грея. Лицо зажег багровый свет. «И ты — сопутник Назарея? И ты — из галилеян?» — «Нет». Ночь холодна, и месяц светел. Первосвященнический двор Вдруг огласил рассветный петел. Прислуга спит. Сгорел костер. «Где Иоанн и где Иаков? Где все?» Он вышел. Даль пуста. И вспомнил, горестно заплакав, О предсказании Христа.

8

Отречение (с. 23). В основу ст-ния лег евангельский сюжет о троекратном отречении апостола Петра, предсказанного ему Христом.

VII.СЕСТРЕ [9]

Н.И.С.

В рассветный час пошли мы двое, Росу стряхая с сонных трав, Неся из смирны и алоя Благоухающий состав. Мы шли, не думая о чуде, В холодном, розовом луче. Ты миро в глиняном сосуде, Склонясь, держала на плече. И так нам страшно вспомнить было Его позор, и смерть, и боль… Как раны знойные омыла Твоих волос ночная смоль. Как из Его ладоней гвозди Ты, тихо плача, извлекла, Смотря на кровь, что, как из гроздей, Густыми каплями текла. Мария мать и ты — вы обе — Его приняли от солдат И положили в новом гробе, Возлив на тело аромат. Смотри: минула ночь субботы, И новый день сменяет мрак. Сестра, скажи мне, отчего ты Нежданно ускоряешь шаг? Уж близок сад. Вот лилий чаши Сверкнули из рассветной мглы. Сестра, зачем одежды наши Так неестественно белы? Как ветви здесь нависли густо. Давай сосуд. Пришли. Пора. Вот и пещера. Где Он? Пусто! Кто взял Его? О, кто, сестра? Кем вход в пещеру отгорожен? Что совершилося в ночи? Пустой покров белеет, сложен. В пещере — белые лучи. Где труп? где стража? где ограда Всё — только белые цветы. Бегу навстречу! Нет… не надо: Ты возлюбила — встретишь ты!

9

Сестре (с. 24). СЦА. Посвящение — возможно, Наталья Ивановна Сизова, сестра М. И. Сизова.

VIII. ВИДЕНИЕ СВЯТОГО БЕРНАРДА [10]

На окне раздернуты шторы. Тонкие кустики гнутся. Белей и белей В даль уходящие горы. Полей Зеленые полосы вьются. Заходящего солнца лучами Кельи свод позлащен. Монах сидит. За плечами, Откинут, лежит капюшон. Догорающий луч скользнул, Задрожав на оконной раме. Он последний раз блеснул, Осветив окрестность с горами. Поднял глаза монах От священной страницы. Незабудки в Ее глазах Сияли под тенью ресницы. Легки одежды воскрылия… Ты ль, долго жданная? Смотрит: в руках Ее лилия Благоуханная. Матерь Божию встретил святой Чуть заметным всплеском рук. На Ее голове золотой Трепетал и светился круг. Над овалом лица легли Золотые косы в порядке. Голубыми струями текли, Расплывались одежды складки. Тихо став пред святым, С лаской Она глядела. Одежды — легки как дым — Ее овеяли тело. Ни слова тогда не сказал Марии блаженный инок. Ворвавшийся луч пронизал Закружившийся столб пылинок. Он остался, поверить виденью Робкой душой не дерзающий, А Она отплыла легкой тенью, Ускользающей.

10

Видение Святого Бернарда (с. 26). Святой Бернард—Бернар Клервосский (1090–1153), французский богослов-мистик, аббат монастыря в Клерво. Считается главным поборником культа Девы Марии. Канонизирован в 1174.

IX. РОДНЫЕ СТРАНЫ

Видел ты эти блаженные долы? Бледных фиалок луга, Дымные сосны, янтарные смолы, В горних пределах снега? Нежные розы — закатные светы, Серые камни, раздолья пещер, Там, где ласкают святые аскеты Руки им лижущих кротких пантер. Всех лучезарные светы залили, Всех их питает Господня роса. Тонут в лазури торжественных лилий, Девственных, стройных и белых, леса. О, этих стран неподвижные блески! Вечно взлетают к вам грезы земли. Мучениц-дев исступленные всплески… Светлый жених в озаренной дали. Рыцарей латы, златые поножи, Копья, щиты мелодично звенят. Там, на цветами украшенном ложе, Львы возлежат возле белых ягнят. Остров. Закат. Шелестящие ласки. Юноши в девах лобзают сестер. Волны кудрей, золотые повязки… Ангел над ними крыла распростер. Любят, сгорают. Восторги — взаимны. Бледные руки, скользящие сны. Гимны Христу, непостижные гимны! Звезды. Моления. Шепот волны.

X. СВЯТАЯ ЦЕЦИЛИЯ [11]

Возле органа Святая Цецилия, — Вся осиянна — Божия лилия! Струны взывают. Белые руки С клавишей зыбких срывают Тихие звуки. Звуки — нежны и сладки. В сиянье воздушного диска, Волосы — черны и гладки — На лоб опущены низко. К груди приколота, Роза вздыхает. Искра золота На стене потухает. Бледного света Тени — неверней. Благовест где-то… Звон вечерний.

11

Святая Цецилия (с. 29). Святая Цецилия (II или III в.) — христианская мученица, широко почитаемая в Западной церкви. Покровительница музыки и музыкантов, в 1584 стала патронессой Академии музыки. Среди атрибутов Св. Цецилии — арфа, орган и венец из лилий и роз.

XI. ПРЕСВЯТАЯ ДЕВА И БЕРНАРД [12]

И. С. Щукину

Он за город ушел, где дороги Был крутой поворот. Взоры монаха — молитвенно строги. Медленно солнце спадало с прозрачных высот, И молиться он стал, на колени упал, и в фигуре Были смиренье, молитва. А воздух — прозрачен и пуст. Лишь над обрывом скалы в побледневшей лазури Зыбкой листвой трепетал засыпающий куст. Воздух пронзали деревьев сребристые прутья. Горы волнами терялись, и вечер, вздыхая, сгорал. Знал он, что встретит сегодня Ее на распутье… Благовест дальний в прозрачной тиши умирал. Шагом неспешным прошла, и задумчиво кротки Были глаза голубые, и уст улыбался коралл. Пав на колени, он замер, и старые четки Всё еще бледной рукой своей перебирал. Осененная цветом миндальным, Стояла одна у холма. Замер благовест в городе дальнем… Ты ль — Мария, Мария сама? Никого. Только золотом блещет На закате пустая даль. Веет ветер, и дерево плещет, Беззвучно роняя миндаль.

12

Пресвятая Дева и Бернард (с. 30). Посвящение — Иван Сергеевич Щукин, сын фабриканта и известного коллекционера живописи С. И. Щукина, друг Соловьева.

1906

XII. СВЕТЕ ТИХИЙ! [13]

В кротких лучей вечереющем блеске, Мнится, тебя я уж видел когда-то. Где, я не помню. Быть может, на фреске, Там, где блаженных рисует Беато. Ласковый образ, являвшийся в детстве, Кроткая весть о кончине безбурной И о могиле — приюте от бедствий — Там, где мой ангел склонится над урной. Образ, пред коим молились монахи, Где под секирою острой солдата С тихой молитвой почила на плахе Чистая дева, святая Агата. Праведных взор говорит терпеливый: Да, исполняем Господний глагол мы. Келья ютится под синей оливой, В небо уходят волнистые холмы. Перед святыми дрожат василиски, Злые ехидны ползут за утесы. Дев непорочных отчетливы диски, Вьются под золотом темные косы. Страсти земной непричастные лица. Свет золотистый сияние сыпет. В мраке провозит святая ослица Божию Матерь с младенцем в Египет. Круглые пальмы синеют по скалам; Реют пернатые, пестрые птицы. Дева, хитоном одетая алым, Смотрит на небо, поднявши ресницы. Рыцарь — монах, что закован в железо; Узкий ручей, меж холмами текущий. Иноков ясных святая трапеза, Праздник любви под зеленою кущей. В кротких лучей вечереющем блеске, Мнится, тебя я уж видел когда-то. Где, я не помню. Быть может, на фреске, Там, где блаженных рисует Беато.

13

Свете тихий! (с. 31). Святая Агата (ок. III в.) — легендарная христианская святая и великомученица. Василиск — мифическое животное, способное убивать взглядом или дыханием; служит живой метафорой дьявола. Ехидна — мифологическое существо, полуженщина-полузмея.

XIII. ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА

Три дня подряд господствовала вьюга, И всё утихло в предвечерний час. Теплом повеяло приветно с юга, И голубой и ласковый атлас Мне улыбнулся там, за леса краем, Как взор лазурный серафимских глаз. И я стою перед разверстым раем, Где скорби все навек разрешены. Стою один, овеян и лобзаем Незримыми крылами тишины. Леса синеют, уходя в безбрежность, Сияют мне с вечерней вышины И кроткий мир и женственная нежность. Моя душа — младенчески чиста, Забыв страстей безумную мятежность И для молитв очистивши уста. Недвижны ели, в небо поднимая Ряды вершин — подобия креста; И, небесам таинственно внимая, Перед зари зажженным алтарем, Лежит земля, безлюдная, немая. Окрашена вечерним янтарем Эмаль небес за белыми стволами. Над тишиной передвечерних дрем Закатный храм поет колоколами, И гаснет там, за синею чертой, Последний раз сверкнувши куполами. Окончен день, морозно-золотой. Вечерний час! вечернее моленье! Вечерний час, заветный и святой! Пора. Огни затеплило селенье; Ложится тень на белые снега, И легкий дым клубится в отдаленье, Приветный дым родного очага. Как чувства все таинственно окрепли! Господь! Господь! к Тебе зовет слуга: Огонь любви в моей душе затепли!

XIV. ХРАМ [14]

Прими меня, родной, убогий храм, Где я искал и находил спасенье. Куда ребенком бегал по утрам К заутрене, в святое воскресенье. Все в доме спят. Я тихо выйду вон, Взволнован весь, и полон опасенья, Не опоздать бы. На призывный звон Спешу чрез лес, весенний и зеленый. Крестясь, всхожу на сумрачный амвон, Едва лучом янтарным окропленный. Глядят в окно и шепчут меж собой, Прильнув к стеклу, березы, липы, клены. Иконостас с золоченой резьбой Давно потуск. Как небеса синея, Венчает своды купол голубой. Мерцают свечи, кротко пламенея Колеблющимся желтым язычком. Истлевшая, тяжелая Минея На клиросе лежит перед дьячком, И староста обходит по приделам, Звеня о блюдо медным пятачком. Растаял ладан. В дыме переделом Блистает медь закрытых царских врат; Алтарь сияет радостным пределом, Где нет скорбей: сомнений и утрат. Мой старый храм! Как сердцу вожделенен В твой темный рай замедленный возврат! Всё то, чем мир для сердца многоценен Я приношу к ступеням алтаря, И мой восторг, как золото, нетленен Моей весны ненастная заря! Как быстро ты достигла половины, Огнями зол, бушуя и горя. Как с высей гор бегущие лавины, Так громы бед гремели надо мной. Но детство вдруг, с улыбкою невинной, Как весть, как зов отчизны неземной, Ко мне сошло из чистых поднебесий, Чтоб утолить кровавой язвы зной. В душе поет, поет «Христос воскресе», И предо мною, как забытый сон, Алтарь, врата в задернутой завесе, — Сквозь золото краснеющий виссон.

14

Храм (с. 35). Речь идет о Храме Рождества Богородицы в с. Надовражино (не сохранился): «Храм был сырой и темный: легкие голубые арки терялись во мгле. Кое-где поблескивали тусклые серебряные образа. Редкая живопись была нежная и изящная, в стиле Александровской эпохи. Главный алтарь был во имя Рождества Богородицы. За окном алтаря зеленели кладбищенские деревья <..>, весною к стеклам приникала белая черемуха» (Воспоминания. С. 121). Минея — Четьи-минеи (Минеи четии), книги для чтения в церкви на каждый день месяца. Кроме житий святых в них помещены все книги Св. Писания, множество поучений и разных статей духовного содержания

XV. РАБА ХРИСТОВА [15]

Хоть я с тобой беседовал немного, Но мне твои запомнились черты, Смиренная служительница Бога! Ясна душой, весь мир любила ты: Твои таза так ласково смотрели На небеса, деревья, на цветы, В родных лугах расцветшие в апреле. Когда, прозябший, зеленел листок, Когда лучи что день теплее грели, И под окном разлившийся поток Бежал, шумел, блистая в мутной пене, Синела даль, и искрился восток, — Бывало, ты на ветхие ступени Присядешь, рада солнышку весны, На жребий свой без жалобы, без пени; А небеса — прозрачны и ясны, И облаков блуждающие лодки По ним бегут, как золотые сны. Я помню лик твой, старческий и кроткий, И белизну смиренного чепца. Ты мать была для всякого сиротки: И из гнезда упавшего птенца, И бедную ободранную кошку, У твоего бродящую крыльца, Равно жалела. К твоему окошку Все бедняки окрестных деревень Протаптывали верную дорожку. В раю теперь твоя святая тень. Как твердо ты твоей служила вере, Полна любви Христовой. В летний день, Бывало, стукну я у низкой двери, И в бедный дом войду. Как ангел ты; Вокруг ютятся страждущие звери, Горят лампадки, и цветут цветы, И ты — живой символ долготерпенья — Струишь на всех сиянье доброты. Среди страстей окружного кипенья Ты пребыла младенчески чиста. Вся жизнь твоя — молитвенное пенье; Ты — фимиам перед лицом Христа. Твоя весна текла под сводом храма, В горниле бед, молитвы и поста; И горькой жизни тягостная драма Спокойною зарей завершена. Ты умерла, как облак фимиама; Над гробом — мир, покой и тишина. И каждый год трава могилы малой Родной любви слезой орошена. Над насыпью, вовеки не увялый, Цветет венок из полевых цветов. Фиалка синяя и розан алый Сквозь изумруд березовых листов Благоухают вечерами мая. И дремлет ряд разрушенных крестов, Словам небес задумчиво внимая.

15

Раба Христова (с. 37). В ст-нии речь идет об Авдотье (Евдокии) Федоровне Любимовой, вдове Степана Борисовича Любимова, бывшего священником Храма Рождества Богородицы в с. Надовражино (Воспоминания. Гл. 8).

ЗОЛОТАЯ СМЕРТЬ [16]

В багрец и в золото одетые леса.

Пушкин

I. ГИМН ОСЕНИ

Вот в лесу золотошумном Глохнут мертвые тропы. Гулко бьют по твердым гумнам Однозвучные цепы. В переливах изумруда Блещет, зыбко рябь струя, Гладь расплавленного пруда — Голубая чешуя. Ветер дунет. Воду тронет, Пошевелит стрекозу. Золотистую уронит, Грустно, дерево — слезу. Небывалою усладой Полон я. Не шелестя, Пролетай и в волны падай, Лист — отцветшее дитя! Что-то как-то миновало. Где-то кончилась гроза. Без преград, без покрывала Вечность смотрит мне в глаза. Кто-то властный рек: довольно. Усмирившись и внемля, Вновь безлюдна, безглагольна, Вновь молитвенна земля. Круг полей — свободней, шире. В бесконечность убежа, Тлеет в пламенной порфире Леса дальняя межа. В этом кротком позлащенье, В вещем шорохе листвы, Извещенье возвращенья Жаркой майской синевы. Смерть с рожденьем — вечно то же, Как начало и конец. Осень, шествуй, в чащах множа Искрометный багрянец! Возрастающим сверканьем Жажду сердца утоли! Лес, пускай мы вместе канем В смерть роскошную земли. Нежит матовая краска Отвердевшего листа. С детства ведомая ласка В дальнем небе разлита. В синем блеске мысли стынут… Иль из книги бытия Возраст отроческий вынут, Или вновь младенец я?

16

В. 1906. № 10, окт. С. 1–10, в составе восьми стихотворений: L, II, IV, VI III, VII, V, IX.

Эпиграф — из ст-ния А. С. Пушкина «Осень» (1833).