Собрание Стихотворений

II. ЖАРКИЙ ПОЛДЕНЬ [17]

В чаще лесной густодебренной Лег я в колючей траве. На небе облак серебряный Тихо плывет в синеве. Полно, душа! не измеривай Тягость грядущего дня. Тень от зеленого дерева Ласково лижет меня. Миг совершенного отдыха. Где-то затеряна цель. Теплого синего воздуха Греет меня колыбель.

17

Жаркий полдень (с. 41). В первой публикации — под загл. «Жаркий день».

III. РЯБИНА

Солнце блестит на заржавленном жёлобе Утро — морознее; даль — необъятней. В небе безоблачном белые голуби Вьются над ветхой моей голубятней. Ярко, светло, и свободнее дышится. О, этот вольный полет голубиный! В небе далеком, холодном колышутся Красные кисти созревшей рябины. Снова становишься мира невольником… Дыма взвиваются сизые клубы. Там журавлей, что летят треугольником, Зычно раздались призывные трубы.

IV. ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА [18]

Холодны зори, и осень победнее. Желтых лесов опустелые сени… Ночью холодною роза последняя Дышит и слушает ветер осенний. Чахлый кустарник, без устали зыблемый… Гибель предчувствуя, стонут дубравы, Стонут, Взывают: погибли, погибли мы! В тусклом сиянии — серые травы. Носятся дымные тучи несметные, Саваном призрачным месяц облекши. Мира усталого жалоба тщетная… Радости память, бесследно протекшей.

18

Последняя роза (с. 43). В первой публикации — под загл. «Роза».

V. НА БАЛКОНЕ

Сладостно мир умирает. Здесь, на балконе пустом, Ветер холодный играет Мертвым листом. Лес — неподвижен и мутен, Серая мша — над рекой. Призрак любви… он — минутен! Вечен вселенной покой. Жизни, стремлений не нужно. Вечер. Синё и темно. Ветер, что с жалобой вьюжной Бьешься в пустое окно?

VI. СЕРЫЙ ДЕНЬ

Падают сгнившие желуди. Поле готово отцвестъ. Ветер о снеге и холоде Начал ненастную весть. Влагой наполнено до края Белое небо вверху; Зелень — беспомощно мокрая, Листья желтеют на мху. Ветер, довольно! суровую, Бурную силу ослабь! Пруда поверхность свинцовую Морщит ненастная рябь.

VII.ПЕЧАЛЬ

Истомился я долгою мукой, Но душа не вконец сожжена. Убаюкай меня, убаюкай, Голубых вечеров тишина! Я тихонько иду по оврагу, И с лазурью роднится душа. Под ногою от каждого шагу Просыпаются листья, шурша. Нет, весеннего счастья не надо! Сердце, вечер с покорностью встреть, Чтоб в безмолвье опавшего сада, Как заря, на заре, умереть.

VIII. У ПРУДА [19]

Еще за ночь с оранжевого клена Упало несколько листков, Холодная лазурь — прозрачна, углубленна Без туч и облаков. Дорогу преградя, с березы ветка свисла, В осенней золотой парче. Ты шла; и зыблилось, и пело коромысло На девственном плече. Вот пруд заискрился, и золотой, и синий, Волнами жидкого свинца. Коснулся тихий луч, скользнувши по рябине, До твоего лица. И для меня слились в священную прощальность И ты, и облетавший лес, И переливы струй, и голубая дальность Безоблачных небес.

19

У пруда (с. 47). Дедовский пруд неоднократно упоминается Соловьевым в произведениях разных лет как яркая примета «родного пепелища», «родового гнезда» Коваленских. «Старый пруд» озаглавлена неизданная поэма (1916), посвященная А. Г. Коваленской (РГБ. Ф. 696. Карт. 1. Ед. хр. 9).

IX. УСПОКОЕННОСТЬ

Сохнут дорожные рытвины, Кротким лучом осиянны, Выси — лазурно-молитвенны; Травы лугов — безуханны, Осень бесстрастною ласкою Сердце ласкает влюбленно. Над опустелой терраскою — Шелест златистого клена. Чем эта ясность безбурная, Чем этот вечер заслужен? Небо — такое лазурное, Облак — так нежно жемчужен. Радость лазурной невинности В душу вливается свыше В этой священной пустынности, В блеске осенних-затиший. Вижу у пруда заглохшего В золоте рдяную кисть я: С дерева, грустно засохшего, На воду сыпятся листья. Небо — омытей, увлаженней. Лес не шелохнет верхушки. Дров серебристые сажени Сложены вдоль по опушке. Греются — бедные — спилены — В ласке святых поднебесий. Троп озлащенных извилины В мертвом теряются лесе. Лейся же, ласка целящая! Мир безболезненно вянет. Осень, забвенье сулящая, Осень меня не обманет.

SILVAE [20]

Jours de travail! seuls jours ou j’ai vecu!

A. Musset

I. ИСТРЕ [21]

По тебе не рыщут флаги, Ты не носишь корабли. Ты лелеешь в синей влаге Юных нимф моей земли. Волны резвы, волны быстры, И сверкуч студеный вал. Золотое имя Истры Кто тебе, родная, дал! Словно радуясь свободе От разрушенного льда, В дни весенних половодий Как гремит твоя вода! И, взревев, как зверь огромный, Мирно катишься потом Там, где Павловск многохолмный Блещет пламенным крестом. Огороды огибая, Холмы кругом сплетя, Золотая, голубая, Ты смеешься как дитя. То струишься гордо, плавно, То взволнуешься, и вновь — Своевольна, своенравна, Словно девичья любовь! Ты трепещешь, мечешь искры, Завиваешься кольцом; И глядится в лоно Истры Нимфа с розовым лицом. Отливаешься червонцем, И в кристалле синих струй Ослепителен под солнцем Блеск серебряных чешуй. Но, от буйств уставши диких, Ты в зерцале отдала И обителей великих Золотые купола. Истра! Богом ты хранима. Знак тебе священный дан: Возле рощ Иерусалима Ты зовешься Иордан.

20

Silvae — леса (лат.).

Эпиграф — из поэмы Альфреда де Мюссе «Октябрьская ночь» (La Nuit d’octobre, 1837). Перевод: «Дни творчества! Единственные дни, когда я жил!».

21

Истре. Истра — река на западе Московской обл., протекает недалеко от Дедова. На Истре стоит Ново-Иерусалимский монастырь, в котором неоднократно бывал Соловьев (см. «Воспоминания», «Богословские и критические очерки» и др.). Возле рощ Иерусалима / Ты зовешься Иордан… — реальный факт: многие места близ Ново-Иерусалимского монастыря имеют евангельские названия (см. Воспоминания 85-186).

II. ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ [22]

1 Ты, Брюсов, не был бы унижен Среди поэзии царей, И к ямбу Пушкина приближен Твой новоявленный хорей. Я женской, медленной цезуре Послушным был рабом, и вот Твоих созвучий ярой бури Меня схватил водоворот. То вещим магом, то ученым, Ты встал: безжалостно греметь. В твоем стихе озолоченном Звенит Виргилиева медь. Твой стих, что конь, в кипящей злобе Уздою сдержанный едва, И как удары мелкой дроби — Твои короткие слова. Чредой подъемов и падений Твой стих бежит, как вал в реке. Ты замыкаешь вихрь видений В одной стремительной строке. Ты тлеющего манускрипта Разжечь угасший дух сумел. Поешь ты о богах Египта, Как будто их когда-то зрел. Равно ко всем явленьям чуток, Передаешь в напевах ты И ласки грешных проституток, И чистых мучениц мечты. Всегда иной, всегда притворный, Ты созерцаешь снег вершин, Вдыхая чистый воздух горный, Сам — в тине илистых низин. 2 Ты, Валерий, Пушкина лиру поднял. Долго в прахе звонкая лира тлела. В пальцах ловких вновь рассыпает лира Сладкие звуки. Дал ты метко в речи созвучной образ В шлеме медном воина Рима. Равен Стиль искусный медному звону речи Римских поэтов. Ты Эллады нежные понял песни. Ты рисуешь девы стыдливой ласки. Песни льются Аттики синим небом, Медом Гимета. Властно, крепко стих с меднозвонной рифмой Ты чеканишь; образы — ярки; краски — Сочны, свежи; цельною жизнью строфы Полные дышат. Вечно, вечно памятны будут, Брюсов, Всем поэтам сон Ариадны нежной, В мире мертвых стоны Орфея; вечны Вопли Медеи! 3. В ОТВЕТ НА «ОЗИМЯ» Прах, вспоенный влагой снега, Режет гения соха. Звука Пушкинского нега! Пушкин — альфа, ты — омега В книге русского стиха. 4. В ОТВЕТ НА «СТЕФАНОС» Нет, наших песен не иссякла Когда-то мощная струя: В тебе поэзии Геракла Встречают русские края. Эллада, вновь из праха вырой Кумиров мертвых телеса; Воскрес Орфей с волшебной лирой, Чтоб двигать камни и леса. Но жребий царственный поэта Язвящим тернием остер: Тебя зовет вторая Эта И очистительный костер. Свиваясь, сохнут листья лавра В пожаре яростных страстей, И ядовитый плащ кентавра Сжигает тело до костей. Но — полубог — ты прянул в небо, И нектар, сладкий и густой, Тебе улыбчивая Геба Подносит в чаше золотой.

22

Брюсову (с. 52). Ст-ния написаны в период «дикого увлечения» (Переписка с А. Блоком. С. 398) юного поэта творчеством В. Я. Брюсова (1905). 10 марта 1905 он писал своему кумиру: «думая о ваших стихах, заметил в них Леонардовскую черту. В вас сильно сладострастие познания, вы зорко проникаете туда, куда страшно и не надо заглядывать. Смерти таинство проверь. Это проверь так гениально, что трудно о нем говорить» (РГБ. Ф. 386. Карт. 103. Ед. хр. 23. Л. 1). Ариадна, Орфей, Медея — герои античной мифологии, упоминающиеся в ст-ниях В. Брюсова. 3. Ст-ние В. Брюсова «Озимя» впервые но в ж. «Вопросы жизни» (1905, июль). 4. Стефанос (Венок) — сб. ст-ний В. Я. Брюсова (1906). Эта — гора в Фессалии, место погребального костра Геракла. Ядовитый плащ кентавра… — одежды, пропитанные ядовитой кровью смертельно раненного Гераклом кентавра Неса; испытывая в них страшные муки, Геракл лег на погребальный костер.

III. АНДРЕЮ БЕЛОМУ [23]

1

Старинный лозунг «Sanctus amor».

А. Белый

Нет, недаром мы с тобой Время долгое без сна Зимней ночью голубой Проводили у окна. Помню, помню странно вдруг Измененные черты, Как, заслышав голос вьюг, Притаился ты. Свет лампады из угла Таял на лице. За окном луна взошла В трепетном кольце. Этой ночью голубой Будем вместе ждать зарю. Этот лозунг за тобой Вещим сердцем повторю.

23

Андрею Белому (с. 55). Андрей Белый (наст, имя и фам. Борис Николаевич Бугаев; 1880–1934) — поэт, прозаик, теоретик символизма, которого Соловьев неоднократно называл братом. 1. Эпиграф — из ст-ния А. Белого «Преданье» (1903). Sanctur amor — святая любовь (лат.). 2. Эпиграф — из «Илиады» Гомера (Песнь XXII, ст. 389–390; в тексте сб. ошибочно указана Песнь X). В переводе Н. Гнедича: «Если ж умершие смертные память теряют в Аиде, / Буду я помнить и там моего благородного друга!» Орест — сын царя Агамемнона, отомстивший за его убийство; Орест и его друг Пилад символизировали крепкую дружбу. Эврот — река, на которой стоит Спарта. Менетий — один из аргонавтов, отец Патрокла. Подразумевается Н. В. Бугаев, умерший, как и М.С. Соловьев, в 1903. Скамандр — река возле Трои. Фетида — мать Ахилла. Подразумевается О. М. Соловьева.