Собрание Стихотворений

22 января 1914, Москва

II. ПАДУЯ [201]

И ты, сестра Венеции пустынной, О, Падуя, лазурна и бела. Здесь был очаг учености старинной, Здесь живописью церковь зацвела. Забуду ль храм Madonna del Arena, Который весь — одна утеха глаз, Где приняли молитвенные стены Суровые цвета этрусских ваз? Святая кисть ученика Франциска, Сурового, как Дант! Никто, как ты, Не подошел к евангелию близко, Постигнув тайну горней красоты. Доступное лишь оку серафима Ты передал. Вот ангелов полет, Вот чистый поцелуй Иоакима И Анна, ждущая небесный плод. Христос пришел благовестить Тоскане: Он путь свершает на простом осле, Монах пирует в Галилейской Кане И пальмы зеленеют на скале. Вот даль ночная в синеве безбрежной, И — белый весь — на камне гробовом, Как голубь, восседает ангел нежный, Накрывши гроб сияющим крылом. Сияньем Иисусовой могилы Рассеяна предутренняя тьма… Какой союз кипящей жизнью силы И девственного, строгого ума! Здесь крылья, возносящие от праха, И свет любви. О, если бы зацвел Весь этот рай тосканского монаха В смиренных храмах наших бедных сел!

201

Падуя (с. 469). Падуя — город в Сев. Италии, каналом связанный с Адриатическим морем. В XV–XVII вв. крупный культурный центр, известный университетом, массой уникальных архитектурных сооружений. Святая кисть ученика Франциска… — речь идет о Беато Анжелико. Франциск Ассизский (наст, имя Джованни Бернандоне; 1181/82- 1226) — итальянский проповедник, монах, основатель ордена францисканцев. Иоаким и Анна — праведные родители Божией Матери. Тосканский монах — Франциск Ассизский.

III. БЕНОЦЦО ГОЦЦОЛИ [202]

Ты, после Джотто, мне милее всех других, Беноццо Гоццоли. В созданиях твоих Вся церковь римская рисуется так живо! Причалил Августин к Италии счастливой, Питомец риторов, любимец пылких дев. Прошло немного дней и, к миру охладев, Возжаждав Господа душою воспаленной, Он над писанием склонился умиленный, И на руку его поникла голова. Посланья Павловы, небесные слова, Читает жадно он и слышит: Tolle! lege! Простите, риторы, и ласки жен, и неги, И смрадный Карфаген! А дева перед ним Стоит премудрая, светла, как херувим. Перстами нежными на книгу указуя, И плачет Августин. Безмолвием чаруя, Вдали задумчивый чернеет кипарис, И розы в цветнике, алея, разрослись… Так, осеняемый зеленокудрой фигой, Изображен монах, склонившийся над книгой! Но вот мечта твоя теплее и нежней, И перед нами рай невозвратимых дней, Когда всё расцвело под проповедь Франциска, И небеса к земле опять казались близко, И Бога славили Умбрийские холмы. Везде прошел Франциск. Не убоясь чалмы, С крестом явился он пред грозным Саладином. В Ареццо он пришел, и перед ним единым В смятеньи улетел свирепый полк бесов. Воспоминания мучительных часов, Когда страдал Господь, ко древу пригвожденный, Не умирали в нем. Душою умиленной Он язвы Господа перед собою зрел. И ангел пламенный снопом лучистых стрел Пронзил его стопы и бледные ладони. И кровью алою и полной благовоний Сочилась блеклая, истерзанная плоть, До дня, когда его к себе призвал Господь. О, фрески пышные, краса дворца Рикарди, Где звезды золота горят на леопарде, И звери дикие, и птицы, как в раю, В одну сливаются послушную семью И мчатся с магами к вертепу Вифлеема. Здесь кистью создана обширная поэма, И вся история проходит на стене. В кафтане парчевом, на снеговом коне, Лоренцо Медичи, в красе женообразной, Проносится, блеща короною алмазной. В червонном золоте от головы до ног И подбоченившись, сидит Палеолог, Владыка царственной и дряхлой Византии. Уже на трон его обрушились стихии, И он с Флоренцией готов вступить в союз, Где уж давно очаг наук и древних муз, И теплится елей пред статуей Платона. Промчалися цари… и се: лучи Сиона, Восторгом неземным воспламенился дух! Внимает ангелам задумчивый пастух, Рукою опершись на посох из маслины… А дальше райские, лазурные долины, И хоры ангелов, полураскрыв уста, В вертепе Девою рожденного Христа Встречают песнями, и славят в горних кущах, Под кипарисами, средь алых роз цветущих.

202

Беноццо Гоццоли (с. 471). Пред грозным Саладином… — в 1219 Франциск Ассизский направился в Египет, где вошел в лагерь сарацинов и проповедовал султану, который под впечатлением его речей дал разрешение посетить святые места в Палестине. Маги — здесь: волхвы. Медичи Лоренцо (прозвище Великолепный; 1449–1492) — итальянский поэт, правитель Флоренции с 1469, меценат; способствовал культуре Возрождения. Палеологи — династия греческих царей в XIII–XV вв. Соловьев имеет в виду Константина 11-го, последнего Византийского императора, погибшего в 1453 во время взятия Царьграда турками.

IV. КРЕМЕНЕЦ [203]

Незнакомый мне край! Кони мчатся дорогою снежной, Блещут южные звезды, и лихо звенит бубенец. Что чернеет вдали? это дремлет в ночи безмятежной Кременец. И под небом январским, в сияньи созвездий хрустальных, С каждым мигом растущих, горящих светлей и светлей, В обнаженной степи встали призраки пирамидальных Тополей. Замелькали дома, уж людей попадается больше, Стала круче дорога, и в окнах мерцают огни. Вот он — город, любезный блистательным рыцарям Польши В оны дни. Надо мной монастырь; горы встали и справа и слева; Покосились столбы, подпирая домишко кривой; Вот развалины башни, где бродит еще, королева, Призрак твой. Ты затих, Кременец, где сбиралась на праздник веселый Феодальная знать за тяжелым от брашен столом; Твоя слава прошла; лишь угрюмые грезят костелы О былом. Старой Польши Афины, где пел вдохновенный Словацкий! Беспощадна Россия к преданьям сраженных племен… Как мне жалко тебя: ты под серой шинелью солдатской Погребен. Я пришел в монастырь. Как торжественно строг и высок он, Напоенный преданьями грозными Средних Веков! Там святые глядят из сиянья расцвеченных окон С облаков. Ты, готический храм, воплотил устремление к выси Из юдоли земной… Появился в порталах твоих, Легкой тенью скользя, изможденный монах Дионисий, Строг и тих. Воздержаньем, смиреньем и кротостью Богу угоден, Без унынья и злобы покинувший суетный мир, Осеняет епископ купель… «На водах глас Господень» Грянул клир. Заплескала вода, и толпа преклонила колени, И казалось: объемлет в студеных водах Иордан За крещенской водою пришедших из дальних селений Поселян. Кременец! не забыть твоих башен священного праха, Между нами навек завязалась какая-то нить, И трапезы вечерней под тихие речи монаха Не забыть.

203

Кременец (с. 473). Кременец — город в Западной Украине. Известен с 1226. С XIV в. отнесен к Литве и Польше, в 1793–1917 находился в составе Российской империи. Известен руинами замка конца XIII — нач. XIV вв., монастырем XVI–XVIII вв., Богоявленским собором XVII в. Словацкий Юлиуш (1809–1849) — польский поэт-романтик, родившийся в Кременце.

V. АННЕ Н. КАМПИОНИ

Где август тот, когда я в первый раз Приехал в уголок ваш безмятежный И, как родных, вдруг полюбил всех вас, В лесах Рафаловки, задумчивой и нежной? Я полюбил ваш дом, где жизнь идет С какой-то аккуратностью немецкой, Портреты предков, кипы старых нот, И солнце яркое, и смех в обширной детской. Казалось мне, здесь оживают вновь Предания моих погибших весен, И снова улыбалась мне любовь В безмолвном сумраке благоуханных сосен. О, эти дни на Золотой Горе, Сухой песок, в лазури облак нежный, И сосны строгие, как в алтаре, И тишина кругом, и всюду — лес безбрежный. Над вами Бог простер с любовью длань: Как май, цвели на материнском лоне, Маруся, робкая и дикая, как лань, И Топка резвая, и розовая Соня. Такой кругом дышал небесный мир, Ни облака на чистом поднебесьи… Охотники съезжалися на пир К трем братьям, как цари прославленным в Полесьи. Но грозный враг нагрянул на Волынь, Заливши кровью нивы золотые. Хозяин, дом свой ласковый покинь, Смени твой мирный труд на бури боевые. Перед тобой не раз бежал кабан И резвых коз сшибал ты пулей меткой. Тебя зовет гремящий барабан, Ты по родным лесам блуждаешь за разведкой. Но что за грусть овеяла твой дом, Куда ты медлишь радостным возвратом… Уже твой след исчез в дыму седом, Мы за тобой летим к заоблачным Карпатам. Но близок день, ты будешь с нами здесь, Женой, детьми ласкаем и лелеем, И будет вновь твой дом исполнен весь Обильем, миром, хлебом и елеем. Пускай скорей приходит этот час… Я ж не забуду в смене лет и весен Молитвы той, что я сложил за вас В тени Рафаловских, любимых, милых сосен.

VI. 13 ОКТЯБРЯ 1914 ГОДА [204]

Старик октябрь, ты стал неузнаваем: Давно ль я трепетал железных рук твоих? Но ты пришел, — и веешь кротким раем, Ты — ласков, нежен, сумрачен и тих. Пусть дни черны, и серебристый иней Окутал сад и дальние кусты, Пусть с каждым днем все глуше и пустынней, Спустилась ночь, дрова трещат в камине… Старик октябрь, нет, мне не страшен ты. Грози другим, как мне грозил, бывало, Стуча в окно могильною киркой! Мой май увял, но сердце не увяло: В нем ясное блаженство и покой. И призраки, поднявшись из могил, Ко мне слетаются в молчанье полуночи, И, кажется, мне прямо смотрят в очи Все милые, кого я схоронил. Вы мне приносите благословенье, И озарил загробный ваш привет Канун и полночь моего рожденья. Пора за труд: мне двадцать девять лет.

204

13 октября 1914 года. 13 октября (ст. ст.) — день рождения Соловьева.

VII. «Ты Радости Нечаянной недаром…» [205]

О Beatrice, dolce guida e cara…

Dante

Ты Радости Нечаянной недаром Молилась в те ужасные года. Подставив грудь мучительным ударам, Средь всех невзгод осталась ты тверда. Ты помнишь: небо яркое чужбины, И блеск воды, и черных скрип гондол, И пышный храм, и шелест голубиный, И гордый лев, крылатый, как орел! Волынский дуб и горлиц воркованье, Где мы прочли сладчайшую из книг, Когда свое нам благовествованье Раскрыл Христа любимый ученик. И светлый дом в саду Богоявленья Ты помнишь ли? Покинув море зол, Наш утлый челн, избегший потопленья, Там пристань безмятежную обрел. Там дивный муж благоволящим взором На нас взглянул… Как к югу журавли, Мы за его лазурным омофором К немеркнущему солнцу потекли. Ты повела меня стезею света, Когда я спал в сомненьях и страстях… Не плоть и кровь тебе открыли это, А наш Отец, который в небесах. Хвала тебе за месть и злобу мира, Которым ты удел наш обрекла; За то, что ты души моей кумира Разбила, как игрушку из стекла. Не будем вспоминать о горе старом, О темных днях, мелькнувших без следа… Ты Радости Нечаянной недаром Молилась в те ужасные года.

205

«Ты Радости Нечаянной недаром…». Эпиграф — из «Божественной комедии» Данте (Рай. Песнь XXIII). В переводе М. Лозинского: «О Беатриче, милый, нежный вождь!» …Радости Нечаянной… молилась… — речь идет об иконе Нечаянная Радость. Сюжет ее взят из сочинений свят. Дмитрия Ростовского (XVII в.): грешник молится Богоматери с младенцем, и у Спасителя на теле открываются раны; но Богоматерь умоляет Христа простить раскаявшегося орешника, которому дается «нечаянная радость», после того как он целует раны Христа на иконе. С 1832 находится в московской церкви Неопалимой Купины на Девичьем поле, с 1835 прославилась как чудотворная. Христа любимый ученик — Иоанн. Ты повела меня стезею света… — речь о Татьяне Алексеевне Тургеневой (1896–1966), на которой Соловьев женился 16 сентября 1912.

1915. 1 марта Дедово

VIII. СВЯТАЯ РУСЬ [206]

Святая Русь, тебя во время оно Призвал Христос — возлюбленную дочь, — И озарили молнии Афона Язычества коснеющую ночь. И греческие таинства святые Принес к родным Днепровским берегам Антоний дивный. Главы золотые Покрыли Русь на страх ее врагам. И процвела Печерская обитель, И как прекрасен был ее расцвет! Из тьмы пещер понес пустынножитель Во все концы евангелия свет. Когда ж была разрушена монголом Владимирова Киева краса, Святая Русь! — ты выбрала престолом Неведомые севера леса. Средь чащ глухих, знакомых лишь медведю, Убогий храм главу свою вознес, И огласился колокольной медью Покой безмолвный сосен и берез. И Сергий, муж, кому не будет равных, С природою вступив в суровый спор, Подъял труды, в удолиях дубравных Не уставал греметь его топор. И скит его процвел, как утро мая… Святой чернец, родной жалея край, Благословил на гордого Мамая Полки Москвы, — и был сражен Мамай. И кроткому отшельнику в награду, Когда полночная лежала тьма, В лучах, за монастырскую ограду, Явилась Матерь Божия сама. И, стае птиц бесчисленных подобный, Детей духовных Сергиевых рой Потек везде. И Савва преподобный, Над дикой Сторожевскою; горой, Воздвигнул храм среди лугов медвяных; Внизу лазурная Москва-река Струила волны в берегах песчаных; Как фимиам, курились облака. Здесь годы плакал схимник умиленный… Воздвигнув храм Пречистой Рождества, Он сна не знал в пещере сокровенной, Где мох чернел и дикая трава С цветами разрасталась на свободе… И ныне ты хранишь Московский край, Молвой чудес прославленный в народе, Моих холмов Звенигородских рай! Прошли века, и как осталось мало Красы церковной на Руси родной! Но Матерь Божия не забывала Своей страны, как дочери больной. И Серафим, Пречистою избранный, Готовя Русь к последним временам, Обвел чертой приют от бури бранной Христовой церкви избранным сынам. В таинственном безмолвии Сарова Окрепла Русь на брань последних лет, И ныне ждет Саровская дуброва Игуменью, одеянную в свет. И в наши дни, когда везде уныло, Когда весь край наш кровью обагрен, И черная антихристова сила Родную Русь теснит со всех сторон, Когда, нигде спасения не чаяв, Мы были только верою тверды, Восстала Русь, и отразил Почаев Австрийские кичливые орды. И от Ее нагорного престола, Перед Ее сияющей стопой, Германцев рать, как древле рать Монгола, Бежала вспять смятенною толпой.

206

Святая Русь (с. 480). Сергий, муж, кому не будет равных… — Сергий Радонежский. Савва Преподобный… — Савва Звенигородский или Сторожевский, ученик пред. Сергия, духовник Звенигородского князя Юрия Дмитриевича; правил Сергиевой лаврой после преподобного Никона; в 1347 основал монастырь у горы Сторожевской.

1915. Март.

ТЕНИ АНТИЧНОГО

I. ТРАХИНИЯНКИ СОФОКЛА. Пародос [207]

Строфа 1-я Ты, убивающий тьму! перед кем исчезают; не споря, Звезды ночные! О, Гелиос, пламенно-жгучий! Где сын Алкмены, скажи мне? в проливах ли синего моря, В Азии ль дальней? Ответь мне, очами могучий! Антистрофа 1-я Знаю ведь я, что всю ночь Деянира на ложе остылом Не осушает, тоскуя, бессонные вежды: Серой кукушечкой плачет о милом, Чахнет в предчувствии злом и хоронит надежды. Строфа 2-я Дунет Борей и взволнует, как дикое стадо, Критские волны, бушует и стонет пучина. Так сокрушают невзгоды, но боги спасают от Ада Кадмова сына. Антистрофа 2-я Дай поперечить тебе! хоть, я знаю, горька тебе сладость Слов утешенья, что сердце кручинит бесплодно? Благ Вседержитель: приходят и горе, и радость Поочередно. Эпод Всё для смертного непрочно, Всё уходит без следа. Как лучи звезды полночной, Тают счастье и беда. О, царица! верь надежде! От супруга жди вестей. Зевс печется, как и прежде, О судьбе своих детей.

207

Трахиниянки Софокла (с. 483, 485). Вольный перевод двух отрывков из ранней трагедии Софокла. В основе сюжета — история гибели греческого героя Геракла. I. Сын Алкмены — Геракл. Деянира — жена Геракла. Кадмов сын — Геракл, родившийся в Фивах, основанных, по мифу, Кадмом. II. Ахелой — река между Этолией и Акарнанией. Здесь речь идет о речном боге, претендовавшем, как и Геракл, на руку Деяниры. Зевсово чадо, покинувший Вакховы Фивы… — Геракл. Фивы названы Вакховыми, т. к. Вакх (Дионис) был сыном Семелы, дочери основателя Фив Кадма.

II. ТРАХИНИЯНКИ СОФОКЛА. Первый стасим

Строфа 1-я Вечно, везде торжествует Киприда Силой победной! Зевс ей покорен, и даже владыка Аида Области бледной! Антистрофа 1-я Знал ее власть Посейдон, потрясающий землю… Что до богов? Ведь мы сами свидетели были Славного боя, и, кажется, снова я внемлю Шуму ударов, взвивающих облако пыли. Строфа 2-я То Ахелой был, рогатый властитель потока, Четвероногое диво. С луком другой и дубиной пришел издалека, Зевсово чадо, покинувший Вакховы Фивы. Антистрофа 2-я Ложе царевны желанно им было обоим: Кинулись в битву, схватились, ужасные с вида… Скипетр держа, надзирала за боем Радостей брачных царица Киприда. Эпод Грудь с грудью бросила их злоба, Стучали брони и рога. Сцепясь руками, стонут оба Друг друга сжавшие врага. А с возвышенного места, Устремляя светлый взор, Смотрит нежная невеста На рожденный ею спор. Страшен девушке жених, Плачет о девичьей воле, Словно телочка на поле, Потерявшая своих.

III. ВОСПИТАНИЕ АХИЛЛА [208]

Кругом лишь камни дикие да звери! Осенний ветр свистит со всех сторон, Но мне с тобою весело в пещере, Кентавр Хирон. Виется дым над мясом вепря жирным, Трещит огонь. Закутавшись в кожух, Я задремал. Кентавр, напевом лирным Потешь мой слух. Назавтра, в час, когда с ночною мглою Еще не смеет спорить первый луч, Помчусь я, серн пернатою стрелою Сбивая с круч. Люблю я лес, и девственные воды, И пенье стрел… О, если бы с тобой Остаться мне навек, чернобородый Наставник мой! О, Ахилл, на воле вырос Ты, как царственный олень, Но тебе готовит Скирос Негу, радости и лень. Лесом вскормленный невежда, Я тебя не узнаю: Скрыла женская одежда Грудь, окрепшую в бою. Жаром новым, необычным, Загоревшись и зардев, Ты идешь в венке масличном, Окруженный хором дев. И в цветах весенних луга, Пышно рдеющих, как кровь, Отдает тебе подруга, Деидамия — любовь. Но пожди! наскучит нега И Кипридины венцы. От Троянского, от брега Приближаются гребцы. Перед девою-Ахиллом Поразложены дары. Предпочел забавам милым Отрок бранные пиры! Он отверг венец алмазный, Выхватил блестящий меч, И одежда неги праздной Спала с богатырских плеч. Он вскричал: плывем под Трою Волны вспенил быстрый струг, И рыданья вслед герою Шлет толпа его подруг.

208

Воспитание Ахилла (с. 487). В основе сюжета — эпизод из «Илиады» Гомера. Кентавр Хирон — воспитатель мальчика Ахилла. Скирос — остров в Эгейском море. У царя Скироса Ликомеда мать Ахилла Феотида скрывала сына, переодетого в женское платье, спрятав его среди царских дочерей… Хитроумный Одиссей сумел найти Ахилла и оба они отправились на воину.

ИТАЛИЯ [209]

ВСТУПЛЕНИЕ [210]

Прекрасная! кормилицею нежной Дни детства моего вскормила ты! Как много лет, покинув север снежный, К тебе неслись желанья и мечты. Уже я вдыхаю воздух зарубежный, Покинув Альп суровые хребты; Я узнаю знакомые долины, У станции печальные маслины. Италия, посмотрим друг на друга! Не тот же ль я, и ты, скажи, не та ль? Смывает с сердца все следы недуга Твоих холмов смеющаяся даль. Я знал всегда: прогонит солнце юга Привычную, старинную печаль. Привет вам, камни, белые дороги И кипарис, молитвенный и строгий. И дикая терновая ограда, И зелень маслин, спящая в пыли, И вьющиеся лозы винограда, И ослики, бегущие вдали! Италия, — не правда ли? — ты рада Мне, беглецу безжалостной земли? Прими меня, как преданного сына, О, колыбель палитры и терцина. Уже я всю тебя ласкаю взором: Вот замки гор Ломбардии, а там, Привыкшая внимать небесным хорам, Сереет Умбрия, как Божии храм. Вот темный Рим: травой поросший форум И Колизей, внимающий векам. Вот небеса, как пурпур златотканный, И кипарисы черные Тосканы. Конец всему — за сумрачным Аверном, Где белая, безмолвная вода, Дыханием отравленная серным, Как будто бы уснула навсегда, И сердце бьется страхом суеверным В предчувствии последнего суда, И виден след к таинственной пещере, Где в вечный мрак спускался Алигьери. Италия! скажи, каким искусам Не подвергался твой священный прах, Терзаемый огнем, мечом и трусом? Но охраняет родину монах, Тот юноша, с младенцем Иисусом И лилией цветущею в руках, И брат его, слагавший солнцу строфы, Окровавленный язвами Голгофы. Италия, тебе вручались скиптры Земных судеб, ты дважды их брала: Хоть лавр увял под тяжким златом митры, Но власть твоя осталась, как была! Бессмертна ты могуществом палитры И мановеньем папского жезла… Дай мне забвенье лет многострадальных, В тени олив, согбенных и печальных.

209

Италия (поэма). Отд. изд. М., 1914. Написана в 1914 по впечатлениям поездки в Италию с юной женой зимой 1912–1913.

210

Вступление (с. 489). Дни детства моего вскормила ты… — с сентября 1891 до середины апреля 1892 поэт вместе с родителями путешествовал по Италии. В «Воспоминаниях» эта поездка определяется как очень важная в процессе становления мальчика.