Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

IV. К КУПИДОНУ

Боль всегда с тобой, сосунок крылатый. Хоть и разлюбишь — проститься больно. У тебя в колчане — стрел всегда вдоволь — Так зачем же, жадный, В горло упершись, Стрелку рвешь так сильно Из засохшей ранки? Или мстишь, что больше мне не хозяин? Лучше уж запусти другую, Не тяни эту, не рви, не трогай — Запеклась кровь уж. Так лети себе, не жадничай, мальчик.

V. К МОЛОДОМУ ПОЭТУ

Чего ты, Септим, пристал к Музе? Зря гнусавишь, зря ручонками машешь, Такт отбивая. Надоел ты смертно Каллиопе, Эвтерпе, а Эрато И куда бежать от тебя, не знает. Не дергай Музу за подол больше. Не то смотри — на площади людной Вселится в тебя громовой голос И
не захочешь — скажешь при людях:
«Таким, как я, — хозяевам счастливым Мордашек гладких, наглых, Каких стадами на Форум водит День римский длинный, С мозгами птичьими и языком длинным, — Лишь к смертным женам вожделеть можно. Раз сдернул я туфлю с Музы, Раз оцарапал я ей лодыжку. Чтоб гнев богини мимо пронесся — Поскорей спрячьте от меня подальше, Люди добрые, таблички и грифель».

VI. К КЛАВДИИ

Клавдия, ты не поверишь — влюбился в меня гладиатор, Третий сезон поражений он в цирке не знает, Мне уже сорок, а он молод еще и красив — Он целомудренный, честный, смуглый, огромный, печальный, Слон Ганнибалов носил меньше шрамов, чем он. В цирке всегда, говорит, ищет меня он глазами, Но не найдет никогда — я ведь туда не хожу. Сумерки только падут — в двери мои он стучится, Вечер сидит опираясь на остроблещущий меч. Тяжко, с усилием, дышит он через рот и глядит Страстно и жалобно вместе… Любовник мой до слез над ним хохочет. Конечно, не в лицо, ведь он — ты знаешь — трус, Пороки все в себе соединяет, Чуть гладиатора видит — прыгает прямо в окно. «Страсть, — говорит гладиатор, — мешает сражаться, Если так дальше пойдет, в Галлию я не вернусь, Я побеждаю и так уж без прежнего блеска, Кто=нибудь бойкий прирежет вот=вот». Что он находит во мне? Хладно смотрю на него, На глаз оленьих блеск и мощных темных рук. Что делать, Клавдия, Амур причудлив — Люблю, несчастная, я лысого урода, Что прячется как жалкий раб за дверью, Чтобы кричать потом: гони убийцу вон! Но, подлой, жалко мне его прогнать, Когда еще такой полюбит молодец, А старости вот=вот они, туманы. Как сытый волк и на зиму овца. Я муки длю его, а если — зачахнув от любви, — Падет он на арене — как жить тогда мне, Клавдия, скажи?

VII

Как я вам завидую, вакханки, Вы легко несетесь по нагорьям, Глаз белки дробят луны сиянье, Кобылицами несетесь вы степными. Как=то раз в сторонке я стояла — Привела меня подружка — мы смотрели — Вдруг она, не выдержав, забилась Тоже в пьяной пляске и рванулась Вслед за вами, про меня забывши. Я смотрела — ваши рты кривились И съезжали набок ваши лица, Будто бы с плохих актеров маски. Вы быка живого растерзали И давясь его сжирали мясо И горячей кровью обливались, Разум выплеснули, как рабыня Выливает амфору с размаха. И на вас в сторонке я глядела. А домой пришла — смотрю — все руки Расцарапаны — в крови до локтя… Вот удел твой, Кинфия, несчастный — На себя ты страсть обрушить можешь, На себя одну, и ни страстинке Улететь вовне не дашь и малой. За быком не побежишь нагая…

VIII. К ПРОВИНЦИАЛКЕ

Может, ты не знала, абдерянка, — Кинфию обидеть очень страшно — Кинфия такие знает травы, Чары есть у Кинфии такие… Что спадешь с лица ты, почернеешь, Будешь ты икать и днем и ночью, Повар=грек твой будет в суп сморкаться, Потому что порчу наведу я, И залечит тебя твой хваленый Врач египтянин. Даже пьяный негр, матрос просоленный, В долгой по любви стосковавшийся дороге, Даже он в постель к тебе не ляжет. Так что, лучше, ты, абдерянка, Кинфию забудь, оставь в покое. Впрочем, пальцем я б не шевельнула, Если сделаешь мне что дурное — Все равно Юпитер, знай, накажет. Кинфию обидеть — очень страшно.

1974

КНИГА ВТОРАЯ

I

Вьется в урнах предков пепел — нынче Диониса ночь. Все закрыты на просушку Эсквилинские сады, Где исходит черной пеной вечно юный Дионис. Равноденствие, и в чанах сада квасится весна. Он исходит черной грязью, мраком, блеском и забвеньем, Умирает, чтобы снова возродиться в эту ночь. Будь ты богом или смертным —
если только существуешь —
Занесет тебя налетом, житой жизнью занесет, Как заносит в море дальнем затонувшие галеры Илом, галькой и песком. Я забвенью полусмерти научусь у Диониса, Очищает только смерть. Умирай же вместе с богом, Что, перелетев чрез Форум, упадет в закрытый сад. Налакайся черной грязи, изойди же черной грязью, Ты воскреснешь чистым, юным — воскресит тебя Загрей.

II

Кто при звуках флейты отдаленной Носом чуть поводит, раздувает ноздри, Кто на помощь слуху зовет обонянье, Тот музы’ку тонко понимает. Кто, поставив пред собою блюдо, Сладкий запах, острый дым вкушает, Наклонив к нему слегка и ухо, Толк тот знает не в одной лишь пище. И любому чувству из шести — какому Ни нашлось бы дело и работа — Смежное он тотчас приплетает, Тотчас же их все зовет на помощь. Поступает он как грек умелый, Управляющий большою виллой, — Хлынет дождь — он выставит кувшины, Не один, а все что только в доме.

III

Что хорошего в Саратоге дальней? Для чего ты живешь в глуши юга? Все мы ютимся, правда, На дальнем дворе вселенной, А дале’ко — в господской вилле — Музыка, свет и пенье. Мы, как жертвенные ягнята, В щели видим отблеск и отзвук И дрожим, что вот рукой грубой Дверь откроется резко настежь… Ты приедешь, но будет поздно, Ты вернешься потом в столицу, Но меня не найдешь и даже Не найдешь и моей гробницы, Потому что в ворота мира Волосато=железный кулак Стучится.

IV. КЛАВДИИ — ПОСЛЕ ПОСЕЩЕНИЯ БОЛЬНОЙ БАБКИ

Неужели та, Что была мне домом, Столбом, подпирающим мирозданье, Очага жаром, овечьей шерстью, — Ныне Жирно=сухим насекомым, За косяк взявшись и провожая Невидящим взглядом, Слыша — не слышит И шелушась стоит.

V

Много, гуляя в горах, камней пестроцветных нашла я. Этот валялся в пыли, унюхала тот под землей. Этот формой прельстил, цветом понравился тот. Все побросала в мешок и его волоку за спиною, Может, в долине потом блеск их и цвет пропадет, В утреннем свете булыжной растает он грудой, Ведь ошибиться легко, по пояс бродя в облаках. Все же — надеюсь, когда их рассыплю в таверне, Скажет: как ярки — плебей, скажет — как редки — знаток.

VI

Сами смотрят кровавые игры, Жрут ягнят, телят и голубей — И плетут, что очень я жестока. Я в таком ни в чем не виновата. Правда, раз я обварила супом Наглого и мерзкого мальчишку — Пусть под тунику не лезет за обедом, Суп имею право я доесть. Раз в клиента запустила бюстом Брута, кажется. Его мне жалко — Черепки=то выбросить пришлось. Раз нарушила закон гостеприимства — Со стены сорвавши дедушкину пику, Понеслась я с нею на гостей. Уж не помню почему. Забыла. И они ушли с негодованьем, Говоря, что больше не придут. И меня ославили свирепой, Я же кроткая, я кротче всех. Мной рабы мои всегда довольны, Муравья я обойду сторонкой, У ребенка отниму жука.

VII НА ПЛЯЖЕ В БАЙИ

Падает Солнце в златых болячках, Нежный агнец спускается с гор Черных. Свалялась шерсть его — В репьях и колючках, И дрожит, Перерезана надвое кем=то На песке мокром Звезда морская. Видно, богу бессмертному это угодно, Мне же, смертной, даже и стыдно — Вечно бледной пифией в лихорадке Вдыхать испарения злые И вцепляться в невидимое, как собака В кус вцепляется, головой мотая… Но послушна я веленью бога, Шьющего стрелой золотые песни. Я иду — на плечах моих пещера Тяжелым плащом повисла, И невидимый город Дельфы Дышит зловеще. Варится жизнь моя в котле медном, Золотые солнца в крови кружатся. Тянут Парки шелковые нити. Тащат рыбаки блестящие сети. Задыхаясь, я жабрами хлопаю быстро, И вокруг меня золотые братья Сохнут извиваясь — в тоске Смертной.
Поделиться с друзьями: