Соль под кожей. Том третий

Как мантру, надеясь, что она каким-то чудом услышит и подаст знак: Стася, Стася…

И вдруг правда ее вижу. Маленькую фигурку в розовой курточке. Она стоит у самого края зала, где стена из стекла открывает вид на взлётную полосу. Спиной ко мне. С ободком в виде кошачьих ушей и растрепанными кудряшками.

Мой мир замирает.

Время на секунду останавливается.

В висках пульсирует кровь.

Шаг. Еще один. Я не могу заставить себя идти быстрее, ноги будто парализовало.

— Стася… — Голос хрипит, как у больного тысячелетней простудой. Я сглатываю, стараясь взять себя в руки, и окликаю громче: — Стася!

Девочка останавливается. Я вижу, как она напрягается, словно прислушиваясь. Затем медленно, как медвежонок, поворачивается. Время замедляется, каждый жест моей дочери кажется бесконечным. Вот она поворачивает голову, вижу чуть покрасневшую от холода щеку. Большие глаза смотрят на меня с любопытством.

Хотеть, чтобы она меня узнала — это примерно тоже самое, что и пожелать повернуть время вспять, чтобы вернуться в ту минуту, когда я узнал, что стану отцом. Чтобы, блядь, все исправить.

Но я все равно очень тупо хочу, чтобы прямо сейчас она вспомнила, как я держал ее на руках в той квартире. И обещал, что с ней все будет хорошо.

А потом мой взгляд натыкается на еще одно тело рядом.

Марина. Ее лицо абсолютно серое и безжизненное, глаза смотрят в пустоту, будто сквозь людей и стены. Она не понимает, что Стася остановилась, смотри вокруг абсолютно стеклянными глазами. Только когда упирается в меня взглядом, на ее губах появляется какая-то сумасшедшая улыбка.

И в эту же минуту я понимаю, что ни хуя это не «за шаг до счастливого финала».

Потому что Марина достает что-то из кармана пальто и сует в свободную ручку Стаси — ту, в которой моя дочь не сжимает огромного плюшевого зайца с бантом на шее.

Я делаю шаг вперед.

Слишком, блядь, резкий.

Марина дергает головой.

Оскаливает кривой бесформенный рот.

И только теперь я замечаю, что она дала Стасе.

Маленькое. Металлическое. Темно-зеленое.

Армейская граната.

Мои яйца сжимаются ровно в ту же секунду, когда Марина, качая головой как сломанная игрушка, выдергивает чеку.

В голове звенит. В груди холодеет так резко, что я перестаю дышать.

— Стой где стоишь, Шутов! — орет Марина, моментально распугивая народ вокруг. — Или будет очень… очень… громко.

Ей как будто нравится смаковать то, что не случилось.

Сука, сука, сука!!

Стася смотрит сначала на Марину, потом — на меня.

Не понимает, что происходит.

— Вы ее у меня не заберете, — хрипит Рогожкина.

Роняет руку в карман пальто.

Да блядь.

Наводит на меня ствол, держа его двумя руками, как будто он слишком тяжелый для нее.

Я даже не буду пытаться с ней заговорить — это бессмысленно.

Краем глаза замечаю людей в форме. Сотрудники службы безопасности подступают с двух сторон, незаметно от толпы, которая продолжает идти мимо, не понимая, что происходит. Один из охранников жестом показывает остальным оградить периметр. Они за секунды оцепляют зону. Кто-то возмущенно машет руками, не понимая, что происходит, но охранники работают четко, без лишних слов.

Один из них за спиной у Марины, смотрит на меня.

Подносит палец к губам.

И тут где-то раздается резкий хлопок.

Рогожкина дергает головой.

Бах!

Я даже не сразу отдупляю, что происходит раньше — спец сзади роняет ее мордой в пол, Стася делает пару шагов ко мне или…

Плечо сначала просто щиплет.

Реально как будто вылили кипяток даже через одежду.

А потом так адски жжет, что приходится сцепить зубы, чтобы не завыть.

Вдох-выдох.

Кончики пальцев левой руки стремительно немеют.

По хую.

Между мной и Стасей — меньше десятка шагов.

Воздух до краев наполнен криками и звуками паники.

Но то, что Стася до сих пор крепко сжимает гранату в кулачке — то самое ебучее чудо, о котором я просил.

Спасибо, Боженька, что услышал.

Я не проебу ее, клянусь. Клянусь, клянусь, мать его, клянусь!

Стася моргает.

Тянет зайца к груди, но он такой огромный, что плюшевые лапы все равно волочатся по полу.

Спецы отгоняют людей.

В круге только мы вдвоем.

Мне пиздец как страшно.

Что она вдруг просто разожмет палец — и исчезнет.

Если бы можно было поменяться с ней местами — я бы сделала это не задумываясь. НЕ колеблясь ни секунды.

— Я моклая, — говорит моя маленькая кудряшка, и хмурится.

— Это ничего, — я пытаюсь улыбаться, несмотря на растекающийся от плеча в локоть и кисть напалм боли. — Повод потом надеть красивое платье, да?

— Де… па-па? — произносит по слогам, немного медленно, но внятно, как будто изо всех сил пытается быть взрослой. Делает шаг навстречу.

Мир сужается до глаз моей дочки, до ее маленькой ладошки, до металлической штуковины, котоаря обманчиво безобидно выглядывает из крохотных по детски пухлых пальцев..

Не отпускай, Стась. Только не отпускай.

— Папа скоро приедет, Стася. Только, знаешь… — Думай, Шутов, думай, блядь! Собирай в кучу весь свой бессмысленный IQ, иначе на хуй бы он нужен! Граната, блядь… Нужно заговорить дочке зубы. — Стась, ты знаешь, что у тебя в ладошке — яйцо единорога?

Она опускает взгляд.

— Его нужно держать очень-очень крепко, изо всех сил, — осторожно делаю шаг к ней. — Даже ни один палец разжать нельзя, Стася, иначе оно замерзнет, и последний маленький единорог никогда не вылупится.

Дочка смотрим очень сосредоточенно.

— Изо всех сил, Стася, — повторяю увереннее, сам начиная в это верить. Я бы в розовых фей поверил, если бы это превратило долбаную РГД в ебучее яйцо хоть единорога, хоть розового пони. — Держать крепко-крепко.

Стася сводит бровки к курносому носу, и как будто и правда крепче сжимает ладонь.