Соль под кожей. Том третий

Глава двадцать первая: Данте

— Дмитрий Викторович, тут суета какая-то, — рапортует по телефону один из моих ходящих за Лори «глаз».

Бросаю взгляд на часы — время около пяти, она, наверное, как раз вернулась домой после того фарса а ля «поминки». Что такое, Лори? Не успела меня отшить, как пожаловал Авдеев с кольцом и серенадой под окнами? Не слишком ли рано для такого светопреставления?

Нужно приложить усилия, чтобы вытолкнуть эти мысли из своей головы.

Мы расстались. Лори меня послала более чем прямым текстом, а я сделал все, чтобы она ни на секунду не сомневалась в правильности принятого решения. И ни о чем не жалела.

— «Скорая» подъехала. Сейчас парни проверили — к Валерии Дмитриевне точно.

Я чувствую, как в мой позвоночник медленно входит раскаленный железный штырь, пригвождая меня к полу и лишая возможности дышать. На место ядовитых картинок о ее романтическом вечере со Сверкающим рыцарем приходят другие, от которых мое сердце сжимается с такой адской болью, что приходится навалиться плечом на дверной косяк, чтобы не ебануться рожей в пол.

— Что там? — свой натянутый голос вообще не узнаю. Хриплю как полудохлый старик-коматозник.

— Все чисто, Дмитрий Викторович, гостей не было, Валерия Дмитриевна приехала с водителем, в квартиру посторонние не заходил. Никаких «звуков» тоже не было.

Это такой особенный слэнг всех бывших «спецов»: ни выстрелов, ни чего-то подобного. Дает понять, что причина приезда медиков, скорее всего, исключительно в самой Лори.

И я почему-то моментально вспоминаю каким бледным было ее лицо.

Бледнее обычного.

И дергает, очень специфически дергает образ «гладкой прически».

Я накидываю пальто, иду до двери… и с размаху останавливаюсь.

Что, мудак, снова к ней поедешь? Она тебя прогнала, она тебя не хочет — а ты поедешь и снова сделаешь по-своему? И, конечно, обезьянка оттает, снова позволит тебе вернуться в её жизнь. И это опять будет все то же самое. Будет так, как хочется мне, но не так, как нужно ей.

— Держите на контроле все перемещения, — диктую еще более сухим голосом. — Созвон через каждых три минуты.

— Принял.

Я так и стою возле двери, как баран уткнувшись в нее лбом.

Отсчитываю секунды в голове. Спустя сто восемьдесят — я почти не ошибаюсь — звонят «глаза»: Лори вынесли на носилках, парни следом.

«Тебе страшно, Лори? Страшно быть сейчас одной?»

Я упираюсь ладонями в дверь и что есть силы ее толкаю. Совершенно алогично и тупо даю себе «разрешение», что, если сейчас она превратится в прах или я прожгу в ней дыру, или она просто к хуям слетят с петель — я поеду к моей обезьянке и гори все синим пламенем. Но это какая-то прям супер-охуенная сталь или типа того, с покрытием не для слабонервных. Я же планировал как минимум какое-то время жить здесь со Стасей, так что превратил эти двухэтажную апартаменты в абсолютно неприступную крепость.

Считаю еще раз.

Еще один звонок — еще едут, но быстро и с мигалками.

Сердце заходится.

Часы начинают раздражающе вибрировать предупреждением о критическом ритме.

Сдергиваю их с запястья, швыряю на пол и придавливаю пяткой, чтобы заткнулись.

Мне на хуй не нужно ни это сердце, ни любое другое, если с Лори что-то случится.

Еще три минуты.

— Привезли в гинекологию, Дмитрий Викторович. Уточняем детали.

За что люблю этих ребят — они сами в курсе, что нужно делать, просто рапортуют, а не выносят мозг постоянными уточнениями, что нужно, а что — нет.

Гинекология.

Бледное лицо моей обезьянки.

Что-то с ребенком. Или с ними обоими?

Я катаю лоб по ставшей, кажется, совершенно раскаленной поверхности двери. Уговариваю себя хотя бы раз в жизни — один долбаный раз в жизни! — прислушаться к ее желанию. Хотя знаю, что если с Лори что-то случится — я никогда себе не прощу, что не был рядом. Но если с ней что-то случится — я просто пойду следом.

Без тени сомнения и сожаления.

Если не с ней — то ни с кем.

— Угроза выкидыша, Дмитрий Викторович, — еще один сухой отчет.

— Как Валерия?

— Потеряла много крови. В реанимации. — Держит короткую паузу. И добавляет: — Тут явно что-то серьезное.

Сердце снова дергается такой старой, но все еще не забытой болью.

Прости, обезьянка. Я чертов конченный больной мудак и эгоист.

Но я буду с тобой.

Я иду в гардеробную.

Черная рубашка, черные джинсы, удобные тяжелые ботинки — на случай «очень важных переговоров». Пристегиваю кобуру: через плечо, со скобой. Сделали под заказ по моим меркам под нужный размер «огнестрела». Думал, не пригодится, но хер там плавал. Сидит идеально, не пережимает.

Проверяю ствол, «магазин», предохранитель.

Вставляю в кобуру, веду плечом, чтобы ощутить приятную неназойливую тяжесть почти килограммового «убийцы» сорокового калибра. Мой израильский доктор вряд ли одобрит, что я ношу «смерть» прямо под сердцем, которое он так филигранно заштопал. Хорошо, что он этого никогда не узнает.

Накидываю черное пальто, ерошу волосы.

Хоть бы одну долбаную сигарету.

Одну затяжку — душу бы продал.

«Эй вы там, наверху, не забирайте ее. Вот я — жрите лучше меня».

В машине врубаю музыку на всю громкость, в надежде, что тяжелый скандинавский рок отпугнет мой ужас.

Лори, тебе страшно?

Мне пиздец как страшно.

На светофорах забиваю болт и пролетаю на красный.

Я не_хороший парень, этот факт нужно просто зафиксировать.

Я бы и по трупам пошел, если бы это была единственная дорога к ней.

До больницы ехать еще минут двадцать.

В глаза пару раз темнеет от острого укора под левую подмышку.

По хуй, даю по газам, потому что время течет слишком блядски медленно.

Три квартала, пять минут.

Поворот, до одури сигналю вставшей поперек на перекресте тачке, делаю вираж, царапаю ей крыло. Там какая-то шмара, кажется, но и на это тоже похуй.

Еще пять минут.

Влетаю в поворот почти на пределе безопасности.

Телефон в держателе принимает звонок автоматически после второго гудка.

— Дмитрий Викторович… — Пауза. — Валерия Дмитриевна потеряла ребенка.

Я сдавливаю руки на руле, глотку перетягивает спазм.

— У нее большая кровопотеря, пытаются стабилизировать. — И еще секунда тишины. — Хуйня какая-то подозрительная, короче.