Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
— Еду.
Пытаются.
Стабилизировать.
Болит уже везде. Раскаленная паника заполняет легкие. Я как утопленник — ни дышать, ни выдохнуть. Мир перед глазами медленно покрывается серой дымкой.
«Лори, обезьянка, не бросай меня…»
Это я… сделал тебе больно?
Пистолет под подмышкой начинает выглядеть как лекарство от всех проблем — ее, моих, наших.
Паркуюсь на площадке перед больницей вообще не представляю как.
Выпрыгиваю на ходу.
На секунду торможу, потому что резкий спазм в груди превращает колени в вату. Вдыхаю. Воздух проходит в горло
Логично, что он приехал.
Если бы, блядь, его там не было еще хотя бы пять минут, я бы ему потом морду об асфальт счесал до самых костей. Но это же Лори его выбрала — она не могла выбрать кого-то хуже меня.
— Эй, вы к кому, молодой человек?! — вырывается из-за спины болванка в белом костюме.
— Валерия Ван дер Виндт.
— А вы ей кто? — Она загораживает дорогу, и мой внутренний сатана начинает отчаянно просить крови.
— Брат. Отвали.
— А документы? Там реанимация, туда только по…
Я отодвигаю в сторону полу пальто, давая ей увидеть свои «документы».
Она хватается за сердце, жмется, почти прилипает к стене.
Дергаю подбородком своему «напарнику», чтобы решил проблему.
Спуск по серому, покрытому холодной плиткой коридору.
Все это уже было.
Но сейчас мне в хулиард раз страшнее.
Еще ниже, как будто мой личный спуск в ад.
Даже окон нет.
На каком-то шаге ноги снова не поддаются, но я продолжаю идти вперед.
Как ёбаная Русалочка по битому стеклу.
Если не с ней — то ни с кем.
Впереди стальная дверь с большим красным табло: «РЕАНИМАЦИЯ».
Пытаюсь толкнуть ее рукой — не поддается.
Кулаками, выбивая костяшки из пальцев.
Прижимаюсь лбом.
— Лори, я здесь, я приехал. — Ком в глотке и в глазах жжет.
Я ударяю снова и снова, пока кулаки не превращаются в кровавое месиво.
Сколько времени проходит, прежде чем с обратной стороны двери раздаются шаги? Для меня целая вечность, каждую секунду которой я провожу как будто под пытками. Кажется, что пока я здесь просто медленно схожу с ума, где-то там, на другом конце Вселенной, моя Лори медленно затихает.
Но потом раздаются шаги.
Грубые мужские и женские голоса.
Почему-то перед глазами мельтешат перчатки в крови.
Отбиваю руку, которая пытается взять меня за плечо.
— Как она?
— Кто? Вы что — сумасшедший?
— Наглухо отбитый, — еле хриплю сквозь зубы. — Валерия…?
— Да чего разорался-то…!
Я отпихиваю от себя это тело, и следующее. А остальные, глядя на мою озверевшую рожу, просто расступаются сами. Что-то бормочут в спину, как будто у меня и правда вид как у Лешего.
По хуй.
Там моя Лори.
Мое сердце, без которого я точно не смогу дышать.
Лежит на куске стали.
Такая бледная, что руки сами тянутся обнять ее, прижать к себе и вытолкнуть в ее вены всю свою кровь. Лишь бы хоть немного румянца на щеках. Но на ее щеке только безобразно яркий мазок крови.
— Обезьянка…
Она еле заметно
дышит. Грудь почти не поднимается.Вокруг нас суется какие-то люди, кто-то снова пытается оттащить меня назад.
Где-то пикает аппаратура. Или пищит?
— Лори, — я сжимаю ее ужасно холодные пальцы, переплетаю их со своими. — Можешь ненавидеть меня, только не бросай.
Кто-то орет, чтобы убрали «этого психа».
Я еще крепче сжимаю ее пальцы.
— Обезьянка, открой глаза, пока я тебе снова Шекспира читать не начал…
Но за эту секунду она как будто стала еще бледнее.
Мое сердце медленно кровоточит, теперь уже не переставая.
— Что без тебя… — Губы не слушаются. — Жестокий этот свет…
Упираюсь носом ей в висок, зарываюсь в волосы.
Скулю как собака.
— Ты в нем одна… — И вою. — Другого счастья… нет…
Ее пальцы в моей ладони едва ощутимо вздрагивают.
Мужской голос что-то орет, но я не разбираю ни слова.
Суета нарастает.
Тени в белых халатах толпятся вокруг нее, и только какая-то очень пожилая женщина, тронув меня за плечо, неожиданно тепло говорит:
— Ну все, все, сынок, ты молодец. А теперь давай, не надо людям мешать.
И я почему-то поддаюсь.
В себя прихожу только в коридоре, где надо мной суетится медсестра, пытаясь привести в порядок мои руки. Все время спрашивает, не больно ли, говорит, что обязательно нужно сделать рентген. А я вообще ничего не чувствую, как будто кровь превратилась в тормозную жидкость.
— Ну нельзя же так! — всхлипывает тень в белом. — Вы вообще в курсе, что в ладонях — самые тонкие кости? Они знаете, как тяжело срастаются?!
— Отвали, — выдергиваю руки из ее заботы, отодвигаюсь в сторону, потому что любое прикосновение сейчас напоминает о том, что я — жив, а значит — пора делать то, что у меня получается лучше всего.
— Дикарь, — в спину.
Ну, видимо, кости в моих ладонях не так уж настрадались, раз мне хватает силы показать средний палец. Фу, бля, чем она успела меня намазать? Руки бы вымыть.
Но когда до выхода из катакомб остается всего пара метров, мне навстречу выруливает Авдеев. Сука, хули ты такой здоровый?!
— Валерия…? — Смотрит на меня так, как будто за любой неправильный ответ с наслаждением отвинтит голову. Да и пусть бы попробовал — во мне столько адреналина, что с удовольствием показал бы этому Сверкающему «шкафу», чему меня научили детдом и голодная уличная жизнь.
Но я даже не знаю, что ему сказать.
Будет жить и любить его изо всех сил?
Я это не то, что вслух произнести не могу — мне это дерьмо выблевать хочется, как раковую опухоль.
— Она… — Глотаю до сих пор не до конца отступивший страх — Теперь будет в порядке.
Хотя до конца я в это поверю только когда увижу ее живую и здоровую, с румяными щеками, улыбкой, веснушками, которые моя обезьянка, наконец, перестанет прятать за макияжем.
Авдеев такой здоровый, что прям зло берет, что его приходится обходить, как волнорез.
— И что, блядь, оно того стоило? — догоняет в спину его голос.
— Не вдупляю, о чем ты.
— Рисковать их… жизнями.
Я медленно поворачиваюсь.