Солдаты

реветь еще будет, не го...-- Сeнька захлебнулся хлынувшей из горла кровью и

замолк.

Наташа отвернулась, закрыла лицо руками, плeчи ее затряслись. Бледный,

растерянный Аким поднял друга и пошел в глубь леса, твердя, умоляя:

– - Сенька!.. Сенька!.. Что ты наделал?.. Как же это... не надо!..--

Волосы Акима растрепались, длинными русыми прядями липли к горячему мокрому

лбу. Наташа еле поспевала за ним. Аким шагал и не слышал, как позади гремело

солдатское "ура" подоспевших наших полков, как трещали сучья под ногами

мечущихся в панике гитлеровцев, как тревожно гудел лес,-- ничего не слышал

Аким. Он уходил все дальше и дальше, словно хотел унести товарища от смерти.

Наташа все время просила его остановиться. Но он не слышал и ее: тяжелое,

трудное и редкое дыхание беспомощно обвисшего на его руках Сеньки поглотило

для Акима все остальные звуки.

4

Подоспевшие полки дивизии завершили разгром немецкой колонны. В лесу

вылавливали одиночек. Разведчики в этом уже не принимали участия. Забаров

стал собирать их в одно место. Долго не могли найти Никиту Пилюгина.

Забеспокоились. Но вот кто-то из солдат заметил, как от одного дерева

перебежал немец, а за ним -- Никита. Немец -- к другому дереву, Никита -- за

ним. Автомат Пилюгина был наготове, но Никита почему-то но стрелял.

Здоровенный и неуклюжий, он пытался, видимо, поймать гитлеровца живьем. Вот

немец подскочил к толстому, в несколько обхватов, дубу и стал бегать вокруг

него, ускользая от разведчика, который все время намеревался оглушить его

прикладом. Наконец Никите удалось схватить врага за шиворот. Тяжело

отдуваясь, Пилюгин приволок его к разведчикам:

– - Видали... голубчика!..

Гитлеровец дрожал, пугливо озираясь.

– - Видели,-- строго сказал Забаров.-- Но почему ты в него не стрелял?

– - Как почему? -- удивился Никита.-- Во-первых, товарищ лейтенант, эта

мразь поджигала дома. Факельщик он фашистский! И я сам видел, как он убил

румынку, которая просила не палить ее дом... Стало быть, не такой он казни

достоин, как смерть в бою...

– - Так. А во-вторых?

Никита смутился. Потом, взглянув на новую кожанку немца, просиял и,

улыбаясь по весь большой свой рот, пояснил:

– - Шкуру не хотелось портить. Дорогая очень... шкура.

Лес огласился хохотом.

– - Так ты что же, хотел воспользоваться ею?
– - спросил Забаров еще

строже, показывая на кожанку.

Никита не стал кривить душой. Признался:

– - Отцу хотел послать,-- и пояснил: -- Ведь тут, товарищ лейтенант, в

Румынии-то, частная собственность... Что, стало быть, раздобыл, то и твое. А

я это того... в бою...

Лейтенант потемнел.

– - Вот что, Пилюгин, то, что ты поймал этого негодяя,-- хорошо. А за

то, что ты вздумал заняться барахольством, придется тебя жестоко наказать. Я

просто выгоню тебя из роты, нам не нужны такие разведчики.

Никита испугался. Он не ожидал, что дело примет такой оборот.

Потупившись и нe зная, куда деть свои тяжелые, жилистые руки, он стоял,

готовый, казалось, зареветь.

– - Товарищ лейтенант... простите!.. Больше никогда этого... Черт меня

попутал. Оставьте с разведчиками!-- Последние слова он выговорил с трудом, с

дрожью в голосе.

Федор бросил на солдата короткий и суровый взгляд. Густые его брови

резко разошлись. Он сказал, к неописуемой радости Никиты:

– - К Шахаеву обращайся. Hа его усмотрение.

Пинчук и Кузьмич, задержавшиеся на старом месте, разыскали разведчиков

только к вечеру. Забаровцы находились в румынском доме и допрашивали

немецкого "факельщика", пойманного Пилюгиным. В другой комнате Hаташа, Aким

и Шахаев хлопотали возле Сeньки.

На вопросы Забарова эсэсовец отвечал быстро, но односложно:

– - Зачем ты сжигал дома?

– - Мне приказали.

– - Женщину тоже ты убил?

– - Яволь!

– - Для чего ты это сделал?

– - Она мне мешала.

– - Ты кто: зверь или человек?

– - Я -- солдат.

– - По-твоему, зверь и солдат -- одно и то же?

Гитлеровец молчал, тупо глядя в большое, чуть рябоватое лицо русского

богатыря с темными, угрюмыми глазами.

– - Тогда, может быть, ты скажешь, как с тобой поступить?
– - Забаров

сощурился.-- Зверей, как известно, уничтожают...

Эсэсовец вдруг вздрогнул, все наигранное спокойствие покинуло его,

надменность вмиг исчезла с его лица, сменилась выражением ужаса, животного

страха. Он упал на колени и потянулся к запыленным сапогам Забарова синими,

потрескавшимися губами.

– - О господин офицер! Не убивайте меня! Майн мутор, фрау, кинд!..--

лепетал он.

– - Встать!
– - крикнул Забаров.

Эсэсовец в одно мгновение вытянулся перед ним.

– - Подлец!
– - Федор ненавидящими глазами смотрел на фашиста.-- Подлец

ты, хуже зверя! У зверя есть достоинство. Он не просит о пощаде. А из вас

вытряхнули даже и это!..-- Федор отвернулся, и в его глазах отразилось

какое-то беспокойство. Он глухо проговорил: -- Неужели у них найдутся еще

последователи?.. Куда хотели пробраться? -- спросил он фашиста, сдерживая

глухую ярость, распиравшую грудь.

– - В Италию.

– - К американцам, значит?

– - О да!

– - Так и знал. К ним перекочевываете... Присутствовавший при допросе

молодой разведчик вдруг страшно возмутился:

– - Товарищ лейтенант! Плюньте вы на него!.. Что вы от него хотите?

Известное дело -- фашист!.. Выведите его вон за огород -- и дело с концом!

– - боец покраснел от злости.