Солнце больше солнца

Первым делом он сводил Анюту в ресторан в парке. Шоколадного с грецкими орехами торта на сей раз не оказалось, и был заказан другой - на медовом бисквите. Маркел Николаевич наслаждался и им, и детским восторгом жены, и притом воображал Москанина, который, вкушая торт, кончиком языка слизывает крем и крошки с губ.

Как и в прошлом году, были визиты в магазины, были эскимо, двести грамм у киоска, кино, другие развлечения.

По возвращении же в Савруху узналось - умерла подруга юности Неделяева Ленка, выписанная из сорочинской больницы как безнадёжная. Когда-то председатель ревкома Атьков велел ей пойти за глухого старика Фурсова, перед войной он преставился. Атькова уже давно не было в Саврухе. Ленка сошлась со Смуловым, что заведовал лавкой по приёму утильсырья, на войну он не попал из-за возраста; по мере того как старился, Ленка всё чаще похаживала на сторону, жили же по-прежнему вместе в доме Смулова, в собственный дом она пускала квартирантов, плату делила с сожителем. В свои семьдесят с лишним он схоронил её.

Маркелу Николаевичу рассказали, что на похоронах подруги рыдала Лизка, "одетая хорошо, в жакете новом, но пьянёхонькая". В давнее время выйдя за семнадцатилетнего Сеньку Ушачёва, она жаловалась, что он негоден на перепих, однако у них выросли три дочери. На войне Ушачёв выживал более года, по ранению был комиссован, сейчас страдал почками.

Лизка нет-нет да выпивала и такою вторглась в служебное помещение Неделяева со словами:

– Не укоришь, что я пьяная! Ты сам пьёшь!

Он сидел за своим светло-коричневым массивным с двумя тумбами столом, трезвый в сей час. Ожидая гадости, произнёс с угрожающим бесстрастием:

– По какому вы делу?

Гостья, слегка струхнув, выговорила:

– Есть дело...

Маркел Николаевич сказал тоном повелителя:

– Если нет - выйдите!

Лизка попятилась и вдруг как с привязи сорвалась:

– Я знаю, почему ты пьёшь, тебя совесть заела! Смерть Ильи Обреева на тебе!

"Вон оно что! Кого запомнила на всю жизнь", - подумал Неделяев в отпустившем напряжении, произнёс терпеливо-снисходительно:

– С этим делом попрошу не ко мне. Я не решал.

Лизка смотрела пьяным остановившимся взглядом и, когда Маркел Николаевич встал с угрозой, ушла.

Пришлось ему услышать о прошлом и от Варвары. С ней, стареющей, он, заводя молодых подружек, любился реже и реже, а лет десять назад совсем перестал знаться. Февральским днём 1957 года, вскоре после того как через Савруху впервые проехала серая легковая автомашина "Волга" с бегущим оленем на радиаторе, умер от рака Николай Ещёркин, муж Варвары.

Неделяев не думал идти на похороны, но всколыхнувшийся страх болезни, мысли о прошлом, свободном от этого страха и потому несказанно счастливом, растрогали так, что он взял под руку Анюту и пошёл. У могилы усердно скорбно кивнул Варваре. Рядом с ней стоял снявший шапку лысеющий мужчина в пальто с каракулевым воротником. Маркел Николаевич узнал своего первого шпика-подростка Гаврюшу, ныне заведующего отделом бузулукского горкома партии.

По дороге с кладбища на поминки брат Варвары полуобнял Неделяева, сказал язвительно-добродушно:

– Слышу здесь, что на винцо развязываешь пупок.

Маркел Николаевич принудил себя к покорности, сказал страдальческим голосом:

– Завяжу.

На поминках встречался взглядом с Варварой, чья чёрная кофта, застёгнутая до горла, не скрывала худобы. Лицо Варвары, сероватое, с втянутыми щеками, казалось, выдавало искреннее горе, хотя она не проливала слёз.

Неделю спустя Маркел Николаевич, возвращаясь домой со службы, с неудовольствием увидел, что у калитки его поджидает Варвара. Мороза не было, она стояла без шапки, повязанная чёрным шерстяным платком. Прижимая ладони с боков к полам полушубка, пошла навстречу Неделяеву:

– Я должна тебе слово сказать!

Интереса к ней он не питал и, не ответив, в досаде остановился. Она заговорила с мрачным пылом:

– Ты видишь, что сталось, как бомбу взорвали! Люди мрут, скотина сдыхает. Оно и нас с тобой ждёт!

Он ощутил на сердце лёд, про себя вскричал: "Понимает!" Она продолжила измученно-воодушевлённо:

– Кара нам будет за наш с тобой блуд! Надо спасение вымаливать, Маркел!

Он словно задохнулся бессилием, пробормотал жалким голосом:

– Не умею я этого.

– Я твою жизнь отмаливать буду!
– произнесла со страстью задушевной клятвы.
– Только ты больше не блуди!

– Да, да!
– проронил он, обошёл её, толкнул калитку, пробежал в дом.

С тех пор подумывал о Варваре благодарно, с искоркой надежды: "Кто знает, может, и поможет". Говорили, что она ест одно постное, ходит за двадцать пять километров в село, где уцелела церковь.

В Саврухе меж тем строили раковый барак. Когда Неделяев слышал, что кого-то отметил рак, и встречал больного или больную на улице, замирало нутро, будто недуг примерялся к нему самому.

Перед весенней распутицей навестив лесничего, узнал: Тютерев скончался в Чкалове. В той же больнице лежит Игумнов.

Днём позже Маркел Николаевич у себя дома почувствовал, что ему трудно глотать. Сосредотачиваясь на ощущениях, установил: пища, пройдя через горло, где-то пониже вызывает боль. "Раковая опухоль!" - ужаснулся он так, что шевельнулись волосы.

Состояние ужаса стало столь невыносимым, что он сказал себе: "Застрелюсь!" Не зная почему, решил прибегнуть к помощи не табельного пистолета, а ТТ-33, который некогда взял себе после уничтожения бандитской шайки. Хранившийся в старом чемодане с барахлом пистолет регулярно извлекался на свет, смазывался.

Маркел Николаевич достал его, вынул из магазина патроны, осмотрел каждый, их было четыре вместо восьми.

"Чем мучиться без надежды, казнь выносить - раз в висок!" - повторял про себя, осторожно проглатывая слюну, полуоткрытым ртом выдыхая и вдыхая воздух.

Рука не подняла пистолет к виску. А на следующий день никакой боли при глотании не ощутилось. Припомнил, почему она возникла, - не прожевав кусок мяса, втолкнул его внутрь большим глотком вина.

100

Из месяца в месяц он сочинял победы Армии Правды, ведомой Кережковым на Оренбург, и, по-прежнему прочитывая едва не всю газету "Правду", которая жизнерадостно осветила Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в Москве, обливался обидой из-за чужого праздника в безопасной дали от Тоцкого полигона.

На сей раз отпуск летом ему не давали, он смог бы поехать с Анютой в Челябинск, где сын обживал новую квартиру, в лучшем случае, не раньше сентября. А тут в конце августа из деревни, где жила родня Анюты, прислали весть: занедужила её мать, похоже, что напоследок.

Маркел Николаевич отпустил жену к матери и, необоримо желая отрады душе, поехал в Сорочинск просить путёвку в дом отдыха. Ему дали ту, которой не воспользовался кто-то другой, и Неделяев в соломенного цвета пуловере из челябинского универмага, в чехословацких полуботинках оказался на берегу озера Иртяш, потеряв два дня.

Как двенадцать лет назад, солнце по-осеннему грустило, тяжело раскинувшееся озеро отзывалось посверкиванием металла, величаво таинственное на фоне тёмных лесистых гор. У причала напротив бревенчатого двухэтажного корпуса теперь покачивались не только вёсельные лодки, но и одна моторная. К крылу дома отдыха подступил сад, там и там под молоденькими клёнами стояли скамьи.

В палате, которая оказалась по коридору через одну от той, где Неделяев отдыхал в прошлый раз, он застал мужчину с папиросой во рту, сидевшего на кровати в футболке. Тот, переместив папиросу в уголок рта, не вставая, вскинул на вошедшего глаза: