Солнце любви

– Откуда такая враждебность, Игорь? За что ты меня ненавидишь?

– О чем ты?.. Ну, не в себе я был после допроса. А ты так беззаботно с какой-то девчонкой флиртуешь.

– Это мое дело.

– Извини, я был слишком взволнован.

– Смертью Ивана Ильича? «Ты выдумал голос, чтоб отвести подозрения от себя,» — посмел ты мне сказать! Объясни же наконец, что все это значит, в чем я провинился перед тобою или перед Павлом, или перед вами обоими.

– Ты его сдал, — прошептал Игорь с такой злобой, что собеседник вздрогнул.

– Я?

– Своими показаниями.

– Врешь!

– Не ори!

– Тони боишься, да? — Петр Романович взял себя в руки. — В течение девяти лет я не замечал твоей ненависти.

– Прошлое вдруг проступило, когда я увидел его во дворе.

Он произнес это с болью, и Петр Романович смягчился.

– Мне не в чем себя упрекнуть. На вопрос следователя, откуда цветы возле мертвого тела, я ответил: не знаю, кто- то сегодня принес. Я даже не упомянул Павла, все потом само раскрутилось.

– Надо было сказать, как Евгений Алексеевич предлагал: дед привез.

– А отпечатки пальцев? А показания ребенка?

– Отпечатки в квартире, где человек живет, против него не улика! Соврал бы: неделю пыль не протирал.

– Да я и не протирал.

– Вот-вот! И Польке можно было рот заткнуть, если б ты согласился на предложение адвоката. Нет, ты хотел его погубить и добился своего.

– Я?! — Петр даже растерялся. («В одно слово со следователем!») — Я любил брата.

Тут Игорь выкинул финт: вскочил и принялся бегать по просторному двору вокруг храма, сужая круги. влетел в церковь и вскоре вышел, притихший такой, умиротворенный. Подошел, сел рядом. Интеллигент- неврастеник — что с него взять. «Что требуется, то и возьмем!» — сурово укрепился философ в поисках истины.

– Проветрился?.. Мне твои эмоции непонятны, да Бог с тобой. Вот что: необходимо в подробностях восстановить события девятилетней давности.

– Зачем тебе?

– По-моему, в них кроется ключ к «новейшей истории». Сегодня во время допроса меня посетило сомнение: а что если Павел не убийца?

Игорь приподнялся в траве, опершись о локоть, слушая с предельным вниманием.

– Ты серьезно?

– Не задавай глупых вопросов.

– Почему он взял на себя такой грех, Петр?

– Нам неизвестно, какими способами добились от него признания. Безумная, возможно, идея, но она кое-что объясняет.

– А именно?

– В лагере, анализируя случившееся, Павел заподозрил истинного преступника и явился отомстить. Подземельный, у которого он остановился, стал опасным свидетелем и погиб. Потом убили брата.

– Почему о своих подозрениях Павел не сообщил родным? Почему не приехал к тебе или к дяде?

– Это пока загадка, тут много загадок. Словом, мне нужна помощь.

– Зачем?

Петр озверел.

– Не прикидывайся идиотом! Меня обвиняют в убийстве брата — где твои христианские принципы?

Игорь усмехнулся.

– Спрашивай, христианин.

– Когда в среду четвертого июля ты увидел Маргариту на Тверском бульваре, то решил, что она занимается проституцией. Почему?

– Она при мне (но меня не видела) торговалась с клиентом. Я вмешался, возмущенный, естественно.

– Ты сказал ей, что донесешь жениху?

– Нет. Она, возможно, понадеялась на дружбу, потому и заявилась в пятницу.

– Не лез бы ты, друг, в чужие дела.

– Я два дня мучился. но как промолчать? Регистрация в загсе — через полторы недели, в один день с нами. Понимаешь?

Петр Романович кивнул.

– Да это-то ладно, развелся бы. Но мы же собирались венчаться.

– Я вашу с Тоней свадьбу не помню.

– Мы перенесли на осень, торжеств не устраивали. Не до того, знаешь, было.

– Да, ты должен был его предупредить.

– Ну вот я и поехал в Завидеево. не знал, что у вас шестого семейный праздник.

– Наши раздумывали (ведь отец в больнице лежал в тяжелом состоянии), но потом решили отметить в своем кругу. А тебе было известно про сифилис?

– Господь с тобою! — Игорь даже перекрестился. — Я, как и все, после вскрытия трупа узнал.

13

Девять лет, с тех самых пор, он не ездил на дачу Ипполита Матвеевича и даже не сразу нашел ее, заплутавшись в пышно разросшихся улочках. Полковник окучивал розы — в майке и галифе, поджарый, крепкий и коричневый, как орешек — не скажешь, что ему под семьдесят. Гостю, кажется, обрадовался, усадил на лавочку в древесной тени, выставил на стол поллитровку, закуску с грядок собрал (как истый офицер, Ипполит Матвеевич всегда был готов «принять»). Выслушал, не перебивая, свежую информацию. Пришел в ужас. Выпил. Спросил отрывисто:

– Оля в курсе?

– Я ей утром позвонил: папину одежду (в частности, тот почти новый костюм с «искрой») она после похорон отдала Подземельному. Ее, наверное, уже допросили.

– Не понимаю, почему в уголовщину должна быть замешана наша семья.

– Павел из нашей семьи.

– То старые счеты, с «зоны», его «пришили» уголовники.

– И Ивана Ильича? И Павел позвал меня в полночь рассказать об уголовниках?

– Точно он звонил? Его голос?

– Его.

– Может, он, извини, в уме слегка повредился? Орудие убийства — «мертвая голова»!

– Это какой-то символ, загадочная аллегория.

– Аллегория, — повторил полковник с недоумением. — Непонятная история, непростая.

– А началась за праздничным столом, когда вы объявили.

– Не жалею! — оборвал старик и прищурился. — Она б тут всех перезаразила.

– Всех? С Маргаритой были знакомы только Павел и Игорь.

– Познакомились бы! Я похолодел, когда услыхал, как Ольга бульварную тварь за стол зовет.

– Ипполит Матвеевич, когда у Поля был припадок, вы сидели в прихожей.

– Да, на сундуке. Ребенок хотел остаться с отцом.

– Вы ничего не слышали?

– Поль кричал.

– Нет, из подъезда. Убийство произошло за стенкой. Другой крик. Или кто-то звонил к нам в дверь.

– Ты намекаешь, — проявил смекалку Ипполит Матвеевич, — что не Павлик ее прикончил?

– Не знаю. Это очень страшное предположение.

– Я ничего не слышал. По — твоему выходит: у него ложное признание вышибли?

– Разве такое не случается?

– Сколько угодно. Только подумай: неужели парню было безразлично наше мнение о нем? Он бы написал тебе или дядьке, что страдает безвинно.