Солнце любви

– Очевидно, у вас семейная тяга к продажным девочкам.

– Обо мне можешь говорить и думать что угодно, но, пожалуйста, не трогай Павла.

– Петр, прости! — женщина схватила его за руку, сильно сжала, до боли, из ранки проступила, потекла кровь.

– Что это? — она с испугом уставилась на свои пальцы.

– Нечаянно порезался ночью.

Лана достала душистый платочек из сумочки, осторожно вытерла ему руку, перевязала ладонь.

– Рваная рана, нехорошая.

– А, я про нее забыл. Не беспокойся, пластырем залеплю.

– Странные события случаются с тобой по ночам, руки, ноги.

– Ага, скоро совсем калекой стану.

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, вспомнилась позапрошлая «странная» ночь, с нею.

– Ты-то хоть меня не мучай. Соле мио! — почему-то вдруг вырвалось уже далеким воспоминанием, он ужаснулся, а она «перевела», задумчиво улыбаясь:

– Солнце мое. Красиво.

– Интеллектуальная ты женщина, — попрекнул он шутливо-смущенно.

– Не намекай, будто я «синий чулок», просто люблю бельканто.

– Удивительно, что я почти ничего не знаю о тебе, что ты любишь, что тебе противно.

Она отвечала каким-то своим мыслям:

– Знаешь, я ее отлично помню.

А он отвечал своим:

– Продажная девочка, ты конечно, права, но в определенном смысле отнюдь не дешевка, и аккуратно копит на свой мещанский домик на лазурном берегу.

Лана не слушала (оба вели параллельные диалоги, как в драме абсурда):

– Она стояла во дворе под липой, словно Ева под яблоней, когда сняла бейсболку и льняные волосы заструились по плечам, по груди. Чуть- чуть вульгарна и очень обольстительна.

Петр наконец вник и сосредоточился.

– Ты видела Маргариту?

– Да, Маргарита. даже имя такое «говорящее». Мы были приглашены к Евгению Алексеевичу, но я наврала: голова болит. Не хотелось, неприятно было видеть вас обоих вместе, ведь я, что называется, уныло порядочная женщина.

– Нормальная, от пикантной ситуации в экстаз не приходишь.

– А ты был такой серьезный ученый юноша. В общем, муж ушел и я сразу позвонила тебе.

– Да, да: в девять на Тверском бульваре.

– И села у окна ждать девяти. Появилась молоденькая девушка, ну прямо амазонка в смелом таком наряде, в немыслимых шортах, и ты бросился к ней.

– К невесте брата. Я приглашал ее за стол, но она тоже не захотела. Мы поднялись к нам, шапочку она надела, а потом опять сняла.

– Ну и что?

– Все помнят эту бейсболку.

– Естественно. тем более девять лет назад эти американские штучки являлись престижной редкостью. Вот теперь. были бы деньги. — Лана прикоснулась обеими руками к полям своей шляпы, бросавшим кружевную женственную тень на пол-лица. — Нравится?

– Потрясающе.

– Французская. А тогда, увидев это юное чудо-юдо, я почувствовала, что просто смешна.

– Ты? Как можно сравнивать пошлейшую девку.

– Мужчина все может. впрочем, как и женщина. Ну, я задумалась о своей судьбе, как вдруг — звонок в дверь. Обманутый муж. Нет, его не обманешь! Сходу: «Петр — твой любовник?» Я оцепенела и молчу. А он: «Так что у тебя с этим бездарным философом?» «Бездарный» — самый сильный эпитет в устах ученого. Мне стало так смешно. — Лана пожала плечами. — Дамская истерика. Я захохотала, а он влепил мне пощечину. две или три. И тут в наступившей тишине мы услышали рыдания.

– Откуда?

– Из-за двери. ведь так и стояли в прихожей. И этот отчаянный плач так удивительно соответствовал атмосфере, что мы прямо замерли. Потом послышались поспешные шаги — вниз, а после долгой паузы — вверх.

– Спустился и поднялся один и тот же человек?

– По-моему, да. Я прислушивалась. бессмысленно, бесцельно, оттягивая объяснение. Потом сказала такую тривиальность, слов не нашли: «Петр — мой любовник». До сих пор стыдно его взгляда. Подумала: «Сейчас убьет!» Пауза длилась, длилась — и крик Подземельного в подъезде: «Убийство у Острогорских!»

Петр слушал жадно, сопереживая. Потом заговорил медленно, суммируя впечатления:

– Твои сведения чрезвычайно ценны, Лана. Только почему ты мне не рассказала об этом раньше?

– Я постаралась ту сцену, те постыдные для меня подробности забыть. Годы не вспоминала. И позавчера еще не отдавала себе ясного отчета в той мере опасности, которая тебе угрожает.

– А в результате сегодняшнего разговора со своим бывшим вдруг вспомнила и отдала отчет?

Лана сказала тревожно:

– Ты мне как будто не веришь.

– Что он наговорил тебе?

– Что ты уже не в первый раз увлекся, скажем мягко, женщиной определенного типа.

– А в муженьке твоем бушуют страсти.

– Не называй его.

– Нет, какая картинка! Сексуальный маньяк, испытывающий неодолимую тягу к мертвым проституткам: одной я раздробил череп, убрал свидетелей, теперь охочусь за второй. Сутенер беспокоится.

– А в тебе тоже бушуют.

– Ладно, ладно. Хозяин заведения беспокоится.

– Все это отдает клиникой. Я не хочу верить.

– Тебе пора в свою местную Швейцарию.

Она взглянула на наручные часики и поднялась — прелестная, по- европейски элегантная женщина, единственный человек, которому он мог доверять.

– Петр, неужели мы опять вот так разбежимся?

Он прижал ее руки к лицу своему, к горячим щекам.

– Через три дня: или навсегда разойдемся, или навсегда встретимся.

– Через три дня?

– Такой срок мне отпущен — доказать, что я не убийца.

28

«Отчаянный плач». «Поспешные шаги». Ангелевичи (мысленно он вдруг объединил их) не сочиняют: показания Ольги. Она вышла от Подземельного и отправилась встречать «скорую». «Я плакала, просто рыдала». И дальше: «Я была уже на выходе, а наверху раздался шум, шаги.»

Да, да, все так! И самое интересное: после долгой паузы они раздались вновь — шаги, уже восходящие. Он зачем-то спустился и поднялся. и скрылся, надо думать, в своей квартире, Кто — он? Сумасшедший аналитик не имел возможности, у него опять-таки твердое алиби — трижды твердое! — объяснение с женой. Остается Игорек, у которого якобы была Тоня — когда она пришла, как вошла, был ли у нее ключ? «Я не удосужился прояснить самый кульминационный момент — момент убийства! Я вспугнул его. без паники, может быть, еще не поздно».