Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни

19

Цуйцуй убежала в бамбуковый лес, а старый паромщик еще долго не сходил с лодки. Судя по Эрлао, будущее не слишком радужно. Хоть паромщик ни словом не обмолвился о том, что «у дела есть предел», его робкие слова показались очень бестактны, Эрлао неправильно их понял, вспомнил брата и возмутился.

На третий день после возвращения Эрлао из Чжунсая пришел человек проведать, как обстоят дела, поселился на улице Хэцзе в доме Шуньшуня и стал спрашивать у того, хочет ли все еще Эрлао мельницу. Шуньшунь, в свою очередь, спросил Эрлао.

— Отец, — сказал тот, — если вам нужно, чтобы в семье было больше мельницей и больше человеком, то радуйтесь и соглашайтесь. А если решать мне, то мне подумать нужно, я скажу через несколько дней. Я все еще не решил, брать ли мне мельницу или брать паром: возможно, судьба только паром мне взять и позволит!

Явившийся на разведку человек запомнил его слова и отправился в Чжунсай доложить об исполненном поручении. Пересекая реку, он вспомнил слова Эрлао и разразился мяукающим смехом. Паромщик вступил с ним в разговор, узнал, что это житель крепости, и спросил, зачем он ездил в Чадун.

Человек из крепости тактично ответил:

— Ничего особенного, просто посидел в доме Шуньшуня.

— Без важного дела в хоромы не войдешь, раз сидел, наверняка говорил о чем-то!

— Ну да, поговорил кое о чем.

— А о чем?

Человек не ответил, но старый паромщик вновь спросил:

— Говорят, из вашей крепости собираются мельницу за дочкой отдать, в семью Шуньшуня? Это как, выгорело?

— Все удалось, — засмеялся человек из крепости. — Я спросил Шуньшуня, тот очень хочет породниться с теми, что в крепости живут. И парня спросил…

— А парень что ответил?

— А парень сказал: передо мной мельница и переправа, я сперва хотел переправу, а сейчас решил, что возьму мельницу. На пароме работать надо, не так надежно, как с мельницей. Расчетливый парень.

Этот человек был торгашом из Мичана, он тщательно взвешивал слова; он понимал, о каком пароме идет речь, но ничем этого не выдал. Увидев же, как медленно шевелятся губы старого паромщика, словно он хочет что-то сказать, тут же пресек такую возможность:

— Судьба все решает, от человека ничего не зависит. Вот бедный Далао из семьи Шуньшуня, такой видный парень был — и утонул!

Эти слова пронзили сердце паромщика, и он проглотил все оставшиеся вопросы. И когда человек из крепости высадился на берег и ушел, старый паромщик остался тоскливо стоять в своей лодке. А вспомнив о давешней холодности Эрлао, совсем загрустил.

Цуйцуй весело резвилась возле пагоды и пришла на утес, желая, чтобы дед спел ей, но дед не обратил на нее внимания. Тогда она в сердцах сбежала к берегу и там лишь увидела, насколько подавленный у него вид, но причины не поняла. При взгляде на ее радостное, загоревшее дочерна личико паромщик печально улыбнулся. На том берегу появились путники с добром на плечах, и он молча повел лодку к ним, однако же, добравшись до середины реки, громко запел. Когда люди переправились, паромщик спрыгнул на пристань и подошел к Цуйцуй, все еще нехорошо улыбаясь и потирая рукой лоб.

— Дедушка, ты что? — спросила Цуйцуй. — Перегрелся? Полежи в тенечке, а о лодке я позабочусь.

— Хорошо, ведь эта лодка тебе же и достанется.

Дед словно бы и впрямь получил солнечный удар, на сердце у него было тяжко, и хотя перед Цуйцуй он крепился, зайдя в комнату, он нашел фарфоровый осколок и несколько раз вонзил себе в плечо и в бедро, выпустив темную кровь, после чего улегся на кровать и заснул.

Цуйцуй осталась в лодке, предоставленная сама себе, со странной радостью на душе. Она подумала: «Если дедушка не будет для меня петь, то я и сама умею!»

Она пела долго, а дед лежал на кровати, смежив очи, и слушал ее песню, строфу за строфой; на душе у него было муторно. Однако он чувствовал, что эта болезнь его не свалит и завтра он снова будет на ногах. Он решил отправиться завтра в город, посмотреть, что творится на улице Хэцзе, ну и другие дела накопились.

Но на следующий день он едва поднялся с постели. Голова была тяжелая, он по-настоящему заболел. Цуйцуй, очевидно, поняла это, сварила для него котелок сильного лекарства и заставила выпить; потом пошла в огород за домом, надергала побегов чеснока и замочила их в рисовом отваре. Работая на переправе, она ухитрялась выкроить время, чтобы заглянуть в дом проведать больного, порасспросить. Дед страдал молча, хранил свою тайну. Через три дня ему полегчало. Пройдясь вокруг дома, он убедился, что кости еще крепки, и, поскольку все его мысли занимало только одно, засобирался в город на улицу Хэцзе. Цуйцуй же не понимала, откуда такая срочность и зачем идти в город непременно в этот день, и умоляла не покидать ее.

Старый паромщик потирал руки, прикидывая, стоит ли открывать причину. Глядя на ее загоревшее дочерна овальное личико и смышленые глаза, он глубоко вздохнул и сказал:

— У меня серьезное дело, мне нужно идти сегодня!

Цуйцуй невесело улыбнулась.

— Какое там дело, ведь не…

Старый паромщик знал характер внучки и, расслышав в ее голосе грустные нотки, не стал больше настаивать, выложил на длинный стол бамбуковый короб и поясной кошель, которые хотел взять в дорогу, и со льстивой улыбкой сказал:

— Не пойду, раз боишься, что упаду, то не пойду. Я-то думал, что утром, пока не жарко, схожу, улажу дела и сразу вернусь, — но можно и не ходить, завтра пойду.

— Лучше завтра, — ласково сказала девочка, — у тебя ноги слабые еще, полежи денек.

Но он не успокоился, всплеснул руками, направился к двери и у порога споткнулся о валек для сандалий, чуть не упав. Когда он утвердился на ногах, Цуйцуй с грустной улыбкой сказала:

— Вот видишь, дедушка, не послушал меня!

Старый паромщик подобрал валек и метнул его в угол.

— Дедушка старый стал, — ответил он. — Через пару дней завалю леопарда, увидишь!

После обеда начался ливень. Уговорив Цуйцуй, паромщик все-таки отправился в город. Девочка не могла пойти с ним, а потому отправила сопровождающим рыжего пса. В городе дед обсудил со знакомым цены на рис и соль, потом, проходя мимо гарнизонного ямэня, посмотрел на новоприобретенных мулов, и только после этого пошел к дому Шуньшуня на улице Хэцзе. Тот играл в карты с тремя приятелями, и деду было неловко с ним заговорить, поэтому он сделал вид, что наблюдает за игрой. Шуньшунь предложил ему вина — старик отказался под предлогом недавней болезни. Не стремясь присоединиться к игре, он тем не менее не торопился уходить, но Шуньшунь словно бы не понимал, что старик хочет с ним поговорить, и уткнулся в свои карты. Поведение паромщика привлекло внимание другого игрока: тот спросил, нет ли у него какого дела. Старик сконфузился и, потирая, по обыкновению, руки, ответил, что нет у него других дел, кроме как перекинуться парой слов с начальником пристани.

Только тогда Шуньшунь понял, почему дед так долго стоял и смотрел в его карты, обернулся к нему и засмеялся.

— Что ж вы раньше не сказали? Вы молчите, а я думаю — смотрите мне в карты да игре учитесь.

— Мне неловко было прерывать игру, вот и не смел сказать.

Управляющий пристанью бросил карты на стол и с улыбкой зашагал к дому. Паромщик пошел за ним.

— Что такое? — спросил он; видимо, он догадался, о чем пойдет речь, и лицо у него стало жалостливое.

— Один человек из Чжунсая сказал, что вы собираетесь породниться с местным командиром бригады, это правда?