Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни

Цуйцуй испугалась и поникла головой. Она не понимала, сколько в этой шутке правды, не знала, кто ее придумал.

— Скажи, — сказал паромщик, — кого из них ты хочешь?

Цуйцуй улыбнулась и умоляюще сказала:

— Дедушка, не надо так шутить. — И встала.

— А если то, что я говорю, — правда?

— Дедушка, вот же ты… — И вышла.

— Я пошутил! — воскликнул дед. — Ты рассердилась на меня?

Цуйцуй не смела сердиться на дедушку, поэтому, перешагнув обратно через порог, тут же сменила тему:

— Дедушка, посмотри, луна такая большая!

С этими словами вышла на воздух и встала под открытым небом, залитая ясным светом. Вскоре из дома вышел дед. Цуйцуй села на камень, днем раскаленный жгучими лучами солнца, а теперь отдававший дневное тепло.

— Цуйцуй, не сиди на горячем камне, а то волдырей насидишь.

Но, взмахнув рукой, и сам уселся на него.

Лунный свет был дивно мягким, над водой реяла тонкая белая дымка, и запой сейчас кто-нибудь на том берегу, откликнись кто-нибудь на этом, было бы прекрасно. Цуйцуй все еще помнила шутку, которую недавно рассказал дед. Да и глухой она не была, слова деда были предельно ясны — младший брат пошел по лошадиной тропе, если бы он коротал такой вечер за пением, что бы это означало? Словно ожидая этой песни, она надолго погрузилась в молчание.

Сидя под луной, в глубине души она хотела услышать, чтобы кто-то запел. Спустя долгое время на другом берегу не осталось ни звука, кроме хорового стрекотания насекомых. Цуйцуй вернулась домой, нашла у дверей бамбуковую дудочку и уселась играть под луной, но, решив, что играется плохо, передала дудочку деду. Приладив ее к губам, дед сыграл длинную-предлинную мелодию, и сердце девочки разомлело.

Привалившись к деду, она спросила:

— Дедушка, а кто первый сделал дудочку?

— Наверняка веселый человек, потому что он поделился с людьми радостью. А может, и самый невеселый человек, потому что в то же время она ведь может и несчастье навлечь.

— Дедушка, тебе не весело? Ты на меня сердишься?

— Я не сержусь. Когда ты рядом, я радуюсь.

— А если бы я убежала?

— Ты не сможешь оставить деда.

— А вдруг бы да, что б ты тогда сделал?

— Я бы поплыл тебя искать на этой самой лодке.

Цуйцуй захихикала.

— Не страшон в Фэнтань бурун, следом пристань Шаоцзилун; Шаоцзилун легко пройдем, в Цинтальнань — волна как дом. Дедушка, ты на своей лодке мог бы пройти через Фэнтань, Цытань и Шаоцзилун? Ты же говорил, что там вода как бешеная?

— Цуйцуй, я к тому времени сам буду как бешеный, нешто буду бояться воды и волн?

Цуйцуй серьезно обдумала это и торжественно сообщила:

Дедушка, я ни за что не уйду. А ты уйдешь? Тебя могут забрать в другое место?

Дед промолчал, подумав, что его может забрать смерть.

Задумавшись о своей кончине, дед оцепенело уставился на звезду в южной части неба. «В июле и в августе с неба ведь падают звезды, так и люди, поди, в июле-августе помереть могут?» Он вспомнил дневной разговор с Далао на улице Хэцзе, вспомнил, что в Чжунсае отдают в приданое мельницу, вспомнил Эрлао — много о чем он вспомнил, и на душе стало муторно.

— Дедушка, спой мне песню, ладно? — неожиданно попросила Цуйцуй.

Дед спел десять песен. Цуйцуй слушала с закрытыми глазами. Когда дед замолчал, она пробормотала:

— Я опять сорвала лист камнеломки.

Все песни, что звучали в ту ночь, пел дед.

16

Теперь у Эрлао появилась возможность петь, но он больше не приходил на реку. Прошло пятнадцатое число, прошло и шестнадцатое, наступило семнадцатое, и старый паромщик не выдержал — отправился в город искать этого паренька. Когда он добрался до городских ворот и уже собирался на улицу Хэцзе, ему встретился кавалерист Ян, который в прошлый раз выступал сватом Далао. Ведя на веревке мула, кавалерист как будто собирался уезжать. Завидев паромщика, он окликнул:

— Дядюшка, я как раз хотел вам рассказать, как удачно, что вы появились в городе!

— О чем рассказать?

— С лодкой Далао беда случилась в Цытане, на порогах он свалился в водоворот и утонул. В доме Шуньшуня сегодня утром узнали, Эрлао, говорят, с самого утра туда помчался.

Эта новость оглушила старика, как сильнейшая оплеуха. Он не мог поверить.

— Тяньбао Далао утонул? — прикинувшись спокойным, спросил он. — Никогда не слышал, чтобы утки тонули.

— Но случилось так, что эта утка утонула… Вы очень правильно сделали, что не позволили парню идти по тележной колее, удачно предвидели.

Старый паромщик сперва не поверил словам кавалериста, но по выражению его лица понял, что это правда.

— Какие удачные предвидения? — потрясенный горем, сказал он. — На все воля неба. Все — воля неба…

Старика переполняли чувства.

Чтобы проверить, правду ли сказал кавалерист, попрощавшись с ним, паромщик поспешил на улицу Хэцзе. Перед домом Шуньшуня как раз сжигали деньги [154] , и многочисленные люди, столпившись, что-то обсуждали. Когда он подошел поближе, оказалось, что обсуждали то самое, о чем рассказал кавалерист. Но, увидев паромщика, они тут же сменили тему и заговорили о том, как в нижнем течении реки выросли цены на масло. Старик заволновался и решил найти для беседы более или менее дружелюбно настроенного лодочника.

154

Ритуальные бумажные деньги, которые сжигали на похоронах.

Спустя какое-то время пришел и Шуньшунь, глубоко погруженный в свое горе; он изо всех сил крепился, но явно был повержен таким несчастьем. Увидев старого паромщика, он сказал:

— Дядюшка, то, что мы с вами обсуждали, прогорело. Тяньбао Далао умер, вы, наверное, знаете?

Глаза паромщика покраснели, и он потер их ладонью.

— Неужели это правда? Когда это случилось, вчера, позавчера?

Другой человек, видимо примчавшийся с дороги вестник, вмешался и доложил:

— Шестнадцатого днем, когда лодка попала на пороги, нос вошел в воду, Далао хотел выбросить шест, но свалился в воду.

— Ты своими глазами видел, как он упал в воду? — спросил старый паромщик.

— Да я одновременно с ним упал!

— Что он сказал?

— Ничего не успел сказать! В последние дни он вообще не разговаривал.

Старый паромщик покачал головой и робко покосился на Шуньшуня. Тот понял, что у старика неспокойно на душе, и сказал:

— Дядюшка, это все Небо, что уж тут. У меня здесь есть славный ханшин с Дасинчана [155] , возьми допей.

Приказчик наполнил бамбуковое ведерко вином, накрыл сверху тунговыми листьями и отдал паромщику.

155

Площадь в городе Чэнду, провинция Сычуань.

С вином в руках тот отправился на улицу Хэцзе и, понурившись, дошел до того места, откуда двумя днями ранее отплыл Далао. Там как раз нашелся кавалерист Ян, он отпустил лошадей поваляться в пыли, а сам наслаждался прохладой в тени ивы. Старый паромщик предложил ему отведать дасинчанского ханшина, они выпили, настроение чуть улучшилось, и паромщик поведал Яну о том, что четырнадцатого числа Эрлао приходил к горной речушке, чтобы петь для Цуйцуй.

А потом кавалерист сказал:

— Дядюшка, вы думаете, что Цуйцуй нужен Эрлао и следует отдать ее ему?..