Сосед будет сверху

Я еще раз оглядываю его прикид, складываю губы трубочкой и жмурю один глаз, как всегда делаю в тире, пялясь в прицел.

— Ты гей?

— Как нетолерантно звучите, Александра, — хмыкает тот под нос и ничуть не смущается, — нет, я не гей. Но на дворе двадцать первый век, а мне чуть за тридцать — я многое в этой жизни пробовал.

Он протягивает мне согнутую в локте руку, приглашая следовать за собой, но я все еще подозрительна. Я не уверена в этой идее. Как это будет выглядеть для Дантеса? Сначала с ним на крыше, теперь с каким-то парнем.

А он с любовью всей своей жизни и детьми.

А-а-а! Ладно. Цепляюсь за клетчатый пиджак Арни и делаю неуверенный шаг вперед.

— А ты зачем помогаешь Эмме?

— Я ее вечный должник, — отвечает, и меня радует, что он идет не через всю толпу, а чуть в стороне, где посвободнее и меньше глаз. — Ну и твое платье хорошо сочетается с моим костюмом, на фотографиях в журнале будем отлично смотреться.

Я улыбаюсь той самой улыбкой, которая говорит «повтори еще разок, что ты не гей», но, кажется, Эй-Арнольду правда все равно на мое мнение.

— И откуда вы знакомы?

— Я совладелец журнала.

— О как, — фыркаю я. — Еще один акционер.

— Еще один?

— Везет мне на них, — почти злостно рычу я, заметив, что остановились мы у столика рядом с Эммой и дедом. Прямо напротив которого сидит чертово счастливое семейство Дантесов.

Перфекто, блин.

— Так тот самый хрен — это Дантес? — спрашивает вдруг Эй-Арнольд, наверное, заметив, как я пристально пялюсь. Офелия тявкает, а я от одного упоминания имени «этого хрена» пропускаю вдох.

Ну какой же он красивый! Глаза издалека голубым отливают, губы так и манят меня, а эта бабочка… Боги, я бы сорвала эту бабочку в первую очередь. Зубами.

— А?

— Ну тогда я на все сто процентов в деле.

— Чего?

— Были у нас с ним споры.

И только проследив его взгляд, я понимаю, что он смотрит на Машку-блондинку. Горящими, мать его, глазами!

— И что вы все в ней находите? — бурчу я под нос, как раз когда нас перехватывает Эмма и пускает с поцелуями по кругу.

Кажется, тут все напрочь забыли, что мы не во Франции — это я о поцелуях. А у Робертовны слишком много друзей и знакомых — в этом мы с дедом, только переглянувшись, сходимся.

— Ой, а что это за прелестница в «Валентино»? — ахнув и закатив глаза, спрашивает мадам в шляпе.

— Ее Александрой зовут, а не Валентиной, — возмущается дед, и Эмма откровенно ржет, наплевав на великосветские манеры, но высший свет делает всё за моего старика.

Слышу бормотание:

— Александр Маккуин? Разве... хотя ему виднее, вы слышали, он совладелец того шоу-рума...

И дальше болтовня в которой мелькает в какой-то момент “Дрис Ван Нотен” и у деда практически случается припадок.

— Это Александра Сергеевна Пушкина, прошу любить и жаловать. Моя протеже. — Она указывает ладонью в мою сторону, и я вижу в ее глазах неподдельную симпатию. И чем только заслужила? — И ее спутник. Ну, думаю, моего племянника никому представлять не надо.

Племянника?

Эмма хихикает уже под стать высокой моде, а я в один миг вытягиваюсь струной. Помните, что у меня в лифчике радары? Так вот сейчас они вопят о вторжении!

— Спутник, значит? — невежливо вмешивается в разговор Дантес, предательски подкравшись сзади.

Я даже не успеваю подготовиться!

— Да, я ее спутник, — тут же подключается Эй-Арнольд и протягивает руку, которую Дантес демонстративно не жмет.

Спутник же быстро ориентируется и с хитрой ухмылкой опускает бесхозную руку на мое обнаженное плечо. Супер!

Реакция зрителя неподражаемая — Дантес сжирает нас глазами.

А что хотел? Меня злит он. Меня злит его поведение. Меня злит его беспечность. И вообще нафига он к нам подошел? Там вон дети его руками жрут с тарелок, пусть им сопли вытирает!

— Саш, можно тебя на минуту? — спрашивает вдруг он и гораздо тише, интимнее, чем все говорят, и от его такого тона у меня сердце обливается кровью.

Вот как, просто скажите, как можно быть таким мудаком, чтобы звучать так искренне до дрожи? Будто и правда скучал.

Ненавижу.

— Мне кажется, вы меня с кем-то путаете, — вырывая с мясом собственное сердце, заявляю я. Отвернувшись, прячу то в маленькую сумочку, потому что оно мне, скорее всего, еще долго не понадобится. Может, даже лет сорок.

Ну что не так, дед? — одними глазами стреляю в ответ на его хмурые брови. Не понимаю осуждения, с которым тот на меня смотрит.

Я оборачиваюсь к Эй-Арнольду и доигрываю партию: поправляю его галстук, треплю за щечку и забираюсь к нему под локоть.

— Пойдем, милый? — от сладости моего голоса у окружающих определенно должны слипнуться задницы.

Но я, забив на всех, сбегаю прямо с собственного бенефиса под скрип Дантесовых зубов.

Пристроив Офелию к собачьему столу (и да, здесь нет отдельного стола для детей, а для модных псин есть), где за ней и ее тявкающими подружками присматривает специальный человек, я возвращаюсь к «спутнику», который внимательно за мной наблюдает.

— Ауч, — произносит тот.

— Чего? — Я сама вежливость.

— Это было жестко даже для меня.

Если он про Дантеса, то я ничего не хочу слышать. Сама подыхаю, вспомнив его взгляд напоследок. Мстительница из меня никакая, конечно.

— Блин, это и правда «Шанель»? — очень даже специально перевожу я тему на дрожащую, как будто после перепоя, чихуахуа в модной куртенке.

— Это не паль, — выдает Эй-Арнольд, а я мысленно ставлю еще одну галочку в табличку под названием «гей-не гей».

— Мне нужен допинг, — бросаю я, догадавшись, что может помочь расслабиться.

Поймав пролетающего мимо официанта с подносом, я беру в обе руки бокалы с шампанским и делаю знак, чтобы тот задержался еще.

Один — пузырьки щекочут рот и горло.

Два — в груди разливается тепло.

Я ставлю пустые бокалы обратно и хватаю третий, чтобы залпом…

— Эй-эй, — мой спутник вырывает его у меня из рук, а я недовольно топаю и раздуваю ноздри, — но-но! Эмма не обрадуется, если ты заблюешь здесь все. Пойдем.