Сотник
Шрифт:
Земан ответил без малейшей запинки:
— Я спрятал их в ручье на подъезде к крепости Ашика!
Фортуна мне улыбнулась! Джекпот!
* * *
Нетрудно себе представить, как все было.
Земан-шах потерпел страшное поражение от баракзаев в ущельях к северу от Кабула. Он отступает в столицу, но задерживается там ненадолго — надежды на продолжение борьбы нет, от него все отвернулись. Он берет самые ценные драгоценности и бежит на восток в сторону Джелалабада, чтобы через Хайберский проход и Пешавар, где его не ждет ничего хорошего, пробраться в Пенджаб, к Ранджиту Сингху. По пути заезжает в крепость своего подданного. Этот Ашик, местный владетель, обязан шаху жизнью и
С тяжелым сердцем я разделил свой отряд на две неравные части. Меньшая, гребенцы с Зачетовым во главе, осталась охранять девушек и наш немудрящий обоз — участие милых дам в походе впервые вылезло в настоящую проблему. Большая под моим командованием отправлялась в короткую вылазку. И в мыслях не допускал броситься малыми силами и очертя голову на поиски шайтански дорогущих бульников. Сам уже был не рад, что влез в эту историю. И ведь не доверишь никому — пойди потом докажи, что камни были, если посланные Махмудом и Шуджей искатели решат их прикарманить! Пришлось самому. Естественно, поставив в известность обоих принцев — мол, забрезжил свет в конце туннеля. И чтобы у них не возникло желания навязать нам сопровождающих, поднял свою сотню в ружье, как только Земан проболтался и забылся в тяжелом наркоманском сне.
Отряд удачно вырвался из Кабула, никем не задержанный, и устремился на Восток. Пересекли долину, изрезанную тысячью каналов и арыков, частично подземных. Шли ходко, одвуконь, в давно уже отработанном ритме. Лошади за проведенные в столице дни хорошо отдохнули, отъелись. Они мчали нас снова в горы, и казалось, им передалось наше настроение, это чувство легкости и полета, когда ветер в лицо, и плевать на то, что будет дальше…
До крепости Ашика добрались через сутки, дорога одна, заблудиться невозможно, искомый ручей нашелся как по заказу — в единственном числе, с немногими удобными спусками. Быстро поделил отряд на охранников и глазастых, приступил к планомерному поиску.
Удача выпала Рербергу. Именно Женя рассмотрел на дне красный камень, покрытый арабскими надписями.
— Это на самом деле не рубин, Петр Василич! — авторитетно заявил обер-офицер. — Этот лал или благородная шпинель.
Лал, рубин, шпинель… Какая разница? Необработанный камень производил впечатление. И своей историей, и понакрученными вокруг него легендами, и своим весом примерно в грамм 70, и размером.
— Хороша Маша, да не наша! Ищи алмаз!
— А что его искать? Вот же он, рядышком!
Снова я ошибся. Втемяшил себе в голову благодаря просмотренным фильмам, что бриллианты становятся невидимыми в воде. Алмаз был в два раза меньше, имел желтоватый оттенок и весьма своеобразную огранку, непохожую на европейскую бриллиантовую. Я разглядел искомое, наклонился, погрузил пальцы в прозрачную воду и выудил камень, испытывая лихорадочное волнение. Подкинул его на ладони, стряхивая капли, — с куполообразной верхушки Кохинора на меня смотрели века истории точно так же, как они взирали на наполеоновских солдат с вершин египетских пирамид. Как много рук выдающихся исторических личностей — великих ханов, шахов, императоров, королей — держали его в руках! Сколько крови, пота и слез из-за него было пролито, сожжено нервов, разбито сердец и надежд! И сколько еще всего будет! Интересненько, после того, как я столь бесцеремонно помацал Кохинор, он достанется британской короне, или я круто изменил его судьбу?
Меня пробило на нервный
смешок, и от него вдруг стало зябко. Воровато оглянувшись, я спрятал оба камня в приготовленный мешочек, повесил его на шею.— Поехали отсюда поскорее! Неспокойно мне с таким-то грузом.
Как в воду глядел.
Не успел я подняться к лошади, раздался тревожный крик Козина:
— Всадники!
От крепости, чьи неясные очертания проглядывали сквозь тополиную листву, к нам приближалась небольшая конная группа, человек двадцать пять. Наверняка, это местный лендлорд Ашик, тот самый предатель, выдавший Земан-шаха баракзаям. Углядел нечто странное в своих владениях и решил разобраться с пришельцами?
Положение осложнялось тем, что мои казаки все еще оставались большей частью спешенными и растянутыми вдоль ручья. Козин уже начал их собирать, они подтягивались друг за дружкой — отчасти расслабленные, отчасти уставшие после дороги. Размяли ноги, напились и умылись чистейшей прохладной водичкой, может, кого и в сон потянуло…
Не знаю, что тому послужило причиной, но события сразу понеслись вскачь, стремительно, без приветственных речей и пауз. Нас атаковали сразу, словно Ашик знал, зачем мы здесь и что нашли, ничуть не смущенный нашей численностью, необычностью нарядов или нехарактерной для Афганистана внешностью. То ли проклятье Кохинура, то ли преимущество конного над пешим, то ли злодейство было у него в крови наравне с предательством — он ни секунды не колебался. Нападавшие выхватили из узких ножен изящные бухарские клинки, которыми в равной степени легко рубить на скаку и колоть, и с гиком пришпорили коней.
Напрасно я сомневался в своих людях. Те немногие, кто охранял тропу, встретили нападавших слаженным залпом. В грязно-сером пороховом дыму смешались кони афганцев, их наступательный порыв был сразу сбит, а казаки, выхватывая на бегу шашки, бросились пешие на конных без раздумий. Пока я тупил на берегу ручья, они сблизились с противником, бестолково толкавшимся на неширокой дороге, ограниченной с одной стороны небольшим обрывом, а с другой — кустами и деревьями. Сразу же преимущество нападавших превратилось в слабость. Казаки рубли их по ногам или резали кинжалами подпруги и стаскивали на землю, чтобы добить.
Прозвучало еще несколько выстрелов. Всадник, одетый богаче остальных в расшитый халат, отчаянно крутя шашкой, как мельницей, под звон клинков кого-то из наших задел, кого-то сбил конем — сумел прорваться. И вылетел к ручью. Меня спасла реакция и умение задавить в себе в момент боя сантименты. Бухарка уже в руке — отпрянул в сторону и нанес удар, проклиная себя, по опорной ноге несущегося к воде коня.
Несчастное животное громко вскрикнуло «ИААА-ааа» и почти с человеческим стоном кувыркнулось через голову. Его наездник полетел вперед, широко разведя руки. Врезался в воду, подняв облако из брызг. Он даже не успел подняться, как моя шашка снесла ему голову. Рубиновые пятна поплыли по воде.
Огляделся, выбираясь из ручья. К нему больше никто не прорывался. На дороге добивали последних противников.
— Пленных не брать! Никого в живых не оставлять! — впервые с момента сшибки нервно заорал я, внутренне восхищаясь действиями казаков, тому, как они все четко проделали без моих руководящих указивок.
«Видит бог, эти сокровища мне мозги свернули набекрень, совсем голову потерял, лишенец!» — ругал я себя по чем свет, выходя на истоптанную копытами дорогу с лужами крови.
— Трое раненых, вашбродь, в седле держаться смогут. Из супостатов никто не ушел, — спокойно доложил мне Козин и поправился извиняющимся тоном. — Еще господин прапорщик, его конем стоптал тот, кого вы в ручье головы лишили.
— Жить буду, — кряхтя сообщил Рерберг с кислой миной, выбираясь из кустов и отряхивая изгвазданную в глине черкеску.
— Что за люди, не пойму? — полюбопытствовал старый урядник, не скрывая презрения. — На афганцев не похожи. Халатники, как по ту сторону гор, дуван с них — с козла молока. И кони,не приведи господи, клячи деревенские. Разве что шашки неплохие.
— Местное отребье из узбеков или таджиков, набранных по дальним кишлакам, — отмахнулся я. — Повезло нам, что не пуштуны.