Сотник

— Дурак!

— Марьяна! — возвысил я голос.

— Извиняйте, ваше благородие, — девушка съежила плечи и отвела глаза.

— Я жду ответа!

— О чем? — глухо спросила.

— Зачем с нами в поход отправилась? Думаешь, я не понял, что это ты урядника Зачетова подговорила, чтобы он за вас попросил?

Марьяна вздернула голову, на длинных ресницах блеснула слезинка.

— А куда мне, сироте, податься, Петро?! Думаешь, меня дома с пирогами ждут? Сродственники приживалой, может, и возьмут, а дальше? Хорошо если скинут замуж, чтоб соседи рты прихлопнули и гутарить перестали про странствия мои в мужской компании да про плен-позор басурманский…

Она всхлипнула и снова повесила голову.

— Марьяна…

Вдруг она прильнула ко мне, ткнулась шмыгающим носом в голую грудь в разрезе черкески.

— Петро! — зашептала жарко. — Люб ты мне! Выведи меня на круг казачий, накрой полой зипуна да скажи всем: «Беру эту женщину в жены!» Не пожалеешь! Мы, червленички, жаркие, уж поверь! Сразу про Зару свою позабудешь!

Я осторожно взял девушку за плечи и отстранил от себя.

— Марьяша! Какая жена?! У нас тут война, мы каждый день как на пороховой бочке! Я и погибнуть завтра могу. А еще вас с собой в могилу утянуть! Небось сегодня напужались афганцев?

Казачка полыхнула глазами, резко дернулась, высвобождаясь.

— В полюбовницы не пойду, так и знай!

Она развернулась и бросилась со двора быстрым шагом, виляя бедрами на ходу.

* * *

Новый день, условно говоря, начался со… слонов!

Ночь превратилась для нас в кромешный ад, наполненный звуками собиравшегося с непонятными намерениями вокруг караван-сарая войска. Рассвет напряг зрелищем стоявшей в двухстах шагах от нашего временного дома многочисленной конницы в шлемах и со щитами. Утро порадовало визитом двух важных персон из Бела-Хиссар — одна штука в большом тюрбане от каждого брата. Получив от меня заверение, что камни при мне, они сообщили следующие важные новости: во-первых, выстроенная кавалерия так называемых дастха-и-гуляман — это гвардия из цитадели, которой поставлена задача нас защищать (1). Во-вторых, в полдень к караван-сараю прибудет торжественная процессия для препровождения меня на большое сборище во Дворце — мне, как послу, будут оказаны положенные почести, и я имею право взять с собой конвой в любом количестве. В общем, что-то случилось в царстве афганском, мои акции резко рванули вверх, а ночные страхи — вниз. Родилась надежда на благоприятный исход посольства и авантюры с драгоценностями.

Конечно, умом я понимал, что вся обещанная помпа затеяна не для меня, что под ковром идут какие-то сложные игры, но зачем отказываться от дареного коня? Гулять так гулять!

«Гульбище» вышло с размахом — за мной прибыл караван аж из трех слонов — самца и двух самок. Самец оказался похлипче своих «бибби» (2), всего полутора саженным, зато имел впечатляющие, хоть и подпиленные, позолоченные бивни. Спины всех трех особей были покрыты попонами, поверх нее установили деревянную платформу, а к ней прикрепили вместительную, отделанную снаружи серебром корзину, в которой один человек мог ехать лежа, вытянувшись во весь рост, а двое — сидя на корточках.

Слон опустился на колени, из корзины по веревочной лестнице на землю слез бородатый афганец в нарядных одеждах. Мне он представился распорядителем Дворца, отправленным, чтобы со всей возможной честью доставить меня на церемониальный прием.

Я встречал его у входа в караван-сарай. Моя черкеска, несмотря на все усилия Мусы и местных слуг, мало походила на парадную форму. Папаха давно просилась на замену, сапоги знавали лучшие дни, ножны оружия хранили следы перипетий походной жизни. Единственным достойным элементом одежды был алый бешмет, да и то, если верхний кафтан не снимать, чтобы не выставить на всеобщее обозрение следы многочисленной штопки. Одним словом, я выглядел бывалым воином, что меня отнюдь не смущало и было скорее плюсом, чем минусом. Я представлял войско, а не государство — армию казаков, прошедшую победоносным маршем через половину Азии. Знай наших!

Я разместился в выделенном мне «самобеглом экипаже», сотня в половинном составе выстроилась в колонну, сверкая надраенными наконечниками пик, их древки, натертые маслом, матово поблескивали в лучах кабульского солнца. Кони были вычищены и украшены со всей варварской фантазией донцов, с помощью добычи, захваченной в разных ханствах-эмирствах. Подумаешь, черкески драные. Красные шлыки на папахах, закрученные с помощью воска усы, дорогое оружие и зверские, прокаленные солнцем рожи казаков, прошедших огонь, воду и медные трубы — мне нравился вид моего почетного эскорта. Эффектно, черт побери!

Тронулись.

Мне досталась слониха, о чем я очень быстро пожалел. В отличие от ее «возлюбленного», «красотка», хлопая большими ушами, шла очень нервно — корзину, выстланную изнутри дорогими тканями, мотыляло вперед и назад, и очень скоро я взмолился, чтобы наш парад побыстрее закончился и чтобы «слоновая качка» мне не наделала беды, как брусничная вода — Евгению Онегину.

Сперва, чтобы отвлечься, разглядывал афганских конных гвардейцев, выстроенных шпалерами вдоль дороги и производивших вид армии из средних веков с их шлемами-таджами, кольчугами и щитами. Зрелище, безусловно, впечатляло, но не оставляла мысль, что эта гвардия сражалась на стороне Земан-шаха, и, насколько я знал, баракзаи раскатали ее как бог черепаху. Не помогли ему и зембуреки, присутствовавшие в большом числе, и артиллерия самых разных калибров и эпох. В общем, если принцы хотели меня напугать видом своих гвардейцев, то у них не получилось.

— Скажи, любезный, — обратился я к вожатому слонихи, который был мне предоставлен, ибо знал арабский, — ставят ли пушки на слонов?

Вертлявый сухенький индус сидел в специальном седле на затылке животного. Им он управлял, не прибегая к палке, а склоняясь к огромному уху, что-то громко нашептывал, будто уговаривал. Лишь в редких случаях, когда слониха проявляла непослушание, он прибегал к ударам незаостренного молотка — по его словам, слонихи всегда следуют за самцом — их даже на ночь нет нужды приковывать — и шалят, когда хотят привлечь его внимание.

Мой вопрос поставил его в тупик. Сперва индус рассмеялся, но потом задумался. Что-то припомнив, он меня уверил, что небольшие пушки на слонов ставили, но очень-очень давно. До того, как англичане появились в Индостане.

— Таких слонов называли ганджал, сахиб, «слоновий ствол», — разъяснил он. — Инглизи привезли свои орудия, и тогда выяснилось, что всего лишь 4-х фунтовое ядро может убить слона. Слон — не конь с наездником, попасть в него все ж таки куда проще. Зато для перевозки тяжелых пушек слоны очень удобны, коварный Лев Пенджаба любит их использовать.

Разговор увял сам собой, тем более что мы достигли Кабул-дарьи. На мост вожатые побоялись заводить такие махины — пошли вброд. Тут-то слон-самец, здоровенная животина, но с сознанием подростка-шалуна, и показал себя во всей красе. Он встал посредине реки и погрузил хобот в воду. Вожатые всполошились. Как я понял, слон, а за ним и его бибби могли запросто устроить свой коронный номер — облить из хобота, как из шланга, всю процессию водой. С большим трудом погонщики уговорили — именно, уговорили — своих подопечных не задирать хоботы вверх и не пародировать общественные фонтаны. Слоны выпустили воду обратно в реку, никого не задев, и продолжили свой путь.

За Кабул-дарьей, при входе в нижнюю часть Бала-Хиссар нас встретили артиллерийским салютом. Я дернулся, меня испугали не звуки выстрелов, а возможная реакция живых «экипажей». Но слоны на удивление спокойно отреагировали на пальбу — лишь прядали ушами, размахивая ими как огромными вентиляторами, не меняя ритма движения.

Через десять минут мы добрались до точки назначения — до небольшой площади перед лестницей, ведущей к парадным воротам шахского Дворца. Мне помогли спуститься на землю. Я распрощался со своим конвоем и в одиночестве начал восхождение — в каком-то смысле к финалу своих кабульских каникул.