Совьетика

В отличие от Сонни, мне не хотелось стать миллионером. Бренды были для меня пустым звуком (помню, как он отчаивался, посылая меня в магазин с наказом купить, например, Pringles . «А что это?»- с недоумением переспрашивала я: надо же знать, что это такое, чтобы знать, на какой полке в магазине его искать!). И, как он ни старался, мне ну ни капельки не хотелось «начать собственное дело». Дела начинают в уголовном розыске, а не в своей жизни!

Сама идея просто была для меня совершенно непривлекательна. Видела я таких бизнесменов по экспорту/ импорту, вроде его приятеля Венсли: с кучей красивых визитных карточек, периодически скрывающихся от налоговой полиции, периодически меняющих название своей шарашкиной конторы, гордо именующейся каким-нибудь экзотическим словом и периодически объявляемых банкротами…

Почему я непременно должна хотеть иметь собственный магазин/ресторан/топчан для чистки обуви – «добровольно, но в обязательном порядке»? С какой это стати считается чуть ли не неприличным этого не хотеть? Разве все на свете обязаны хотеть играть на скрипке? Разве всем позарез необходимо научиться вышиванию крестиком? Точно так же и с вашим «бизнесом»….

Но, как я уже сказала, ощущение того, как же мало у нас с Сонни общего, все углублялось, и я решила, что надо будет как-нибудь с ним об этом поговорить. В спокойном тоне, конечно. Что-то надо с этим делать. Чувство счастья, бывшее у меня несмотря на все перипетии и трудности в первые два года нашего брака, после возвращения с Кюрасао быстро начало тускнеть…Депрессия приходила и уходила, словно морской прилив и отлив, а вот чувство счастья однажды ушло и с тех пор так больше и не возвращалось…. Но я не знала – может быть, это нормально? Может быть, так и полагается в браке?

…От Николая Сергеевича мы поехали к Алексу. Алекс у нас был из тех, кто поддержал перестройку, поэтому я и не намеревалась делиться с ним своими чувствами по поводу того, что я думаю о происходящем в нашей стране. Какой смысл?

Алекс встретил нас радостно. Мы говорили о бывших институтских друзьях – кто сейчас где, кто чем занимается. Сам Алекс, дипломированный документовед, чем-то торговал. И с гордостью показывал нам имеющиеся у него акции АО «МММ», которые, по его словам, должны были принести ему баснословные доходы. Я только бровями повела. Но Алекс не заметил этого. Он уже ругал на чем свет стоит своих бывших соотечественников -латышей, за независимость которых он так недавно сам выступал. Несмотря на то, что он родился в Риге и свободно говорил по-латышски с детства, а в паспорте у него на латышский манер было записано «Алексейс Курбатовс», своим его они так и не сочли…

Покончив с латышами, Алекс перешел на рассказ о том, как они с Любой поучаствовали в Москве в телевизионном ток-шоу. Все началось с того, что Люба увидела в газете объявление: для участия в ток-шоу требуются семейные пары, у которых нетрадиционные представления о семейной жизни. Люба посоветовалась по телефону с Алексом (она жила у себя под Курском, он – в Москве, и виделись они 2 раза в год), и они решили подать заявку на участие. Их нетрадиционность заключалась в том, что они не требовали друг от друга верности и не спрашивали друг друга, кто как жил те полгода, что они друг друга не видели.

На ток-шоу на Любу стали нападать и стыдить ее. Она у нас девушка упрямая: если ей сказать, что дважды два – четыре, она непременно ответит, что восемь, и Любу понесло… «Бросая вызов толпе», она наговорила там такого! И только уже приехав домой и начав смотреть передачу, с ужасом осознала, что смотрит ее не только она сама, но и все ее родные, знакомые и коллеги по работе…

– Любка потом месяц на улицу без темных очков не выходила!- хохотал Алекс, – Мне-то проще, мои предки теперь в Германии, брат- в Израиле. Мне даже понравилось, когда меня на улице узнавали.

Мы засиделись у него допоздна. Но я все равно хорошо выспалась – потому что не надо было ночью вставать к Лизе. Хорошо, что мама взяла на два дня отгулы!…

Мы съездили потом еще в несколько окрестных городов- в нашей области. На автобусе. Так что это неправда, что я с Сонни в России «никуда не ездила». Маленькие провинциальные городки нам обоим были намного приятнее, чем Москва, хотя и по разным причинам: мне – потому, что там мне казалось, что жизнь осталась прежней, там было намного больше остатков социализма, а Сонни – потому, что там еще можно было купить что-то сделанное в самой России. Причем чем дальше от Москвы, тем более интересные и хорошие российские вещи можно еще было найти в магазинах. (Например, наши отечественные, а не китайские игрушки для Лизы. Или фотообои с настоящим русским пейзажем, а не с пальмами.) И каждую следующую нашу поездку в Россию надо было уезжать для этого от Москвы все дальше и дальше и дальше….

Самым нашим любимым городом в России стала Калуга, с ее вздымающейся в небо серебряной ракетой у музея Циолковского на обрывистом берегу Оки, с которого открывался щемящий мне сердце такой родной, такой русский пейзаж….

А что щемило у Сонни, не знаю. И не потому, что это была моя страна, а не его. Просто он считал патриотизм и любовь к Родине пустыми словами и глупостью. Он сам мне об этом говорил. Несмотря на то, что возмущался, когда его остров назвали «Курако»…

…Когда мы вернулись из Москвы, мама радостно сообщила нам, что Лиза вчера сделала свои первые шаги. В нашем городском парке.

Лизу в городе за свою принимали все цыгане.

– Это вы нашу девочку украли!- говорили они нам. И многие русские наши земляки тоже думали, что ее папа цыган – пока его не видели!
– , потому что не могли себе представить никого темнее.

Владислав Андреевич же величал ее «Дружба Народов»:

– Надежда Ильинична, как там Ваша Дружба Народов поживает?

Лиза была кудрявая, толстощекая, смуглая до черноты,с миндалевидными грустными индейскими глазами. Очень серьезное ее личико время от времени неожиданно становилось настолько же озорным и лукавым. Она была ребенком очень музыкальным – и очень впечатлительным. Когда по телевизору показывали какой-то фильм с Пьером Ришаром, где его герою угрожал злодей, Лиза, игравшая у телевизора и, казалось, его не замечавшая, вдруг издала пронзительный вопль, схватила свой водный пистолет и, размахивая им в одной руке и сжатым кулачком другой руки помчалась к телевизору – за Ришара заступаться.

В те выходные мы впервые повезли ее к прабабушке – моей бабушке Стенке, которую я сама не видела уже лет 20. Мой отец заехал за нами с утра на своих «Жигулях» вместе с братьями. Наступало лето, и уже было жарко.

– А он что, сам поведет?- схватилась за сердце мама. – Помню, как он права себе оформлял, еще в 69-м…Поставил ящик пива начальнику ГАИ. Я бы на твоем месте лучше на автобусе поехала!

Но я уже давно привыкла к тому, каким тоном она про отца говорит, и не испугалась.

– Ничего, мы как-нибудь… Тут же ехать минут сорок, не больше.

– Скажи ему, чтоб помедленнее ехал!- кричала мама нам вслед, когда мы спускались по лестнице.

Я волновалась – после всех маминых рассказов о том, какая моя бабушка лгунья и «злодейка». Я вспомнила, как не любила встречаться с ней, будучи маленькой. Как-то мы воспримем друг друга теперь?

Бабушкин дом я помнила очень смутно, но когда увидела, то сразу узнала – и палисадник, и цветы, и вишневые деревья. Бабушкиной была только половина дома, в другой половине жили ее соседи, у которых был свой, отдельный вход и сад. Жила она в небольшом поселке, откуда до города ходил трамвай-одноколейка и автобусы. В поселке был кинотеатр, несколько клубов и магазинов, школа, детские сады, санаторий с грязевыми ваннами – и большой металлургический комбинат. Когда мой украинский дедушка был жив, он работал на этом комбинате- шофером у директора, с которым они вместе прошли всю войну. Когда со стороны комбината дул ветер, воздух в поселке был непереносимо вонючий. А так поселок был очень даже симпатичный.

Бабушка уже ждала нас на крыльце, и стол у нее уже был, как и полагается, накрыт. Она почти не изменилась, только поправилась немного, и поседели ее волосы. Говорила она по-прежнему с тем же сладким, певучим южным акцентом и первое, что сделала, поздоровавшись, – это расцеловала нас всех троих.

– Это моя правнучка!- с гордостью подняла она Лизу на руки, показывая ее соседям. Разве плохой человек стал бы гордиться правнучкой-мулаткой?- подумалось мне.

… Через 5 минут Сонни уже уплетал за обе щеки приготовленные бабушкой яства: вареники, вишневый компот, обжаренную целиком в сметане вареную картошку и курицу (а это точно не кролик?..). И все нахваливал. По маминым рассказам я представляла себе бабушку белоручкой- неумехой и потому была удивлена, насколько вкусно оказалось приготовленное ею. Но когда я рассказала об этом вечером маме, мама только фыркнула: