Совьетика
Шрифт:
– Небось, кого-нибудь попросила за нее приготовить!
Нет, моя мама неисправима…
… Я сидела у бабушки, потихоньку пьянела от самодельного фруктового вина, и мне делалось грустно. Она только что сказала мне одну вещь – хотя я совсем ни о чем ее не спрашивала.
– Женечка, неважно, что там произошло между твоими родителями, мы-то все равно родные!
А ведь я столько лет не видела ее – и была этому чуть ли не рада… А ведь я по сути совсем не знаю ее – мамины рассказы не в счет!- а деда Петро теперь уже и никогда не узнаю…А ведь я так легко отреклась от них – так же, как от своей страны!
На стене висел старый портрет молодого красивого советского офицера.
– А это кто? – спросила я.
– А это твой дедушка Коля Степанов. Который погиб на войне. Отец твоего отца.
И
А Сонни смотрел на меня с другой стороны – и думал, что это я просто перебрала лишку…
На обратном пути я упросила отца завезти нас на речку- туда, куда мы с дедушкой Ильей в свое время ходили купаться. Там я не была уже лет 15, не меньше. Но мне очень хотелось убедиться, что хотя бы там-то все на месте и все в порядке…Кому из реформаторов могли помешать мостки для купальщиков на речке?!
… Мы с дедушкой обычно выходили из дома часов в десять и на трамвае ехали в центр. Там мы садились на пригородный автобус, про себя молясь, чтобы он не был забит до отказу – ведь купаться в жаркую погоду хотелось не нам одним! Вся дорога занимала не больше часа. Мы выходили за пару остановок от речки и шли пешком вдоль дороги – по узкой заасфальтированной тропинке, то вверх, то вниз по склону. Под гогот гусей и куриное кудахтанье. Дома здесь стояли вперемежку с дачами, и я белой завистью завидовала тем, кто здесь жил. Да я на их месте бы из речки так и не вылезала все лето!
Перед самым мостом через речку была булочная, где дедушка покупал мне засахаренную плюшку. А перед булочной стояла бочка с пивом, где он покупал себе кружечку. Потом мы сворачивали перед мостом направо и шли вдоль извилистого, почти баранкой берега реки пока не доходили до «нашего» мостка. У меня было на речке свое, строго определенное любимое место, и я ни за что не стала бы купаться в другом. Мостки представляли собой длинный выступающий в реку деревянный настил на понтоне, заканчивающийся спускающимися в воду тремя лесенками. Я обожала зайти в воду по шею и так и остаться висеть на их перилах, прыгая на ступеньках. А дедушка больше сидел на берегу в своих черных «семейных» трусах – и только под конец дня делал 1-2 заплыва – не как я, вдоль берега, а на самую середину реки…
В школе нас учили плавать в бассейне, но это было совсем не то. Вода в бассейне пахла хлоркой, а потом у меня и вообще пропала всякая охота туда ходить -после того, как тренер, сняв с нас плавательные пояса, запустил нас в воду, и мы, такие гордые, в первый раз в жизни поплыли, а он начал бить каким-то багром по воде, чуть ли не по нашим головам – потому что мы поплыли не сразу стилем, а по-собачьи…
А река.. вода в реке была сладкая, мягкая. Купаться там можно было целых два месяца – июнь и июль. В августе тоже еще можно, но тогда вода начинала «зацветать» и становилась неприятно зеленой от водорослей. Вдоль берега плавали по воде, словно по льду на коньках водомерки. Рыбы я в этой реке никогда не видела. Зато над ней летали стрекозы, а по реке катались на взятых напрокат лодках многочисленные отдыхающие. Если по реке проходил катер или моторка, то мы, дети, все галопом бежали в воду – успеть попрыгать вместе с волнами.
– Не хочешь искупнуться? – толкнула я локтем Сонни. Он уставился на меня так, словно я сказала что-то непириличное: он совершенно не представлял себе, как это можно купаться в реке? На Кюрасао нет рек, а в Европе
они в таком состоянии, что подобная мысль действительно отдавала бы склонностью к самоубийству…Из-за поворота открылись наконец мостки, и… Я не удержалась и вслух ахнула. Перестройка докатилась и сюда. А точнее, до мостков добрались не в меру предприимчивые сборщики металла… Перила и лестницы были выдраны с мясом, да и сами мостки уже кто-то начал разбирать на дрова.
Отправляясь домой, как я уже говорила, я мечтала, как Сонни узнает, полюбит и оценит то, что было так дорого мне. Как он лучше сможет меня понять после этой поездки. Но Сонни смотрел на все это и, наверно, думал, что я рассказываю ему о прошлом сказки. Потому что очень трудно было представить себе, насколько же все было другим. Все, все, что было мне так дорого, оказалось загажено, разломано или распродано….
Когда мы вернулись домой, я чувствовала себя подавленно. На перекрестке нашей улицы с центральной Сонни неожиданно остановился: услышал английскую речь. Это оказался какой-то американский сектант-проповедник, который приехал обращать в свою веру моих земляков. При нем была с обожанием смотрящая на него переводчица.
– Американец!- шепнул мне Сонни таким тоном, словно перед ним был сам Михаил Архангел. Так их воспитывают у них на острове: голландцев они (справедливо) не любят, а перед американцами на задних лапках стоят!
– Ну и что?- я с негодованием отвернулась. Пока Сонни наслаждался беседой с заморским вешателем на уши лапши, я молчала: сказать ему ничего хорошего я не могла, а сказать плохое не хотела из уважения к Сонни. Но, будучи типичным представителем своей нации, американец не мог потерпеть, что на него не обращают внимания! Тем более после того, как он настолько привык к благоговеющим перед ним переводчицам….
– А Вы чего же молчите? Наверно, Вы очень стеснительная?- обратился он ко мне развязно-покровительственным тоном.
Я почувствовала, как у меня краснеет перед глазами от гнева. Этот говнюк будет еще мне в моем родном городе указывать, должна я молчать или не молчать! «Где дорога на Москву? Я хочу арбуз…. я хочу бритвенные ножики…» – всплыло услужливо в памяти.
– Да нет, -сказала я спокойно, – Чего мне стесняться? Я у себя дома. Я не езжу по другим странам специально чтобы облапошивать людей.
И почувствовала, как теперь уже Сонни наливается гневом. А американец – страхом, смешанным с ненавистью. Им ведь только пальчик покажи – они уже кричат «спасите, террористы!»
– Пойдем домой, Сонни, – сказала я, – А то, мне кажется, мистеру нехорошо стало…
…Через несколько дней мама начала собираться в Москву на соревнования в Крылатском. А еще через неделю Володя Зелинский должен был приехать к нам в город на его Большой приз.
Я была очень предстоящим свиданием смущена. Дело в том, что я еще не сообщала Володе о своем замужестве – вернее, просила маму ему об этом не говорить. Не могла собраться с духом – не знаю, почему. За пару месяцев до свадьбы, когда Сонни уже сделал мне предложение, и я пребывала в смятении духа, я решилась на отчаянный шаг: послала Володе письмо, в котором прямым текстом сказала ему, что он мне нравится (между нами, он был последним идиотом, если к тому времени еще сам этого не понял!) , и что если я ему тоже немного не безразлична (не более того!), пусть он мне пришлет открытку. Не нужно об этом писать, просто обычную открытку- с приветом и «как живешь?»…Я же видела, что мое внимание ему приятно, и что оно помогло ему добиться выдающихся успехов в его спортивной карьере. Разве оно повлияло бы на Володю так, если бы я была неприятна ему? – так говорила я себе.
С замиранием сердца отправила я свое наивное письмо и стала ждать… Но так ничего и не дождалась. Ни строчки, за все эти годы. Что ж, кажется, теперь все было ясно, и замуж я выходила вроде бы со спокойным сердцем. А вот все равно не могла решиться на то, чтобы рассказать ему об этом.
Заметили, что во всех романтических фильмах и книгах герои или героиня всегда одиноки и свободны? Даже Шерлок Холмс. Чтобы не испортить рассказ. Так и мне – хотелось продлить ту красивую сказку в моем воображении, хоть ненадолго… Но затянулась она на целых 5 лет. Конечно, надо было сделать это раньше…