Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный Комитет и его члены, 1917-1991 гг.
Шрифт:
| Таблица 3.4. Смена поколений в составах ЦК, 1939–1952 гг. | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Год рождения полномочного члена ЦК | Число членов ЦК годов избрания | ||||
| 1934 | 1939 | 1952 | 1939–1952 | 1956 | |
| До 1891 | 67 | 22 | 9 | 25 | 5 |
| 1891–1895 | 48 | 16 | 18 | 26 | 13 |
| 1896–1900 | 21 | 28 | 35 | 53 | 26 |
| Первое поколение | 136 | 66 | 62 | 104 | 44 |
| 1901–1905 | 3 | 52 | 77 | 112 | 76 |
| 1906–1910 | 0 | 12 | 69 | 76 | 89 |
| 1911–1920 | 0 | 0 | 20 | 20 | 36 |
| Второе поколение | 3 | 64 | 166 | 208 | 201 |
| 1921–1940 | 0 | 0 | 1 | 1 | 2 |
| Третье поколение | 0 | 0 | 1 | 1 | 2 |
| Неизвестен | 0 | 0 | 7 | 15 | 8 |
| Всего | 139 | 139 | 236 | 328 | 255 |
Примечание.
| Таблица 3.5. Годы вступления в партию членов ЦК, избранных в 1934–1956 гг. | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Год вступления в партию | Число членов ЦК годов избрания | ||||
| 1934 | 1939 | 1952 | 1939–1952 | 1956 | |
| До 1917 | 95 | 24 | 10 | 25 | 9 |
| 1917 | 23 | 8 | 9 | 12 | 5 |
| 1918–1920 | 21 | 46 | 40 | 70 | 30 |
| 1921–1923 | 0 | 3 | 8 | 12 | 8 |
| 1924–1926 | 0 | 34 | 44 | 64 | 42 |
| 1927–1932 | 0 | 34 | 44 | 64 | 42 |
| 1933–1937 | 0 | 0 | 3 | 3 | 1 |
| 1938–1940 | 0 | 0 | 28 | 28 | 52 |
| После 1940 | 0 | 0 | 11 | 11 | 15 |
| Год вступления неизвестен | 0 | 0 | 1 | 1 | 0 |
| Всего | 139 | 139 | 236 | 328 | 255 |
| Примечание. Столбцы таблицы подзаголовками «1934», «1939» и «1952» соответствуют числу членов ЦК, избранных на проходивших в эти годы съездах, а столбец «1939–1952» учитывает 19 новых членов ЦК, избранных на конференции 1941 г. Члены ЦК, избиравшееся в его состав более одного раза в 1938, 1941 и 1952 г., указаны только один раз в столбце, соответствующем году их первого избрания. Неизвестен год вступления в партию переводчика Сталина В.Н. Павлова. |
Медианным годом вступления в партию для членов ранней сталинской элиты был 1912-й, а для поздней — 1926-й. В 1934 г. (и вплоть до 1937 г.) все члены ЦК вступили в партию ещё до окончания гражданской войны, причём две трети из них имели опыт подпольной партийной работы, вступив в ряды партии до 1917 г. Напротив, из числа членов поздней сталинской элиты только треть вступила в неё до окончания гражданской войны и всего десятая часть — до революции 1917 г.
Сопоставление возраста и партийного стажа членов ЦК разных годов избрания даёт более чёткое представление о смене поколений коммунистической элиты, происходившей как в годы Большого террора, так и в эпоху развитого сталинизма в целом. Как следует из табл. 3.6, партийный стаж членов поздней сталинской элиты колебался в широких пределах. Некоторые из них вступили в партию ещё до революции. Другая часть имела партийный стаж на четверть века меньше, вступив в её ряды, когда приём возобновился после Большого террора, в ходе которого была уничтожена большая часть ранней сталинской элиты, а немногие выжившие члены ЦК с дореволюционным стажем принадлежали к кругу ближайших друзей Сталина. Вместе с тем, как было показано в главе 2, среди выживших членов ЦК оказалось немало людей, вступивших в партию в период между февралём 1917 г. и окончанием гражданской войны. Примерно треть поздней сталинской элиты всё ещё относилась к её первому поколению, причём среди неё было много людей, занимавших важные посты. Наряду с этим, по словам Троцкого, немалую роль сыграл Ленинский призыв, то есть массовый приём в партию новых членов после кончины Ленина. Он полагал, что в результате произошло разбавление партии новыми малограмотными членами, повлёкшее за собой её «дегенерацию» (и поражение троцкистской фракции). Наплыв в партию новых рядовых членов стал важным фактором в развернувшейся после смерти Ленина борьбе за место его преемника. Вместе с тем ленинский призыв не оказал существенного влияния на состав ЦК партии. Только 39 человек из 328 членов новой сталинской элиты вступили в неё в 1924–1925 гг., то есть сразу после смерти Ленина [261] . В то же время значительную по размерам и важную группу составляли те, кто пополнил ряды партийцев в период индустриализации и коллективизации. Эта группа была намного многочисленнее как в партии в целом, так и в её элите по сравнению с теми, кто вступил в её ряды после кончины Ленина. В период с января 1927 г. по январь 1933 г. численность партии (не считая кандидатов) выросла с 700 тыс. до 2200 тыс., то есть среднегодовой прирост за эти шесть лет составлял около 235 тыс. человек в год, в то время как сразу после смерти Ленина в партию влилось всего около 200 тыс. человек [262] .
261
Эти данные противоречат сведениям, приведённым в статье Т.П. Коржихиной и Ю.Ю. Фигатнера. См.: Коржихина Т.П., Фигатнер Ю.Ю. Советская номенклатура: становление и механизмы действия // Вопросы истории. 1993. № 7. С. 34. Согласно их данным, члены ЦК, избранные в 1939 г., преимущественно вступили в партию в 1924 г.
262
Rigby Т.Н. Communist Party Membership in the USSR 1917–1967. — Princeton Press, 1968. P. 52.
Во втором поколении элиты возрастная однородность её членов означала также совпадение жизненного опыта, которым они обладали. Первое поколение было сформировано под влиянием главного из четырёх определяющих моментов Советской истории, а именно — героической эры революции и гражданской войны. Второе же поколение явилось продуктом трёх остальных — первых пятилеток, Большого террора и Великой отечественной войны. Как писал поэт Константин Симонов (родившийся в 1915 г.), «…мы были предвоенным поколением, мы знали, что нас ожидает война либо с коалицией окружавших нас капиталистических стран, либо с Японией или с Германией» [263] . По зрелом размышлении, членов второго поколения элиты можно считать основными бенефициариями Большого террора. Хотя зачастую они являлись друзьями, коллегами или даже родственниками репрессированных, это никак не повлияло на их преданность Советской системе и лично Иосифу Сталину. Несомненно, что частично это объясняется их интенсивной идеологической обработкой в течение 1930-х гг., и можно полагать, что Сталин отдавал предпочтение новым членам элиты, поскольку их мышление было сформировано изучением «Краткого курса…», и они признавали необходимость репрессий [264] . Наряду с этим безусловные достижения в годы первых пятилеток, во время и после войны: преобразование российской экономики, победа над нацистской Германией и особенно превращение Советского Союза в сверхдержаву — придали новому поколению элиты ещё большую убеждённость в преимуществах командно-административной системы и в особой роли Сталина как руководителя.
263
Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 64. К. Симонов был кандидатом в члены ЦК с 1952 по 1956 г.
264
Tuckler R.С. Stalin in Power, 1928–1941: The Revolution from Above. — N. Y., 1990 P. 526–530, 545–550. О психологии авторитарной элиты см. также: Bialer S. Stalin’s Successors: Leadership, Stability and Change in the Soviet Union. — Cambridge, 1980. P. 41–46.
После 1937–1938 гг. произошла заметная русификация высших партийных слоёв. Среди революционной элиты, которую составляли 78 членов ЦК партии, избранных в период с 1917 по 1923 г., русские составляли всего 49%, а в ранней сталинской элите доля русских выросла до 58%. Даже перед началом Большого террора в составе ЦК, избранного в 1934 г., русских было только 54% [265] .
Резкий скачок произошёл с появлением новой сталинской элиты, в которой доля русских достигла 75%. Из 265 членов ЦК, избранных в 1934 г. (чья национальность точно известна), русских было 194 человека (при общем числе членов и кандидатов в члены ЦК равном 328) [266] . Доля русских в составе ЦК оставалась примерно такой же в 1939 и 1953 г. Позднее она несколько сократилась, но не до того уровня, на котором была перед Большим террором. В элите послесталинского периода русские составляли примерно 67% [267] . Определённое влияние на её национальный состав оказывал должностной принцип формирования состава ЦК. Как уже отмечалось выше, в составах ЦК, избранных в 1939 и 1952 гг., насчитывалось много представителей автономных республик, входивших в РСФСР, но очень мало представителей аналогичных образований в составе национальных союзных республик. Увеличившееся представительство высшего армейского командования, бывшего преимущественно русским, также повлекло за собой сдвиг в сторону русификации в ущерб национальным меньшинствам. То же касается наркомов (министров) и региональных партийных лидеров, бывших, как правило, русскими.
265
Доля великороссов среди членов ЦК разных лет созыва, чья национальная принадлежность точно известна, составляла: в 1917–1923 гг. — 38/78 (78); в 1923–1937 гг. (ранняя сталинская элита) — 94/163 (187); в 1934 г. — 72/133 (139). Числа в скобках указывают общее количество членов ЦК с учётом тех, чья национальность точно не известна.
266
Национальность — сложная для анализа характеристика советской элиты, причём особые трудности возникают применительно к сталинскому периоду советской истории. До сих пор не известна национальность примерно трети членов элиты. Информация о национальной принадлежности членов элиты 1920-х и 1930-х гг. имеется в партийных архивах (РЦХДСИ). Соответствующие данные об элите 1960-х и более поздних годов можно почерпнуть в справочниках, издававшихся Президиумом Верховного Совета и содержавших биографические сведения о депутатах, многие из которых являлись одновременно полномочными членами или кандидатами в члены ЦК. К сожалению, не были опубликованы подобные справочники о депутатах Верховного Совета созывов 1937, 1946, 1950 и 1954 г.
267
Всего в
элиту после смерти Сталина входило 948 человек, избиравшихся в состав ЦК в 1956, 1961, 1971, 1976 и 1981 г. Точная доля русских в её составе равнялась 570/851 (948), причём значительную её часть составляли люди, входившие в позднюю сталинскую элиту.Среди этнических групп, представленных в ЦК, избранном в 1939 г., сильнее всего сократилось количество евреев и латышей. Ещё одно существенное падение еврейского представительства в ЦК состоялось в период между 1939 и 1952 гг. В ранней сталинской элите насчитывалось по меньшей мере 25 евреев, или 15% от её общего числа. Хотя многие из них погибли во время Большого террора, тем не менее доля выживших оказалась выше, чем среди всего состава ЦК. Если в 1939 г. в него входили 11 евреев, то в 1952 г. их осталось всего трое — Л.М. Каганович, Л.3. Мехлис и Б.Л. Ванников. Частично это стало следствием антисемитской компании, развязанной в последние годы жизни вождя, но евреям так и не удалось восстановить свои прежние позиции в элите после смерти Сталина. В послесталинской элите их доля составляла менее 1% [268] .
268
Доля евреев в элите после смерти Сталина составляла 6/851 (948).
Джон Армстронг писал о засилии мужчин в 1938 г., и хотя его работа представляется несколько устаревшей, эти сведения не утратили своей актуальности. Из 328 человек, составлявших позднюю сталинскую элиту, подавляющее большинство — мужчины. Женщин было всего 3.4% (11 человек) [269] , хотя доля женщин в рядах ранней сталинской элиты оказалась ещё ниже — 2.5% от общего числа членов ЦК (6/236). В поздней сталинской элите общая картина осталась прежней. Общее количество женщин в её рядах — 41, их доля не превышала 4.3%, да и то достигла этого уровня лишь благодаря тому, что некоторые женщины, например знатные ткачихи, доярки и т.п., кооптировались в состав ЦК в обход должностного принципа формирования элиты. Их членство в комитете имело чисто символический, декоративный характер.
269
Среди 11 женщин, входивших в состав поздней сталинской элиты, были: Е.А Фурцева, М.Д. Ковригина, К.С. Кузнецова, И.П. Ликова, К.И. Николаева, А.М. Панкратова, М.М. Пидченко, Е.А. Степанова, 3.П. Туманова, Р.С. Землячка и П.С. Жемчужина. Доля женщин в составе ЦК была даже меньшей, чем среди делегатов съездов партии. Когда в 1934 г. Ежов объявил о том, что среди делегатов съезда с правом решающего голоса женщины составляют 7.2% (89 человек), в зале раздались протестующие возгласы «Мало, очень мало!» (см.: XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчёт. — М., 1934. С. 394). В 1939 г. доля женщин среди голосующих делегатов съезда всё ещё не превышала 7.2%, хотя и поднялась в 1952 г. до уровня в 12.3% (XVIII съезд… С. 149; Правда. 1952. 9 окт. С. 6). Доля женщин среди делегатов XX съезда (1956) поднялась до 14.2%, причём председатель мандатной комиссии А.Б. Аристов в своём докладе раскритиковал некоторых руководителей региональных партийных организаций, назвав их поимённо, за неспособность обеспечить включение достаточного количества женщин в состав соответствующих делегаций (см.: XX съезд Коммунистической партии Советского Союза: Стенографический отчёт. В 2 т. — М., 1956. С. 238). Членство женщин в партии колебалось, сократившись с 16.5% в 1934 г. до 14.5% в 1939 г. Затем оно выросло до 19.2% в 1952 г. и оставалось примерно на этом же уровне в течение всех 1950-х и 1960-х гг. (Rigby Т.Н. Communist Party Membership… Р. 360).
Социальный состав поздней сталинской элиты трудно поддаётся точному определению, но очевидно, что в ней заметно представлен простонародный элемент. Примерно 60% представителей поздней сталинской элиты являлись выходцами из деревень. Они укрепили свои позиции — в рядах ранней сталинской элиты сельское происхождение имели около 40% её членов. В этом отношении отсутствовали существенные различия между членами поздней сталинской элиты, родившимися до и после 1901 г. Например, даже среди выживших представителей первого поколения элиты большинство составляли выходцы из деревни. Доминирование в элите людей подобного происхождения сохранилось и после смерти Сталина. Несмотря на разбавление элиты представителями третьего поколения партийных лидеров, родившихся в период с 1921 по 1940 г., по-прежнему выходцы из сельской местности составляли в ней до 60%. В этом нет ничего удивительного, учитывая, что от 80 до 85% населения Российской империи перед революцией проживало в деревнях, тем не менее этот факт поражает, если вспомнить, что речь идёт об элите пролетарской партии [270] .
270
Доля выходцев из деревни составляла: в старой сталинской элите — 81/191 (236); в новой сталинской элите — 159/268 (328); в послесталинской элите — 465/805 (948). Для новой сталинской элиты в целом пропорциональное представительство выходцев из деревни, таким образом, составляло 59% (159/268). Среди двух третей членов новой сталинской элиты, родившихся после 1900 г. (208 человек), выходцы из деревни составляли 60% — 102/170 (208). Во всех случаях процентное соотношение определялся путём подсчёта числа людей, о которых было точно известно, что они родились в деревне, с добавлением тех, точное место рождения которых не известно, но чьи отцы проживали в сельской местности. Городское происхождение членов элиты устанавливалось аналогичным образом: горожанином считался тот, кто родился в городе, либо чей отец был городским жителем. Всех, о ком подобных сведений нет, отнесли к числу имеющих неизвестное происхождение. Такой подход имеет очевидные недостатки, но официальные данные о социальном происхождении членов элиты остаются крайне неполными. По политическим причинам сведения, даже почерпнутые из доступных первичных источников, внушают недоверие. Из англоязычных работ, содержащих обобщённые данные о составе населения Советского Союза, можно рекомендовать книгу Франка Лоримера: Lorimer F. The Population of the Soviet Union: History and Prospects. — Geneva, 1945.
Здесь следует сделать ряд важных оговорок. Во-первых, доступная в настоящее время информация о социальном происхождении членов элиты далека от совершенства. Например, отсутствуют сведения о месте рождения примерно 20% членов новой сталинской элиты, и в качестве рабочего допущения можно лишь предположить, что в этом смысле они мало отличаются от остальных 80%. Во-вторых, даже если местом рождения того или иного лица указана деревня, это вовсе не означает, что данный человек является крестьянином или происходит из крестьян. Многие могут оказаться детьми сельских ремесленников, учителей и технических специалистов или управляющих помещичьими имениями и мелкопоместных дворян. Кроме того, уровень внутренней миграции населения в России в начале XX в. был таков, что отцы и матери многих крестьянских детей, которые, повзрослев, вошли в состав Советской элиты, часть года работали в городах, а они сами в подростковом возрасте могли помогать там родителям. Справедливости ради следует отметить, что очень немногие представители поздней сталинской элиты занимались сельским трудом во взрослом возрасте, но все они были продуктами деревенской среды. Наконец, какие бы выводы не следовали относительно последствий присутствия в поздней сталинской элите столь крупного по численности сельского элемента, необходимо отметить наличие значительного меньшинства (40%) таких людей в ранней сталинской элите, особенно среди тех, кто вступил в партию после выхода её из подполья, то есть в 1917–1920 гг. Безусловно, члены ранней элиты деревенского происхождения в большинстве своём выросли на закате Российской империи, а не в начальный период нэпа.
Значительную долю остальной части поздней сталинской элиты, очевидно, составляли дети ремесленников. Если примерно 60% её членов имели сельское происхождение, то ещё 20–25% пришли из среды ремесленников и только около 10% имели безусловно городское происхождение. Поздняя сталинская элита определённо не состояла из потомственного столичного пролетариата. Из 224 её членов только 8 человек родились в Санкт-Петербурге и ещё 6 — в Москве.
Несмотря на отсутствие некоторых сведений, общая характеристика социального происхождения сталинской элиты представляется достаточно ясной, и, вероятно, Жданов был в основном прав, когда в 1939 г. заявил, что «…советская интеллигенция состоит из вчерашних рабочих и крестьян или из сыновей рабочих и крестьян, выдвинутых на руководящие посты» [271] . Доминирование в поздней сталинской элите людей простонародного, прежде всего крестьянского, происхождения по-разному оценивается исследователями. Например, Т.П. Коржихина и Ю.Ю. Фигатнер, сопоставляя составы ЦК партии, избранные в 1924 и 1939 г., обнаружили, что новые люди являлись «потомками неграмотных крестьян и неквалифицированных люмпен-пролетариев с соответствующими их происхождению психологией, традициями, привычками и мировоззрением». Если коммунисты-ленинцы приходили в партию по убеждению, то сталинцы «проходили через процесс селекции начинавшей действовать номенклатурной системы и возносились на верхние ступени властной пирамиды благодаря тому, что их психология и мировоззрение были теми, которые Сталин желал видеть в своих кадрах». В отличие от поколения подпольщиков, обладавших независимым мышлением, сталинцев характеризовала «психология преклонения перед авторитетами и их указаниями, свойственная патерналисткой структуре бедного российского крестьянства, изуродованного царской властью». К 1939 г. «быстро выросла доля людей, происходящих из крестьян, малоквалифицированных рабочих и военных, чей жизненный опыт был связан с традициями жёсткой и бездумной патерналистско-бюрократической субординации… Никто лучше раба не знает, как следует впрягаться в хомут. Во второй половине 1920-х годов партия в целом превратилась из партии рабочих и интеллигенции в партию крестьянства, а точнее — в партию маргиналов. Массовая гибель людей и разрушения были делом рук этого маргинального крестьянства, ведомого вышедшей из его среды номенклатурой, копировавшей весь мировой опыт автократического государственного управления» [272] . Среди западных исследователей к аналогичным выводам пришёл Роберт Даниелс: «Молодые активисты, которых Сталин рекрутировал из рядов рабочего класса и крестьянства, были малообразованны и принесли с собой на все уровни советской бюрократической иерархии худшие черты прежней российской политической культуры. Их отличали склонность к авторитаризму, недоверие к интеллектуалам, ксенофобия и антисемитизм, сплав крестьянской настороженности с квази-параноидальной, но прагматической политической культурой российской бюрократии» [273] .
271
Материалы XVIII съезда, стр. 667.
272
Коржихина и Фигатнер, «Советская номенклатура», стр. 31–34, 37. Коржихина и Фигатнер попытались проанализировать переход от ленинской к сталинской стадии путём сравнения составов ЦК партии, избранных в 1924 и 1939 г. Помимо всего прочего, они обнаружили, что доля лиц крестьянского происхождения среди членов ЦК за этот период выросла на 150% при одновременном сокращении почти вдвое представителей т.н. «разночинной интеллигенции». (Разночинцами традиционно было принято называть социальную группу, состоящую из людей, не принадлежащих к дворянскому или крестьянскому классам). К сожалению, авторы статьи чётко не обозначили ту совокупность, на основе анализа которой они пришли к своим выводам. Они указывают, что в общей сложности в составы ЦК, избиравшиеся в 1924, 1939, 1966, 1976 и 1986 г., входило 918 человек. На самом деле, членами ЦК за этот период избирались 664 человека (многие избирались в состав ЦК многократно на разных съездах), а всего за этот период членами и кандидатами в члены ЦК побывало 1093 человека. Как видим, ни одна из приведённых цифр не совпадает с указанной авторами цифрой 918. Но если авторы не учитывают повторные избрания, то суммирование численных составов ЦК, избранных на каждом съезде (53, избранных в 1924 г. плюс 71, избранных в 1939 г. и т.д.), даёт цифру 913 членов ЦК, которая близка к приводимой ими цифре 918. Можно допустить, что здесь в текст статьи вкралась простая опечатка. Возможно также, что Коржихина и Фигатнер опираются в своих выводах только на тех членов ЦК, биографические данные которых точно известны, но об этом они в своей статье не упоминают.
273
Daniels R.V. Is Russian Reformable? Change and Resistance from Stalin to Gorbachev. — Boulder, 1988. P. 78. Аналогичные негативные оценки «наблюдаемой коллективной психологии крестьянства», обусловленной его пребыванием «на более ранней стадии развития цивилизации», приводит в своей книге Моше Левин. По его мнению, «…крестьяне постоянно пребывают на грани экономической катастрофы и ведут сезонный образ жизни, при котором продолжительные периоды безделья сменяются взрывами лихорадочно бурной деятельности. В результате тот же самый процесс, которым обусловлены свойственные крестьянину осторожность и консерватизм, порождает тот тип людей, которых отличают возбудимость, склонность легко поддаваться на провокации и готовность к бунту, обладающих скорее сангвиническим темпераментом, нежели флегматичностью и хладнокровием». См.: Lewin М. The Making of the Soviet System. — London, 1985. P. 52–54.