Советская поэзия. Том второй
Шрифт:
‹1973›
НАБИ ХАЗРИ{136}
(Род. в 1924 г.)
С азербайджанского
РАДУГА
Опять над нами радуги дуга соединила мира берега, и я гляжу на радугу влюбленно: мне кажется, что этот яркий мост соединил все страны небосклона, встав над безмерным миром в полный рост. И сердце мне неслышно шепчет: «Что ж, когда бы был ты на нее похож, на радугу сверкающую эту, с любовью жадной, вешней чистоты, в свои объятья заключил бы ты весь край родимый, всю Страну Советов!» ‹1945›
ГОРЫ
Какие
‹1956›
* * *
Легли меж нами длинные дороги. Пусть ливни лета и снега зимы, разливы рек и горные отроги, я знаю, верю — будем вместе мы. Когда тревоги будят до рассвета, я вспомню о тебе — и мне светло, мне кажется, тропинки всей планеты ведут в твое далекое село. Там зной, а здесь — метели и сугробы и неба от земли не отличить. От сердца к сердцу пролегают тропы, и расстояньем нас не разлучить! ‹1956›
ОБЛАКА
Далеко мой дом и река. И откуда-то издалека вереницей плывут облака. Вы куда, облака, облака? Вы плывите к зеленым эйлагам родным, вы прижмитесь к горам любимым моим, поцелуйте вы их за меня, облака, передайте сыновний привет, облака… Пусть не знаю я вашего языка, моя грусть, словно вы, чиста, велика. Так спешите скорее туда, облака! Облака… Облака… Облака… ‹1957›
В ОЖИДАНИИ СТИХА
Не знаю, был я прав или неправ, когда в смятенье думал каждый день я, что, главного еще не написав, последнее пишу стихотворенье. Порой не спал я ночи напролет, стараясь в строки превратить волненье… Поэт обычно пишет, чем живет, и тем живет, что пишет в те мгновенья. Кончалась ночь, и с наступленьем дня не мог я вновь осилить убежденья, что никогда не осенит меня то счастье, что зовется — вдохновенье! Наверно, так сады во все года в своем плодоношении осеннем боятся, что, быть может, никогда не пережить им вновь поры цветенья. Но снова ночью я не засыпал, и вновь не мог сдержать сердцебиенья, и вновь стихи последние писал, как первое свое стихотворенье. ‹1959›
ВСЕЛЕННАЯ МОЯ
Поэзия — вселенная моя. Я знаю: у тебя свои орбиты, свои обетованные края и звезды, что доселе не открыты. Есть у тебя пространства и слои, туманности и яркие светила, искусственные спутники свои и зрелые естественные силы. Одни созвездья блещут в полный рост, Другие слабо светятся в тумане, и множество давно погасших звезд еще осколки мечут в мирозданье. Я не мечтал о славе на века, мечтал, чтоб на орбиту вышло слово, хоть песня — хоть одна моя строка — творенье притяжения земного. Но сколько погибало строк моих, исполненных значения и веры, как часто в пепел превращался стих, сгорая в слое плотной атмосферы… Поэзия, прими в свой мир бескрайний, согрей меня сиянием своим… Нам небо трудно открывает тайны, твой мир еще труднее постижим. Но этот мир от века обитаем, и я хочу быть каплей света в нем… По звездной книге мы стихи читаем, в земных стихах о звездах узнаем. И пусть живет под светом всех созвездий, на всех межзвездных и земных путях поэзия вселенной — в наших песнях, вселенная поэзии — в сердцах! ‹1961›
ТЫ
И Я
Если вершиной ты станешь, Облаком стану я. Грустишь ли сейчас, Мечтаешь, Я — тишина твоя. Станешь цветущим полем — Дождиком Я прольюсь. Станешь бескрайним морем — В берег Я превращусь. Я всюду с тобою вместе. Жилище наше — земля. Если ты станешь песней, Слова в этой песне — я! И если время, бушуя, Сотрет наших дней следы… Как солнце, тебя разбужу я, — Как утро, проснешься ты. ЕСЛИ БЫ Я ЗАБЫЛ…
Ты сказала: когда пойдешь По земле, Вспоминай меня. Шел в горах я И в темном поле… И в пути моем не было дня, Чтоб забыл хоть на миг я тебя… Ну, а если забыл бы — вспомнил. ТАИНСТВЕННЫЙ ПОЕЗД
Весною С любовью встречаются люди… Но поезд таинственный Тысячи лет Все мчится, Все мчится От «любит» к «не любит», От станции «да» И до станции «нет». ОТАР ЧЕЛИДЗЕ{137}
(Род. в 1924 г.)
С грузинского
ОДНОДНЕВНЫЙ ПАМЯТНИК
Пускай из снега водрузят мне памятник. Что годы? — На день! Капризы пусть грозят изменчивой погоды! Пусть, восходя, светило дня меня повергнет в трепет. И сын мой первым пусть в меня, смеясь, снежком залепит. Пусть кожа на щеках смугла, я буду бел, как вата, мне очагов твоих зола была мила когда-то. Я легкий памятник хочу, Хоть век мой трудным прожит! Землетрясенье! — лишь к плечу дитя ладонь приложит. А вместо глаз два уголька. Я их от света сужу. Стоять я буду день, пока я не растаю в лужу. Лишь день… Я уроню слезу на бороду седую. А после под ноги сползу людей, на мостовую. Волос оторванную прядь развеет вихрь по свету… Зимою, через год, опять явлюсь на площадь эту. А город через много лет меня коль позабудет, в Тбилиси каждый снежный дед мне памятником будет. БАЛЛАДА О БЕШТАУ
Холодной ночью у Бештау где-то, Под шум ветвей и ржание коней, Знакомые мелькнули эполеты И раздалось тревожное: — Скорей! Вставай, вставай! — Он звал меня куда-то. — Сейчас царит ночная мгла кругом, Ты будешь братом, будешь секундантом, Вот пистолеты, нам пора, идем. Как, ты не хочешь? Медлить невозможно… — И он вскочил на черного коня И ускакал, решительный, тревожный, На целый век опередив меня… Но стало по ночам теперь казаться, Что слышен звон стремительных копыт, Что слышно ржанье, что в седле казацком, Бессонный, бледный, Лермонтов сидит. Стучит напрасно в разные ворота, В раздумье поворачивает вспять, И вновь летит, и вновь зовет кого-то Стать ему братом, секундантом стать… ЗА ОКНОМ
Наступил новый год. Подоспело мгновенье. Я опять, как всегда, тебе письма пишу. О, мои вдохновенье и благоговенье, удивленье, что льются по карандашу! Но опять, как всегда, околдован поземкою, я отправить тех писем тебе не могу. Рву бумагу и комкаю, комкаю, комкаю, словно снег, как школяр молодой на бегу. Эти снежные комья в тебя я бросаю. Ты теперь далеко, и с тобой тишина. Я бросаю, как память о прошлом спасаю, я хочу, чтоб в тебе взбунтовалась она. Через версты и дни, через боль и желанье я хочу, чтоб она проникала скорей, чтобы я, словно снежное изваянье, вдруг растаял под теплой слезою твоей. А иначе? Что стоят иначе удачи? Приходи и спасай. На земле — снегопад. А иначе пойду я, как странник незрячий, по январской земле за тобой наугад. Новый год. За окном белых хлопьев паренье, я опять, как всегда, тебе письма пишу… О, мои вдохновенье и благоговенье, что бесшумно стекают по карандашу!
Поделиться с друзьями: