Современная польская повесть: 70-е годы

— Только. Клянусь. Это был шанс.

— Шанс! — взорвало парня. — Ромка говорила, что оба представителя министерства довольно симпатичные. Особенно какой-то Ба…

— Барыцкий, — улыбнулась Малина. — Ромка тебе уже насплетничала.

— Ты спала с ним? Это твой испытанный способ делать карьеру? Ну, признавайся?

Малина обняла его за шею. Они снова поцеловались. Она удивилась, что это не доставляет ей ни малейшего удовольствия.

Между тем соседка успела выскользнуть в коридор, найти доктора Зофью Собутку и забить тревогу по поводу того, что в их палате скандалит какой-то хулиган.

— Чудовищно выражается! Чего доброго начнет драться! Примите меры, доктор! Может, вызвать милицию?

Когда они стояли в дверях, парень уже сидел на краю койки, обнимал Малину и целовал ее.

— Посмотрите, доктор, — сказала соседка.

Парень обернулся, выпустил Малину из объятий.

— Снова эта баба привязывается, — проговорил он злобно.

— Вы слышите? — истерически вскрикнула соседка.

Доктор Зофья Собутка верила в любовь с большой буквы и не переносила старых сварливых баб. Парень, несмотря на свое недопустимое поведение, показался ей славным. Love story, — подумала она, — боже милостивый, самая настоящая Love story. И вместо категорического требования с ее стороны покинуть больничную палату прозвучало робкое замечание:

— Нельзя сидеть на постели больного. И почему вы не в халате?

— Как вы себя ведете? — взвыла соседка, мгновенно почувствовав слабинку доктора.

— Не суйтесь в чужие дела! — огрызнулся парень. — Заведующий разрешил мне повидаться с больной.

— Неужели? — удивилась доктор Собутка. По отношению ко всем этим высокопоставленным жертвам несчастного случая старый Яхимович с самого утра вел себя довольно странно. Велел даже освободить для них палату интенсивной терапии!

— Больную нельзя утомлять, — сказала она осторожно. — А халат надо бы… — И сочтя свою миссию оконченной, стушевалась, бросив на произвол судьбы соседку, все еще отпускавшую нелестные замечания в адрес нынешней молодежи.

Парень, увидев, что врач уходит, сказал:

— Подожди, Малина, я сейчас вернусь, — и выскочил в коридор.

Доктор Собутка шла к винтовой лестнице. Парень бросился вдогонку. Преградил ей путь и, как школьник, потерявший при виде учителя обычную самоуверенность, произнес жалобно:

— Пани доктор! Что с Малиной?

— А кем вы приходитесь больной?

— Я… Мы собирались пожениться. Я архитектор, — пробормотал он, словно эти сведения что-либо значили. — Скажите мне правду. Что у нее с ногами?

— Лучше поговорите с доктором Яхимовичем.

Совет обратиться к другому врачу не сулил ничего утешительного. Парень был толковый, наблюдательный, заметил он и особое выражение в глазах доктора Собутки: смесь жалости и сочувствия. Он потерял самообладание.

— Разумеется, но прежде, чем я пойду к заведующему, пожалуйста, скажите мне по-человечески. У нее сломаны ноги?

Красивые, необыкновенно красивые ноги Малины играли в их романе особую роль, были предметом его идолопоклонства.

— Нет, — сказала Собутка. — Ноги в порядке.

— А гипс? Почему наложили гипс? — допытывался парень. — Скажите!

— Что-то с позвоночником… — буркнула доктор Собутка. — Но более подробно вам может объяснить заведующий больницей.

— Означает ли это…

— Я терапевт. Поговорите с хирургом.

Парень схватил ее за плечи.

— У Малины сломан позвоночник?

— Поврежден.

— Ноги отнялись? Говорите же, черт побери!

— Пожалуйста, успокойтесь.

— Она парализована? Это пройдет? Что это значит? Так будет всегда?

— Она нуждается в уходе. Вы должны о ней позаботиться.

— Видал я в гробу эти полезные советы тети Зоей.

Случайно сорвавшаяся с языка «тетя Зося» рассердила доктора Зофью Собутку.

— Я отнеслась к вам сочувственно, а вы…

— Ладно! — сказал парень, отвернулся, подошел к стене, безобразной, до половины замалеванной грязно-серой краской, и принялся дубасить по ней кулаком. Малина, его Малина, он так был против ее поездки на ярмарку, не хотел, чтобы искала приключений, шансов. Малина, что же теперь? Это невозможно. Нет! Нет! Нет!

Растерявшаяся доктор Собутка побежала к дежурной сестре, энергичной, опытной женщине, которая не терялась в любой ситуации. А к парню подошел невысокий лысый мужчина с большими оттопыренными ушами, уже давно наблюдавший за ним. Взял его под руку.

— Идемте отсюда, — сказал он. — Вы должны успокоиться. — И отвел парня в другой конец коридора, в мужскую уборную. Открыл кран над раковиной.

— Умойтесь. Надо держаться, как подобает мужчине.

— Не ваше собачье дело…

— Ладно, умойтесь…

Парень ополоснул лицо холодной водой, утерся не слишком свежим носовым платком.

— Спокойно, только спокойно. Это как у зубного врача. Острая боль, а потом все проходит, — сказал лысый. — Знаю по собственному опыту.

— К черту, к черту, к черту! — пробормотал парень.

— Постойте здесь у окна и успокойтесь. К чему устраивать спектакль? А с Яхимовичем, этим старым маразматиком, говорить не о чем.

— У вас верные сведения? О Малине?

— Она больше не пошевельнет ни единым пальцем на ногах. Сломан позвоночник. Ее переведут в больницу Министерства здравоохранения.

Лысый придержал парня за плечо. Оказалось, что, несмотря на малый рост, он обладает недюжинной силой. Парень обмяк, сдался.

— Малина, почему именно она?..

— Кто знает? — сказал лысый коротышка. — Судьба. И подумайте теперь о самом важном. Ее поездка — внештатная работа. А как насчет компенсации? Пенсии? Таковая потребуется. Завтра же ступайте к адвокату. Пока не поздно. А так, между нами говоря, чего ради она ездила с Барыцким? И почему вы ей разрешили?

* * *

Теодор Качоровский очнулся, когда колонны грузовиков уже забили шоссе с двух сторон. «Хамбер» с помятым кузовом и разбитыми стеклами лежал в канаве. «Стар» вместе с прицепом опрокинулся вверх колесами поперек шоссе, перегородив его, будто огромная баррикада. Вокруг него рассыпались жестянки с лаком, который растекался по асфальту красными потоками. Кто-то из водителей выломал монтажной заклинившиеся дверцы «хамбера» и придавленного рулевой колонкой Качоровского вытащили наружу. Положили на брезенте у обочины шоссе. Рядом, не мигая, смотрел в небо широко открытыми глазами доктор Парух. Малина лежала возле потерявшего сознание Барыцкого, чуть подальше сидел на откосе окровавленный Плихоцкий, обхватив обеими руками забинтованную голову. Лицо Качоровского было залито кровью. В сущности, он получил пустяковые травмы, порезы головы и лица, но потерял массу крови и находился в тяжелейшем шоке. Как сквозь туман, видел склонившихся над ним людей, бинт из автомобильной аптечки в чьих-то неловких руках, рот был полон крови, нарастала боль в спине, груди, руках. Услыхав завывание сирен, приближающихся машин «Скорой помощи» и милицейских машин, он снова потерял сознание.