Современная жрица Изиды

Не могу того же сказать о Драмар, избранномъ въ скорости президентомъ (дйствительнымъ, ибо «почетнымъ» осталась герцогиня Помаръ) французскаго теософическаго общества. Это былъ человкъ лтъ тридцати пяти, весь трясущійся, съ восковымъ лицомъ и то совсмъ потухавшими, то безумно горвшими глазами. Онъ страдалъ какой-то сложной мучительной болзнью и поддерживалъ себя громадными вспрыскиваніями морфія, которыя скоро и унесли его въ могилу. Нсколько мсяцевъ передъ тмъ, какъ я встртилъ его у m-me де-Морсье, онъ былъ еще ярымъ атеистомъ; но вотъ познакомился съ теософическими брошюрками, изданными подъ именемъ герцогини Помаръ, — и нашелъ въ нихъ для себя новую религію, которой предался съ бшенымъ фанатизмомъ. Ничего не видя и не будучи даже знакомымъ съ Блаватской, онъ началъ пропаганду теософіи и мечталъ распространить ее во французскомъ народ посредствомъ соціалистическихъ газетъ и кружковъ. Для этого онъ вошелъ въ компанію съ нкіимъ Малономъ, бывшимъ рабочимъ и членомъ парижской коммуны. Но обо всемъ этомъ я узналъ впослдствіи, уже возвратясь въ Россію, — тогда же Драмаръ только еще «готовился», а я наблюдалъ его, какъ весьма курьезный типъ француза фанатика.

Вмст съ Шюрэ и Драмаромъ, въ спискахъ членовъ парижскаго теософическаго общества, появилось еще дв-три свтскихъ дамы, потерпвшія сердечныя утраты и искавшія утшенія въ новомъ ученіи. Утшенія он не нашли — и скоро стушевались одна за другою.

Вотъ уже незамтно подкралась весна, а о Блаватской не было ни слуху, ни духу. Посл ея торжествующаго письма она прислала мн, еще въ январ, фотографическія группы индійскихъ теософовъ, коллекцію самыхъ невроятныхъ физіономій, въ центр которыхъ помщалась ея шарообразная фигура съ выкатившимися глазами и Олкоттъ въ своихъ очкахъ, но уже прикрытый блымъ балахономъ и — босикомъ. За симъ Олкоттъ извстилъ, что «madame» была больна при смерти, безъ всякой надежды, что доктора признали ее мертвой; но что махатма М. внезапно спасъ ее, и она выздоравливаетъ. Посл этого извстія до конца апрля (по новому стилю) полное молчаніе.

Вдругъ получаю письмо изъ Италіи:

Torre del Greco. Naples. H^otel del Vesuvio.

29 Апрля.

«Дорогой В. С. — Здсь! Привезли полумертвую, а осталась бы въ Индіи, то была бы совсмъ мертвая. Видите ли, не мытьемъ, такъ катаньемъ. Кляузы Куломбовъ и миссіонеровъ проклятыхъ не удались, ни одинъ теософъ не пошелохнулся, приняли меня по возвращеніи въ Мадрасъ чуть ли не съ пушечною пальбою, такъ давай другое. Русскіе де идутъ черезъ Афганистанъ въ Индію; ergo Блаватская русская — стало бытъ шпіонка. Это ничего что ровно нтъ никакихъ доказательствъ къ этому; миссіонеры распустили клевету, а правительству, испугавшемуся огромнаго вліянія Блаватской среди индусовъ — оно и въ руку: стали оффиціально уврять, что я непремнно „шпіонка“. Конечно доказать не могли бы ничего, а пока, по подозрнію можно было бы и въ тюрьму засадить, арестовать и кто его знаетъ что сдлать со мною! Я это все теперь только узнала въ подробности, мн и не говорили а упаковали, прямо съ постели на французскій пароходъ и пославъ со мною доктора Гартмана, Баваджи [62] (чела махатмы Кутъ-Хуми, которому онъ приказалъ слдовать за мною всюду до моей смерти) и англичанку miss Flynn которая не захотла оставить меня — привезли въ Неаполь. Здсь въ уединеніи и поко у подошвы Везувія я должна или выздоровть — либо умереть. Должно быть послднее. Я наняла квартиру на три, или даже шесть мсяцевъ (?!!). Не давайте моего адреса никому, кром mad. de Morsier. Вотъ пріхали бы; видъ чудный, воздухъ здоровйшій а жизнь дешевле пареной рпы. Плачу за 4 меблированныя комнаты съ кухней 90 франковъ въ отел. За 400 франковъ въ мсяцъ насъ четверо живемъ хорошо для теософовъ, не хуже парижскаго. Пріхали бы право. Въ письм всего не сказать, а мн надо многое, многое сказать вамъ прежде нежели окочурюсь. Болзнь сердца какъ у меня не прощаетъ; да и другія болзни не забываютъ. Швахъ совсмъ, дорогой другъ, прізжайте! Здсь можете писать лучше чмъ въ Париж, да я вамъ внушу славные сюжеты. Ну, да хранятъ васъ махатмы, которые спасли меня снова отъ смерти. Выздоровлю, поду въ Индію — живая; умру — такъ Баваджи повезетъ обратно тло мое. Объ этомъ уже распорядились. Да хранятъ васъ силы небесныя.

62

Это т самые Гартманъ и Баваджи, или Бабаджи или Дарбагири Нафъ, которые играютъ столь печальную роль въ отчет Годжсона.

Ваша на вки H. P. Blavatsky».

Я тотчасъ же отвтилъ на это письмо, выражая Елен Петровн мое удовольствіе по поводу того, что она уже не за тридевять земель, а въ Европ, совтуя ей не помышлять о смерти, не впадать въ такой минорный тонъ и сожаля о томъ, что врядъ-ли могу скоро попасть въ Неаполь, несмотря на все мое желаніе. Содержаніе ея письма я сообщилъ m-me де-Морсье, которая весьма обрадовалась и тотчасъ же послала въ Торре-дель-Грэко цлую связку газетъ съ замтками о теософическомъ обществ и т. д.

Въ половин мая m-me де-Морсье передала мн слдующее, полученное ею письмо:

«Ch`ere et bonne amie, — mer`ei pour les journaux, mer`ei pour tout. Je suis tomb'ee encore une fois malade et je n'ai pu vous repondre plus t^ot. Mais je vous supplie de m''ecrire deux mots pour me dire ce que devient Solovioff et pourquoi il ne me repond pas? Je lui ai 'ecrit deux lettres d'i`ei-pas un mot de lui! Serait-il malade? Ou bien a-t-il 'et'e entra^in'e par d'autres et pr^etant l'oreille aux infamies debit'ees m'a-t-il tourn'e le dos, lui aussi, comme M. Myers de la Soci'et'e Psychique de Londres? Les missionaires protestants ont depens'e 45,000 roupies-Olcott m''ecrit, — pour payer les faux t'emoins qui ont tellement menti et embrouill'e les choses lors de l'enqu^ete faite par M. Hodgson, l'envoy'e de la Soci'et'e Psychique pour les phenom`enes que le pauvre Hodgson a perdu la t^ete. Il a fini par croire que pas un phenom`ene, avec ou sans moi, n''etait vrai, et que commen`eant par moi et le colonel et finissant par Damodar nous 'etions tous des fraudes, des charlatans! Amen. Ma^is Solovioff est-il encore ami ou dois-je le perdre lui aussi? De gr^ace repondez-moi. A vous de coeur H. P. Blavatsky» [63] .

63

«Дорогой и добрый другъ, спасибо за газеты, спасибо за все. Я опять заболла и не могла вамъ раньше отвтить. Умоляю васъ черкнуть мн два слова и сказать, что такое съ Соловьевымъ и почему онъ мн не отвчаетъ? Я ему послала отсюда два письма — а отъ него ни слова! Или онъ боленъ? Или онъ увлеченъ другими, вритъ всмъ распространяемымъ гадостямъ и отвернулся отъ меня подобно м-ру Майерсу изъ Лондонскаго психическаго общества? Протестантскіе миссіонеры истратили 45,000 рупій, — пишетъ мн Олкоттъ, — для подкупа ложныхъ свидтелей, которые такъ лгали и путали во время изслдованія Годжсона, посланнаго Лондонскимъ обществомъ, что онъ, Годжсонъ, потерялъ голову. Онъ кончилъ тмъ, что поврилъ, будто ни одинъ феноменъ, съ моимъ участіемъ или безъ меня, не былъ неподдланъ, и что мы вс, начиная съ меня и полковника, и кончая Дамодаромъ, — обманщики и шарлатаны! Аминь. Но Соловьевъ, другъ ли онъ еще или я должна потерять также и его? Ради Бога отвчайте. Сердечно ваша Е. П. Блаватская».

Письмо это въ первую минуту смутило даже m-me де-Морсье — не помогли и 45,000 рупій.

— Что же вы обо всемъ этомъ думаете? — спрашивала она меня.

— Я думаю, что ваша роза Кутъ-Хуми талисманъ весьма ненадежный, что наша бдная «madame» попалась, что изъ ея писемъ, довольно фантастическихъ, нтъ никакой возможности узнать правду и что слдовало бы мн сдлать, въ pedant къ Годжсоновскому, тщательное и безпристрастное изслдованіе. Къ несчастію, я никакъ не могу теперь хать въ Неаполь.

Но madame де-Морсье все же еще не могла поколебаться. Она не допускала преступности Блаватской, хотя склонна уже была допустить съ ея стороны увлеченія. Во всякомъ случа она оклеветана, во всякомъ случа она глубоко несчастна!

Съ этимъ послднимъ заключеніемъ нельзя было не согласиться. H. P. B. исчезла — и передъ нами была только Елена Петровна, больная, измученная, далеко не чуждая нашему сердцу. Я поспшилъ ей написать о томъ, что мое письмо очевидно пропало и что отъ нея я получилъ всего одно. Между прочимъ я высказалъ, что, по моему мннію, при ней несовсмъ надежный человкъ (я подразумвалъ Гартмана, о которомъ она въ Эльберфельд сообщала мн довольно много несимпатичнаго) и что его постоянное присутствіе не можетъ не отзываться на ней болзненно. Я писалъ, что вовсе не «повернулся къ ней спиною», что именно теперь особенно бы хотлъ ее видть; но нездоровъ, а если будетъ возможность, то пріду.

Отвтъ ея не заставилъ себя ждать.

Torre del Greco

23 Мая. Суббота.

Дорогой мой В. С.- не везетъ намъ видно обоимъ! Опять я въ постели съ сильными припадками ревматизма и подагры. Здсь такой холодъ днемъ, а настоящій морозъ по ночамъ и вечерамъ что хоть въ пору Россіи.

Что то неладно въ мір на чердак. Вотъ вамъ и южная Италія. Нтъ, отецъ родной, не прізжайте, потому что я сама при первой возможности узжаю туда, гд хоть и климатъ холодный, да за то комнаты теплыя найдутся, безъ сквозныхъ зефировъ и будетъ что сть кром вчныхъ макароновъ. А первая возможность явится только когда Катковъ деньги вышлетъ за «Загадочныя племена» конченныя въ апрльской книжк «Русскаго Встника». Оно хоть и немного, всего 274 стр. но не то семью, не то шестью съ двумя третями или тремя четвертями руб. за страницу (чортъ самъ не разберетъ ихъ счеты!) но и за то спасибо; все же будетъ франковъ тысячъ 6 въ карман. И тогда я намрена сейчасъ же хать — коли не окочурюсь ране, — въ Германію на воды. Только куда, сама не знаю. Напишите вы мн ради Аллаха, что, какія воды помогаютъ отъ этой подлой блковины что-ли, что отравила мою кровь и довела сердце до такой слабости, что его не слышно и съ стетоскопомъ? Разузнайте ка, у докторовъ да начеркните. А затмъ, сколько въ рубл франковъ? также, могу ли я просить у Каткова, вмсто 6 р. 71 коп. за печатную страницу (100 р. за листъ) 10 рублей (160 р. за листъ)? Вдь при ныншнемъ презрнномъ состояніи рубля нашего это чортъ знаетъ что такое! Мн въ Америк въ Нью-Іорк предлагаютъ 25 долларовъ за одинъ столбецъ «Писемъ изъ Индіи». Что же я въ самомъ дл буду терять время съ Катковымъ. Скажите откровенно: могу ли я просить 10 руб. за страницу или нтъ? А теперь у меня и мднаго гроша нтъ въ карман. Отослали меня, рабу Божію, «самъ-четыре» — съ 700 рупій въ карман, не у меня а у Баваджи, которыя ему дало для нашего прокормленія Общество да и живи на эти деньги! Онъ съ дуру, бдный мальчикъ, заплатилъ здсь за 3 мсяца впередъ. Я больная лежала, а онъ впервые въ Европ, еще хуже Могини, для длъ житейскихъ. Слава Богу что Гартманъ ухалъ и насъ теперь трое только: преданная мн Мэри Флиннъ, которая изъ свтской Бомбейской барышни превратилась добровольно въ мою няньку и служанку, да мой маленькій Дебъ (Дарбагири Наъ) котораго мы зовемъ Баваджи. Этотъ — за меня въ огонь и въ воду ползетъ. Бросилъ родину, и касту, и общество для меня и поклялся торжественно передъ всей любящей меня Индіей не покидать меня до смерти. Но онъ невинный индусъ, не разговаривавшій до меня ни съ одною женщиною кром своей матери во время младенчества, аскетъ и аза въ глаза не знаетъ ни Европы, ни ея обычаевъ, ни даже того, что мн требуется. А Мэри золотое сердце, да дура набитая, избалованная дома, не умющая даже кофе сварить на конфорк; съ нею даже и говорить нельзя ни о чемъ, какъ о нарядахъ, а только можно любить ее за ея преданность. Вотъ мое положеніе.

Если это къ Hartmann'у не лежитъ ваше сердце, то въ этомъ вы правы. Этотъ ужасный человкъ сдлалъ мн больше зла своимъ заступничествомъ и часто фальшью нежели Куломбы своей открытой ложью. Онъ то защищалъ меня въ газетахъ, то писалъ такіе «экивоки», что даже враждебныя мн газеты только рты отворяли, замчая: «вотъ такъ другъ!» Онъ одинъ день защищалъ меня въ письмахъ къ Юму и другимъ теософамъ, то намекалъ на такія гадости, что его корреспонденты вс пошли противъ меня. Это онъ сдлалъ Ходжсона посланнаго Психическимъ Лондонскимъ обществомъ длать въ Индіи слдствіе о феноменахъ — врага вмсто друга чмъ онъ прежде былъ. Онъ циникъ, лгунъ, хитеръ и мстителенъ и его ревность къ «хозяину» и зависть ко всякому, на кого хозяинъ обращаетъ малйшее вниманіе просто отвратительны! Изъ преданнаго намъ Judje'а, посланнаго Олкоттомъ изъ Парижа въ Адьяръ, онъ сдлалъ намъ врага. Онъ возстановилъ противъ меня одно время всхъ Европейцевъ въ Адьяр, Лэнъ Фокса, мистера и мистриссъ Оклэй, Брауна, не могъ только возстановить однихъ индусовъ, которые его ненавидятъ и давно поняли. Теперь, мн же пришлось спасать «Общество» отъ него, согласясь подъ предлогомъ, что онъ докторъ, взять его съ собою. Общество и первый, Олкоттъ, такъ его боялись что не смли даже выгнать. И все это онъ длалъ чтобъ завладть одному мною, высосать изъ меня, пока я еще жива все что я знаю — недопускать Субба-Рао писать со мною «La doctrine secr`ete», а самому ее писать подъ моимъ руководствомъ. Но онъ очень ошибся. Я его привезла сюда и объявила, что писать теперь The secret doctrine совсмъ не буду, а буду писать для русскихъ журналовъ, я отказалась сказать ему хоть одно слово объ оккультизм. Видя что я поклялась молчать и учить его не буду, онъ ухалъ наконецъ. Должно быть станетъ теперь врать на меня Германскому Обществу. Да мн теперь все равно. Пусть вретъ. Это онъ подговорилъ Баваджи заплатить за три мсяца впередъ, зная, что у меня денегъ нтъ и я поневол останусь здсь. [64]

64

Если къ фактамъ отчета Годжсона присоединить эту характеристику самой Блаватской, — то образъ доктора Гартмана становится совсмъ ясенъ. Но г-жа Желиховская извлекаетъ изъ этого джэнтльмена большую для себя пользу. Своимъ статьямъ въ «Новостяхъ» она предпосылаетъ такой эпиграфъ: «Не далеко то будущее, когда историкъ радъ будетъ перерыть вс архивы, дабы найти единое слово изъ жизни Е. П. Б.»-и подписываетъ: «Д-ръ Гартманъ». Читатель полагаетъ, что это извстный нмецкій философъ Эдуардъ Гартманъ, весьма интересующійся, какъ вдомо многимъ, разными необъяснимыми явленіями, — и проникается почтеніемъ, думая: «а! если и Гартманъ, значитъ дло то, пожалуй, и не шутка!» Но это только маленькая, невинная мистификація. Слова эпиграфа принадлежатъ всего-на-всего «теософу» Францу Гартману, состоявшему при Е. П. Блаватской, потомъ отошедшему отъ нея, а затмъ, какъ видно изъ статей г-жи Желиховской, снова къ ней примкнувшему. Г-жа Желиховская называетъ его («Русское Обозрніе» 1891 г., ноябрь, стр. 244) однимъ изъ лучшихъ, но неувлекающихся цнителей Е. П. Б. и, въ виду этой неувлекаемости, съ особеннымъ удовольствіемъ приводитъ его слова и мннія. Но что скажетъ «историкъ, перерывающій вс архивы, дабы найти единое слово изъ жизни Е. П. Б.», когда онъ прочтетъ эту характеристику панегириста Е. П. Б., сдланную ею самою? Не везетъ г-ж Желиховской съ защитниками и друзьями «madame»!

Но я пишу Каткову и потребую свои кровныя деньги за «Загадочныя Племена» и тогда уду въ Висбаденъ, Мариненбаденъ или какой нибудь другой Баденъ которые мн очень нужны; а затмъ послюсь въ Мюнхен или около Вны мн все равно гд, лишь бы найти теплую комнату, да быть поближе къ Россіи, къ X. такъ чтобы умирая, видть ее возл меня. Посовтуйте, что длать!

Изъ двухъ вашихъ писемъ я получила одно простое да другое заказное сегодня только и спшу отвчать. Тутъ даже и почта съ ума сошла. Приносятъ мн однажды, на дняхъ, письмо страховое: росписалась и ужь собиралась распечатать, какъ вдругъ вижу — не ко мн, а какому-то Благовщенскому въ Нагасаки въ Японіи а совсмъ не въ Неаполь!! и кажется съ деньгами еще, а почтальонъ ушелъ; три дня затмъ я отдала его назадъ въ Неапол на почт самому директору который страшно смутился. Хорошо бы напечатать это въ Россіи. А ваше письмо можетъ пошло въ Японію…

Вчная вамъ любовь и дружба врной вамъ до гроба

Е. Блаватской.

Хочу философскій журналъ издавать гд нибудь здсь. Только не успю. Конецъ мой близокъ, дорогой мой другъ. Отвчайте скорй!

Изъ этого письма, при сопоставленіи его съ «торжествующимъ», Адіарскимъ, первымъ изъ Torre del Greco и французскимъ къ m-me де-Морсье, несмотря на вс «увлеченія» Елены Петровны, — достаточно ясно обрисовывалось ея дйствительное жалкое положеніе. Она, очевидно, потерпла полное пораженіе «тамъ», и даже чудодйственное спасеніе ея отъ смерти махатмами не произвело должнаго впечатлнія. Она бжала въ Европу (ибо иниціатива, по ея характеру и привычкамъ, могла принадлежатъ только ей, а ужь никакъ не Олкотту и не какому-то «совту общества»), совсмъ больная, съ непригодными для нея людьми — и теперь лежитъ въ самой плохой обстановк, безъ помощи, безъ денегъ и забытая всми. Поэтому-то она такъ жадно за меня хватается и такъ боится, какъ бы и я отъ нея не отшатнулся. хать къ ней я, къ сожалнію, ршительно не могъ и утшалъ себя мыслью, что теперь вопросъ только въ двухъ-трехъ мсяцахъ, что все равно, гд бы то ни было, а я ее увижу и, наконецъ, узнаю все, обстоятельно и врно.