Современная жрица Изиды

Но вдь я писалъ страницу 224 «Изиды» черезъ нсколько лтъ посл этого, — хорошо зная продолженіе и конецъ этой скверной исторіи, и вовсе не обязанъ былъ понапрасну глумиться надъ миссъ Л. и надъ тмъ, что m-me де Морсье «носилась» съ этой обиженной. M-me де-Морсье была очень сдержанна относительно «начавшейся исторіи» и мн ничего опредленнаго не сказала, такъ что мн могло показаться, что она отнеслась къ инциденту снисходительно. Я ухалъ въ Россію, тоже неопредленно сказавъ ей, что въ воздух нчто боле опасное и относительно Могини, и относительно весьма многаго, а что на эту исторію нечего обращать вниманія. Но я ошибался, и эта исторія, благодаря дальнйшей роли въ ней Блаватской, оказалась серьезной и характерной въ высшей степени. Я узналъ о ней въ Россіи, а затмъ, въ феврал 1886 года, ознакомился и съ документальной ея стороной.

Страница 52 и т. д. «брошюры» полны самыхъ высокихъ инсинуацій. Выдергивая фразы изъ моихъ писемъ 1884 года, г-жа Желиховская спрашиваетъ: что означаютъ мои слова: «Мн нтъ дла до другихъ (Олькотта и ближайшихъ къ Блаватской сообщниковъ), мн надо васъ вынести непричастной. Я не могу расписывать. Если захотите — для васъ будетъ ясно.» — Эти слова означаютъ именно то, о чемъ я говорю на страниц 65 «Изиды.» Они означаютъ, что въ то время, въ 1884 году, я имлъ еще наивность мечтать, что можно, если не сразу, то постепенно, отвратить Блаватскую отъ ея обманной и вредной дятельности, направить ея несомннный талантъ и умственныя силы къ честнымъ и полезнымъ цлямъ. Я вдь еще незналъ, изъ послдовавшихъ (въ конц 1885 г.) признаній г-жи Желиховской и разсказовъ многихъ въ Россіи, о томъ, что такое Блаватская, до какой степени она безнадежна, я вдь еще не получалъ ея пресловутой «исповди.» Она такъ разожгла снова мою къ ней жалость сценой въ Эльберфельд (стр. 87–89 «Изиды»), что я не могъ тогда не колебаться то въ ту, то въ другую сторону. Я разсчитывалъ, что приводимыя мои слова, показавъ ей, что я лично ей преданъ, но въ то же время понимаю ея игру и вижу обманъ многихъ ея феноменовъ, — развяжутъ ей языкъ, если не на письм, то при личномъ свиданіи, и дадутъ мн возможность дйствовать, прежде всего на ея же пользу. Моего отношенія къ Блаватской я все время не скрывалъ и отъ парижанъ и ей писалъ объ этомъ въ письм, приведенномъ г-жой Желиховской на страниц 114 ея брошюры. «Хоть я извстенъ здсь за скептика, ведущаго борьбу со всякой оккультностью и даже съ вами, но все же, такъ какъ извстно также, что я вашъ соотечественникъ и преданъ вамъ, какъ Елен Петровн… и т. д.».

Во мн, наконецъ, что естественно при такихъ обстоятельствахъ, боролись противоположныя чувства, то жалость къ ней, то возмущеніе. И я просилъ ее пріхать, чтобы «договориться до чего нибудь по русски.» Я отговаривалъ ее отъ немедленнаго выхода въ отставку, потоку что это произвело-бы большой скандалъ. Я же скандала для нея среди иностранцевъ не хотлъ именно потому, что она была моя соотечественница, талантливая и, къ тому же, больная женщина. Я не хотлъ этого скандала не только въ 1884, но и въ 1886 году, и только такія ея дйствія и факты, посл которыхъ, для уважающаго себя человка ужь не могло быть вопроса о «соотечественниц» и т. д.,- заставили меня отъ нея отступиться. Вотъ ясное и простое объясненіе моихъ словъ, согласныхъ съ «Изидой».

Больше «моихъ писемъ», или, врне, «кусочковъ» отъ нихъ, — нтъ. Ихъ больше нтъ не въ коллекціи г-жи Желиховской, а въ ея брошюр, которая должна была состоять изъ нихъ, «сплошь» по печатному заявленію… правдиваго автора «Правды о Е. П. Блаватской».

Г-жа Желиховская и сама отлично понимаетъ, что приводимые ею отрывки меня ровно ни въ чемъ не уличаютъ, а разобранные по мстамъ, — напротивъ — лишь подтверждаютъ мой разсказъ и служатъ мн на пользу. Тогда она, написавшая свою брошюру якобы на защиту «оклеветанной» моими воспоминаніями ея сестры, снова цинично предаетъ эту «сестру», какъ длала и при ея жизни, лишь бы нанести мн ударъ. Она говоритъ, ничуть не смущаясь полной голословностью подобнаго заявленія, что у меня съ Блаватской были какія-то «секретныя аудіенціи», а затмъ весьма прозрачно и ясно намекаетъ, что я былъ не то «сообщникомъ» Блаватской, не то стремился, при ея посредств, достигнуть чего-то таинственнаго и крайне предосудительнаго.

Но вдь чтобы выставлять такія обвиненія и длать подобнаго рода намеки, она должна же привести хотя какія-нибудь ясныя доказательства, — скажетъ всякій! Нтъ!! г-жа Желнховская не такой человкъ, чтобы принять во вниманіе эту необходимость и смутиться такими пустяками! Она просто объявляетъ, что могла-бы доказать многое, да у нея «нтъ уликъ». Потомъ говоритъ, что я очень остороженъ — и ничего компрометтирующаго меня не писалъ. Наконецъ, забывая очевидно объ этой моей осторожности, и только-что приводимыхъ своихъ-же словахъ, заявляетъ, что письма были, да сама она, по своей непростительной опрометчивости, ихъ велла сжечь!!

Не правда-ли — такія слова г-жи Желиховской невроятны? А, между тмъ, вотъ:

«Зная, какъ тяготилась сестра моя просьбами г. Соловьева касательно помощи Махатмъ (это тхъ-то Моріи и Кутъ-Хуми, въ существованіе которыхъ я не врилъ, о чемъ неоднократно писалъ и Блаватской и Желиховской, и о чемъ писала сама Блаватская, называя меня „подозрителемъ“ и „омой неврнымъ“) въ томъ, что они, вроятно, признавали невозможнымъ (въ чемъ именно — я, не имя явныхъ уликъ, умалчиваю!..» (стр. 137–138 брошюры).

«Но въ томъ то и дло, чтобы умть смолчать во-время. Этимъ Талейрановскимъ правиломъ и отличаются умные люди, хорошо умющіе говорить, а еще лучше — молчать. Въ это чреватое обманами время (вотъ это врно! — объ обманахъ-то я и толкую въ „Изид“!) г. Соловьевъ старался никогда себя не компрометтировать, договаривая письменно о томъ, что трактовалось лишь устно на „секретныхъ аудіенціяхъ“ между имъ и моей сестрой. Онъ замнилъ прямыя рчи намеками, ей одной понятными… Разв вс эти напоминанія и намеки писались бы даромъ, еслибъ не имли глубокаго значенія? Не будь у него завтныхъ, гораздо боле существенныхъ цлей, чмъ безцльное (?!!) разоблаченіе Блаватской; не ошибись онъ въ разсчетахъ, — вроятно онъ не былъ бы такъ неприлично щедръ на изліяніе своей мести и желчи на ея могилу… Видно, ждалъ г. Соловьевъ отъ сестры моей чего-нибудь, что заставило его юлитъ (?!:) передъ ней еще столько времени, выйти изъ общества въ феврал 86 г. и не писать о ней, пока была она жива. (Какъ я „юлилъ“ и почему все покончилъ въ феврал 86 г. — видно изъ „Изиды.“) Вдь онъ можетъ не знающихъ морочить побасенками о томъ, что пока я молчала о теософіи — молчалъ и онъ. Это неправда! (Изъ приводимаго мною ниже письменнаго удостовренія полковника Брусилова, самою г-жей Желиховской выбраннаго „свидтелемъ“ моего съ нею свиданія въ декабр 1891 года — видно „какая“ это неправда!) Я постоянно вс эти годы, отъ времени до времени, писала и печатала, когда Богъ на душу клалъ, и онъ прекрасно объ этомъ зналъ (гд и „что именно“ она писала?? если же и писала — я не зналъ, ибо за „всей“ прессой слдитъ не могу и какъ есть никто не говорилъ мн объ ея писаніяхъ), но не возвышалъ голоса, потому что боялся сестры. Ему надо было дождаться ея смерти, чтобы заговорить свободно (стр. 60–62 брошюры.)»

Приведенные мною документы ясно доказываютъ, до какой степени я не боялся Блаватской и что не посл ея смерти, а при ея жизни, когда она была въ полной сил и окружена друзьями — я разоблачилъ ее въ Париж, въ первой половин 1886 года. Наконецъ вдь сама г-жа Желиховская толкуетъ объ этомъ въ своей брошюр, подтверждая такъ или иначе, мой разсказъ и пополняя мои документы. Но у нея голова кружится передъ вызваннымъ ею духомъ и она не отдаетъ себ никакого отчета въ словахъ своихъ, — она впадаетъ, по ея признанію, въ «безуміе»! «Къ несчастію, — пишетъ г-жа Желиховская, — по собственному желанію моему большинство русской корреспонденціи сестры моей посл смерти ея было сожжено. Уцлло лишь то, что она сама передала мн и что выслали мн позже изъ Адіара. Еслибы не эта непростительная опрометчивость, вроятно, у меня была-бы возможность теперь объяснить читателямъ и то, о чемъ осторожный г. Соловьевъ самъ находилъ неудобнымъ расписывать (стр, 58 брошюры.)»

Невроятно! А между тмъ все это она написала и напечатала въ томъ состояніи «раздраженія», когда у нея невдомо что «срывается съ языка въ самомъ крайнемъ, преувеличенномъ смысл…»

Нкоторыя мои письма, дйствительно, очевидно уничтожены г-жей Желиховской; и это именно т, которыя, даже и по ея мннію, слишкомъ ужъ наглядно уличаютъ Блаватскую и выставляютъ на видъ вовсе не мое коварство, а нчто другое. Гд, напримръ, т два письма, о которыхъ говорится на стр. 62? гд мои «глупости о махатмахъ», мое «невріе омы,» моя «подозрительность», «убжденіе, что феномены поддлываются»?? — словомъ все, о чемъ сама Блаватская пишетъ въ напечатанныхъ письмахъ? Гд?!

II Отвты мн «лицъ, задтыхъ моей сатирой»

Перехожу къ «отвтамъ мн лицъ, задтыхъ моей сатирой». Если кто нибудь выставитъ человка, наглядно и обстоятельно, глупцомъ или негодяемъ, а то и тмъ и другимъ вмст, и если этотъ выставленный человкъ желаетъ оправдаться въ такихъ обвиненіяхъ, — вдь онъ долженъ представить ясныя доказательства, что его оклеветали. Если же онъ ограничится вмсто фактическихъ опроверженій — единственно «грубой бранью» по адресу своего противника и потомъ воскликнетъ: «нтъ, я не глупецъ и не негодяй!» — то подобный отвтъ можетъ представляться «убдительнымъ отвтомъ» разв только въ глазахъ особы, столь посрамленной, изобличенной и разозленной, что у нея рябитъ въ глазахъ и путается въ мысляхъ.

Такимъ именно «отвтомъ», по словамъ г-жи Желиховской, снабдилъ ее Гебгардъ изъ Эльберфельда. Онъ, видите ли, бранится такъ, что даже наша «деликатная» дама не сметъ напечатать всей его брани, а затмъ увряетъ въ своей преданности Блаватской, (которую самъ, однако, хорошо отдлалъ: см. «Изида», стр. 268) и негодуетъ, что его письма переданы мн. Между тмъ эти его собственноручныя письма, которыхъ онъ не отрицаетъ и не можетъ отрицать, весьма характерно рисующія пріемы «теософовъ» и ихъ нравственность, — мною напечатаны въ «Изид», а письмо «брошюры» только дорисовываетъ жалкую фигуру этого ничтожнйшаго, но въ то же время негоднаго и наглаго человка.