"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
Я заметил проблесковые огни патрульной машины карабинеров. И машины «скорой помощи». У меня пересохло в горле.
Машина «скорой помощи» с выключенной сиреной стояла у дома Бригитты.
Я припарковался в неположенном месте.
— Что случилось? — спросил я у туристки, замотанной в шерстяной шарф кричащей расцветки.
Та наклонилась к машине:
— Кажется, кто-то стрелял.
— Кто?..
— Женщина. Говорят, она застрелилась.
Я не дослушал до конца. Выскочил из машины. Зеваки образовали небольшую толпу. Я пробивался вперед,
Мне было все равно. Я стоял столбом, пока парамедик у двери Бригитты что-то говорил в телефон. Я видел, как из его рта вырывались облачка голубоватого пара. Толпа вытолкнула меня вперед. Я, ошеломленный, все смотрел на парамедика, пока тот не положил сотовый в карман и не вошел в дом.
Я попытался что-то разглядеть.
Ничего не увидел.
Санитары в комбинезонах, сиявших в лучах призрачного февральского солнца, вышли с носилками. Под простыней явственно угадывалось человеческое тело, и толпа притихла, затаив дыхание.
Я невольно отвел взгляд от носилок, которые санитары заталкивали в машину «скорой помощи». Так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.
— Ты.
Этот голос я тотчас же узнал.
Манфред. Вне себя. Из-под расстегнутого пальто верблюжьей шерсти видна заношенная рубашка, кое-как заправленная в брюки. Небритый, без галстука.
Он поднял руку и ткнул в меня пальцем:
— Ты.
Голос был грому подобен.
Многие повернулись ко мне.
Манфред подскочил в мгновение ока. Остановился меньше чем в двух метрах от меня. Из внутреннего кармана пальто вынул бумажник.
И все время смотрел мне в глаза. С ненавистью.
Взял первую банкноту, скомкал ее и бросил в меня. Она покатилась в снег.
— Вот тебе деньги, Сэлинджер.
Вторая банкнота задела мне лицо.
— Разве не этого ты хотел? Для чего еще снимают фильмы? Чтобы нажиться. Хочешь еще?
Третья попала мне в грудь. Наконец Манфред, дрожа, швырнул в меня весь бумажник.
Я стоял не моргнув глазом, впав в ступор от его агрессии.
— Я видел, как ты выходил из ее дома, Сэлинджер. Вчера.
Карабинер переводил взгляд с меня на Манфреда, явно не зная, что ему предпринять. Мы оба его игнорировали. Вокруг нас образовалось пустое пространство.
Манфред сделал шаг вперед:
— Ты убил ее, гнусный червяк.
Манфред хотел наброситься на меня, но карабинер его удержал. Мелькнул мундир защитного цвета. Командир Крюн.
Он взял меня за локоть.
— Я не убивал Бригитту, Манфред. Это ты ее убил, дерьмо вонючее, — завопил я, сопротивляясь. — И мы оба знаем почему.
Макс силой затащил меня в переулок, откуда не было видно ни дома Бригитты, ни Манфреда. Только отблески синих мигалок на вывеске парикмахерской.
Я закрыл глаза.
— Она в самом деле умерла?
— Покончила с собой.
— Ты уверен?
Макс кивнул:
— Застрелилась из охотничьего ружья.
— Когда?
— Соседи услышали выстрел перед самым рассветом и сообщили мне. Дверь не была заперта.
Я посмотрел и вызвал карабинеров и «скорую помощь».— Это не самоубийство.
Макс смерил меня взглядом:
— Тяжкое обвинение, Сэлинджер.
— Ее убил Манфред.
— Она покончила с собой.
— Почему ты так уверен в этом?
— Она напилась, — короткая пауза, будто он хотел добавить «как всегда», но посовестился, — всюду валялись бутылки. Госпожа Унтеркирхер встретила ее вчера вечером. Бригитта была пьяна в стельку.
— И что госпожа Унтеркирхер сделала для Бригитты? — спросил я с горечью.
— То, что все мы делали долгие годы, Сэлинджер. Ничего.
Под его пристальным взглядом мне пришлось опустить глаза.
— Бригитта не покончила с собой. Ее убили. Убийца — Манфред.
— Повторяю: тяжкое обвинение.
— Я отдаю себе в этом отчет.
— У тебя есть доказательства?
Я закурил сигарету. Предложил ему.
— Нет.
— Тогда держи язык за зубами. Всем и так нелегко.
— Скажи мне правду, Макс: ты не заметил ничего странного? Ничего, что могло бы…
— Совершенно ничего.
— Ты сказал, дверь была открыта.
— Бригитта пила, Сэлинджер. Пьяницы оставляют детей в машине в июльскую жару, забывают выключить газ, а потом щелкают вот такой штукой.
Он был прав.
Но я знал: в чем-то он ошибался.
— Может быть, я не должен тебе этого говорить, — произнес Макс, — но у Бригитты в руках была фотография.
— Фотография Эви?
— Гюнтера.
— Думаешь, это улика?
— Думаю, это предсмертное послание, Сэлинджер. Ни больше ни меньше.
Дальше говорить было особо не о чем. Мы распрощались. Макс вернулся на место самоубийства, я — к своей машине. Садясь за руль, я заметил, что к куртке прицепилась банкнота в пятьдесят евро.
Я выбросил ее в окошко.
Завел мотор и поехал прочь.
Я приехал в Больцано к девяти. Найти самого большого в мире медведя мне не удалось, но тот, который этим утром явился в палату Клары, немногим ему уступал.
— Как ты, малышка?
— Голова болит.
— Меньше, чем вчера?
— Меньше.
Клара погладила мохнатую морду плюшевого медведя, и личико ее сделалось серьезным. Такое же выражение я приметил у нее накануне. Будто ей нужно было сообщить мне что-то важное, но не хватало духу.
Я улыбнулся.
Ласково взял за подбородок, развернул к себе.
— Что случилось, малышка?
— Ничего.
— Шесть букв, — проговорил я.
— «Звезда»?
— Нет.
— «Сердце»?
Я покачал головой.
Клара пожала плечами:
— Тогда не знаю.
— «Вранье», — сказал я.
Клара провела рукой по голове. Искала волосы, чтобы намотать прядку на палец, то же самое делала Аннелизе, когда нервничала.
Но не нашла ни единой под толстым слоем бинтов, которыми была все еще обмотана ее голова. Рука опустилась на грудь. Клара снова отвела от меня взгляд.