Союз Тигра и Дракона

[1] «Высшая опора государства», высший придворный ранг.

Глава 20

«Фу». ? Возврат

Самый короткий путь не всегда самый быстрый.

На следующий день несчастных девиц Сю Чуньхуа и Сю Чуньшен подлинно ожидало страшное разочарование. Не успели они переступить порог магистрата, чтобы поближе познакомиться с новыми сотрудниками, а чиновники — обсудить во всех деталях вчерашнее расследование нашумевшего дела об алой удавке, как колокольчик у входа известил о посетительнице.

Едва она появилась на пороге, все умолкли. Это была яшмовая «небесная дева, осыпающая цветами»[1], красой подобная небожительнице, которая подлинно «у западной Ши могла отбить покровителя». В складках её одеяний проступали гребешки морских волн, звон яшмовых подвесок походил на шум ветерка в соснах, она уподоблялась огню в очаге, не имеющему очертаний, но излучающему свет, позволяя видеть «тень за занавеской» и «следы изящных туфелек»…

Девица подплыла к Ван Шэну, читавшему очередное дело, и негромко окликнув, передала ему привет от матушки и всей лоянской родни. Шэн не мог не оценить таланта Лисяры-Сюаньжаня, который на сей раз преобразился в девицу ещё более утонченную и прекрасную, чем накануне. Потом Шэн, смиренно поклонившись Сю Баню, попросил у начальника разрешения проводить домой приехавшую к нему из Лояна супругу.

Согласие было получено, и под завистливыми взглядами мужчин и унылыми взорами девиц, они покинули магистрат. Дома, за закрытыми на засов дверями нахальный Чень Сюаньжень, стряхнув себя лисью красоту, предложил выпить чжоусского вина, а через часок вернуться на службу. Шэн кивнул.

— Я чувствую в судебном магистрате, — невесело заметил, поднимая чарку вина, Сюаньжень, — усилившиеся запахи зависти и неприязни к нам. И только Лао Женьцы восхищается мной, да и ты вызываешь в нём только чистое любопытство.

— В нас видят двух нахальных молодых червяков, слишком быстро натянувших на себя драконью чешую, — согласился Ван Шэн. — Но это пустяки. Ты не возражаешь, если я вечером попробую вселиться в тебя? Я же позволил тебе испытывать на мне твои лисьи чары, теперь моя очередь. Я научился выходить из тела, а теперь мне надо освоить вселение в живое и мёртвое тело.

— Надеюсь, это будет безболезненно, — проворчал Сюаньжень.

— Не могу обещать. Я никогда этого не пробовал, — честно и совершенно безмятежно заметил Ван Шэн.

Однако даже боги не властны над вечным коловращением бытия и причудливо перемежающимися триграммами на панцире мировой черепахи. Что же говорить о людях? Не успели два дружка вернуться в Имперский судебный магистрат и углубиться в очередное дело, как на пороге возник канцлер Юань Цяньяо!

Он, бледный и взвинченный, с порога бросился к Сю Баню.

— Сю, немедленно нужна помощь ваших людей!

Видеть Юаня, обычно невозмутимого, столь взволнованным Сю Баню было непривычно. Все свободные следователи магистрата, отдав поклоны, сгрудились около канцлера.

— Я в полном отчаянии, — сообщил Юань Цаньяо всем присутствующим, после чего, хлебнув поспешно поднесенного ему служкой чаю, приступил к рассказу.

Речь шла о высокородном господине Лу Гуане, умершем в первый месяц года как раз во время праздника Фонарей, в первый день полнолуния. Это был единственный праздник, когда правительство отменяло ночной комендантский час по всему городу, чтобы люди могли свободно выходить из своих палат и праздновать на главных улицах города всю ночь. Каждый год горожане пытались превзойти друг друга в количестве ламп и размерах светильников, которые они могли выставить напоказ, и потому вся столица сверкала огнями.

Господин Лу Гуан, недавно отметивший своё семидесятилетие, истинный патриарх рода Лу, бывший канцлером ещё при императрице У Цзэтянь, был известен в столице как человек мудрейший, добродетельнейший и строгий. Он не пошёл на городские гулянья, но разрешил своей родне, сыну, невестке, внуку и приёмной дочери — сходить на площадь. С ними ушли и слуги.

— Увы, когда они вернулись, то стали свидетелями трагедии: господин Лу Гуан лежал на полу под лестницей, шедшей на второй этаж его покоев. Кроме разбитой головы, на теле не было никаких следов борьбы, и мои люди из судебной палаты академии Ханьлинь сделали печальное заключение, что господин Лу Гуан скончался от падения, ударившись лбом о ступени, — посетовал Юань Цаньяо.

Что тут поделаешь? Сын господина Лу Гуана закрыл глаза усопшего, плача, стеная и бормоча: «Не печалься, дорогой отец, что оставляешь нас! Ты ушел в блаженство, и мы, твои родственники, надеемся воздать тебе посмертные почести, процветая в этом мире твоими благодеяниями!»

Далее, как водится, был приглашён даосский священнослужитель, нань-мо-лао. Он, творя молитву «Кай-Лу»[2], обратился к одной из душ покойного[3] с просьбой выйти из трупа и поспешить по её заслугам в элизий. Потом он составил гороскоп умершего и сообщил родным, где именно на пути к элизию находится душа, когда она вернется навестить их, а также какой вид она примет в следующей жизни.

Родственники с радостью узнали, что глава рода из-за своей праведности возродится в божественном облике. Затем несколько наёмных служителей у-цзо обнажили тело умершего, омыли его в тёплой воде, и облачили в одежды, соответствующие высокому рангу покойного. Пока они обряжали тело, члены семьи стояли, преклонив колени у ложа, на котором лежало тело. Так как в таких случаях не допускается присутствие беременных женщин, на церемонии не было невестки умершего.

На мёртвое тело господина Лу Гуана положили по его рангу три шелковых одеяния, и два человека начали бить в гонги. Во время одевания по обычаю выбросили жертвенное печенье из рисовой муки, которое до того лежало в чаше возле ног умершего.

— И тут, по словам приёмной дочери покойного, начались странности. Жертвенное печение на полу начало расплющиваться. Впрочем, это недостоверно: её глаза, видимо, застилали слёзы скорби по названному отцу, она могла и ошибиться. Просто привиделось. Потом, когда тело укладывали в гроб, служки у-цзо разошлись по углам комнаты и начали бить об пол большим молотком, чтобы напугать злых духов и тут, если снова верить молодой госпоже Лу Юншэнь, приёмной дочери умершего, раздался тихий смех. Однако это никем не подтверждается, кроме господина Лу Лана, дальнего родственника покойного. Ему тоже что-то такое послышалось, — скрупулёзно заметил Юань Цаньяо.

Так как покойный принадлежал ко второму высшему рангу, на его голову надели золотой венец, в рот положили жемчужину, золотую монету, серебряную монету, нефритовую монету, а также монету, изготовленную из яшмы. По обычаю, в гроб также опустили любимую вещь покойного: упакованную в драгоценный футляр «Книгу перемен». Говорят, он проводил за изучением её целые часы. Лицо покойного покрыли белым шёлковым покровом, а тело — двумя ярко-красными покрывалами. На дно гроба заложили незакрепленную доску с семью отверстиями. Между ней и дном гроба поместили немного извести и растительного масла. Всё по уставу.