Союз трех

Он спал очень долго.

Тело понемногу слабело. Его мышцы становились мягче, постепенно таяли.

Солнце на небе сменяло луну. И наоборот. Так быстро, словно ночь и день длились лишь миг.

Вскоре Мэтт уже весь состоял только из воспоминаний: приятный свет, текущая в рот струйка воды, немного пищи. Иногда его, как лунатика, отводили в соседнее помещение, похожее на бездонный колодец, в глубине которого он каждый раз, как ему казалось, терялся. Его движения были автоматическими, он их не контролировал. Затем Мэтт снова возвращался в ту приятную комнату… в постель! Теперь он жил в большой мягкой кровати! Со временем ему удалось разглядеть два окна. Свет проникал в них, просачиваясь через занавески из органди персикового цвета. Стены в комнате были светло-желтыми.

По-прежнему менялись дни и ночи.

Мэтт решил запоминать. Людей, их хрупкие голоса. Склонившиеся над ним силуэты. Они говорили о чем-то, чего он не мог понять.

Тело его становилось все слабее. Любое движение отнимало силы и изнуряло, и тогда мальчик сразу же проваливался в долгое и глубокое забытье.

Будучи всего-навсего безвольным свидетелем происходящего, Мэтт отдался бесконечной череде полупробуждений и снов; он как будто находился на плоту, который несло сквозь море времени, вдали от цивилизаций и суеты. Он привык к этому состоянию и еще долго мог бы пребывать в нем, если бы однажды в комнате не появился ангел.

В тот день Мэтт приоткрыл глаза и кое-как различил фигуру с длинными белыми волосами, слегка отливавшими рыжиной. Мальчик постарался сосредоточиться и разглядеть силуэт, маячивший сквозь пелену тумана.

И тогда Мэтт увидел ее.

Девушку лет пятнадцати с высокими скулами, розовыми губами и изящным носиком; она сидела на стуле, и ее фигура была восхитительно стройной. Прекрасная, как цветок в первые весенние дни, гордящийся своими лепестками теплых, живых оттенков, заботливая и добрая. Ее нежный голос смягчил пробуждение Мэтта:

– Так, значит, все, что про тебя говорили, – неправда?

Мэтту показалась, что она произносит слова нараспев, ее голос был приятным, а интонации мягкими.

– Ты ведь не в коме, правда? Ты слышишь меня?

Она улыбнулась, и по ее лицу разбежались веснушки. Мэтт пожелал, чтобы эта девушка стала его небом, его звездами… особенно ее глаза, он хотел видеть их над собой каждое мгновение.

Что же с ним случилось? Почему она спросила про кому? Где он сейчас? Что это за дом?

– Я же вижу, что ты меня слышишь! – засмеялась она.

За окнами с прозрачными занавесками сияло солнце. Потолок в комнате был бесконечно высок. Чистый толстый ковер устилал пол, обстановку дополняла деревянная белая мебель; освещавшие комнату солнечные лучи создавали ощущение волшебства, совсем как в любимом Мэттом «Властелине Колец». Он словно попал в Ривенделл.

– Я… я… – попытался сказать он.

Его голос сорвался: в горле пересохло. Девушка протянула ему стакан воды, и он залпом его выпил.

– Ты на острове Кармайкла, по крайней мере на том, что от него осталось. Я – Эмбер.

Эмбер… даже в ее имени было что-то магическое. Мэтт попытался встать, но силы покинули его, и он упал на подушки. На него нахлынула волна усталости, и, проваливаясь в мягкий сон, он успел сказать только:

– Эмбер… будь моим небом…

Когда Мэтт снова открыл глаза, то удивился, что все еще лежит в той же комнате. Значит, происходящее с ним не было фантазией.

А Эмбер? Существует ли она на самом деле? Он вспомнил свои слова и покраснел от смущения. Он бредил! Иначе и не скажешь.

В глубине комнаты отворилась дверь, и в нее вошли два мальчика. Мэтт дал им на вид тринадцать и шестнадцать лет. Первый, маленький и беловолосый, был одет в светлую чистую рубашку, и – о чудо! – на голове у него красовался цилиндр: такие Мэтт видел только у фокусников, вытаскивавших оттуда кроликов и голубей. Другой был точной копией первого, но повыше ростом – наверняка старший брат, одетый не так странно.

– Она права, его состояние изменилось, – произнес младший.

– Точно, глаза не такие тусклые… По-моему, он нас слышит.

Мэтт сглотнул и медленно произнес:

– Само собой… я вас… слышу… Я хочу… пить.

Тот, что был повыше, взял со столика у изголовья кровати графин с водой и наполнил стакан; Мэтт быстро проглотил содержимое.

– Круто! Ты вернулся! – воскликнул маленький.

– Откуда? Вернулся… откуда?

– Из бреда. Из комы. Ты был в отключке столько времени, что мы уж решили, ты никогда из нее не выйдешь.

– Сколько? – спросил Мэтт, почувствовав внезапное беспокойство.

Маленький открыл рот, но брат опередил его:

– Лучше отдохни, не будем спешить, хорошо? Я предупрежу твоего друга.

– Тобиаса? С ним все нормально?

– Да, не переживай.

– Но сколько времени я так лежал? Мир, он… такой, как раньше?

Братья грустно переглянулись.

– Нет. Но кое-что меняется, теперь мы знаем об этом немного больше. Мы объединились. Я сейчас найду Тобиаса, но постарайся не двигаться, ты еще слаб.

И прежде чем Мэтт успел возразить, странная пара исчезла. Мэтт снова постарался встать, но на сей раз он действовал осторожнее. Ему удалось сесть в кровати. На нем была серая пижама – разумеется, не его. Мэтт почувствовал голод. В комнату вошел Тобиас и бросился к другу.

Увидев его, Мэтт испытал шок.

Тобиас похудел, его лицо утратило детские черты. Куда делись пухлые щеки?

Он стиснул Мэтта в объятиях.

– Как я рад тебя видеть!

– Я тоже, Тоби… я тоже… Но… Что со мной произошло?

Тобиас моргнул и сел на стул у изголовья.

– Кое-что случилось за это время! – начал он. – Но прежде всего, как ты себя чувствуешь?

– Размягченным – ноги как из ваты; мне кажется, я провел в кровати полгода.

Тобиас не засмеялся.

– Не-е-ет, – заволновался Мэтт. – Я не мог пролежать тут шесть месяцев. Скажи, что это не так!

Вздохнув, Тобиас произнес:

– Пять. Это продлилось пять месяцев.

– Пять месяцев? – повторил Мэтт недоверчиво. – Разве… разве это возможно?

– Тот тип, что набросился на меня в кондитерской, помнишь? Он упал на тебя, стал душить и бить головой об пол. Я ударил его бутылкой, и он вырубился. Но ты уже был без сознания. Я попытался привести тебя в чувство – безуспешно. Тогда я потащил тебя наружу. Плюм все поняла…