Спасение Европы

– Отец, но ведь эти страны пока не завоеваны, – несмело напомнил Джучи.

– Так завоюй! – грозно отрезал его Чингисхан. – Прежде всего, эту сильную, осмелившуюся сопротивляться нам Серебряную Болгарию. Ты покори ее. И остальные народы тех краев. Покори княжества руссов. – Тут Чингисхан отвернулся от Джучи и вновь обратился ко всем: – Мы, монголы, не просто великий и сильный, а самый великий и могущественный народ на земле. Кое-кто пытается на это возразить, говоря, что мы будто бы умеем только воевать, убивать и разрушать, но строить и созидать у нас будто бы кишка тонка. На это я отвечу так. А вы, дорогие мои, посмотрите, какой мы город выстроили за какие-то несколько лет! Такого красивого и удобного города нет нигде в мире! А ведь их строили сотни, тысячи лет! Еще вы сходите, не поленитесь, к восточным воротам Каракорума. Там вовсю идет торговля хлебом. Хлебом не простым, а выращенным на нашей земле. Прямо недалеко от тех ворот тянутся искусственно орошаемые пашни. Нигде в мире нет такого! Ну и что, что город делали пригнанные со всего мира ремесленники? Ну и что, что хлеб выращивают лучшие земледельцы из покоренных нами стран? Важно не то, кто строил город, а то, кто в нем живет. Важно не то, кто вырастил хлеб, а то, кому он достался. Мы – непобедимый, значит, избранный вечным небом народ. И мы покорим весь мир! На земле скоро будет одна-единственная держава, в которой непререкаемо станет господствовать монгольский народ. Так пойдем же на Запад! Подчиним эти слабые народы воле Кок Тенгри – нашего вечного небесного бБога! Он – один бог на земле, создатель неба и земли, он творит жизнь и смерть, богатство и бедность так, как угодно ему. Он один обладает высшей властью. Исполнять эту власть он поручил нам, монголам. Так давайте заставим всех людей на земле жить по нашему своду законов Яса. Да будет так!

– Да будет так! Да будет так! Да будет так! – ответили ему тысячи голосов.

Вместе они прогремели так сильно, что могучие отзвуки возгласов, как бы пробив стены дворца, разлетелись далеко по всей округе. Теперь все монголы знали, какая у них главная цель в жизни и за счет чего ее можно добиться.

Случился еще один момент, о котором знали всего лишь несколько человек. С ними Тэмуджин встретился позже, через день после курултая. В числе особо доверенных оказались Угэдэй, Чагатай, Толуй, Джучи, Субэдэй, Джэбэ, Мункэ, Гуюк и еще несколько военачальников – всего не более двух десятков. Чингисхан посоветовался с ними уже о том, как лучше и быстрее достичь того, что наметили на курултае. Все шло нормально, пока великий хан не упомянул кыпчаков.

– Ребята, я от вас не скрою. Полное уничтожение Дешт-и Кыпчака – дело чести для каждого монгола, – сказал он, поочередно глядя каждому в глаза. – Я вам просто напомню предысторию. Когда мы разгромили в Забайкалье племя меркитов, их приютили кыпчаки. А еще каган кыпчаков Котян находится в родстве с Теркен-хатун, матерью хорезмшаха, нашего злейшего врага. И вообще, великая степь должна иметь одного хозяина. Пока их получается два – мы и кыпчаки. Согласны со мной?

– Да, да.

– Конечно, досточтимый великий хан! – утвердительно закивали головами присутствующие. Кроме Джучи.

– А ты что молчишь, сын? – обратился к нему Чингисхан.

– Размышляю, – тихо ответил Джучи. И добавил: – Я вот думаю, кто сейчас говорит твоими устами? Великий хан или обычный оскорбленный мужчина?

Тут он замолк. Но все поняли, о чем речь. Ибо ни для кого из присутствующих не было секретом то, что в свое время меркиты забрали у Тэмуджина его первую жену Бортэ из племени унгират, которая и есть мама Джучи. Мало того, все указывало на то, что Джучи не сын Тэмуджина-Чингисхана, и восхищались тем, что великий хан ни словом, ни жестом, ни поступками не давал повода говорить о плохом отношении к нему, вырастил его достойным ханом и доверил самое ответственное крыло своей империи.

Чингисхан грузно поднялся, подошел к Джучи, встал перед ним, широко расставив ноги, сказал, делая паузу после каждого слова:

– Даже… если… и просто мужчина, этот… мужчина – ваш повелитель! Оскорбить его – значит оскорбить весь народ!

Джучи тоже встал. Оказавшись на полголовы выше отца, он произнес, стараясь сдержать себя от грубости:

– Да, это так, кто спорит. Только зачем полностью уничтожать кыпчаков?

– Джучи, брат, как ты смеешь так разговаривать с отцом? – громко подал голос Чагатай.

– Отец, брат, я не против вас. Я просто хочу, чтобы в наших делах не появилось безрассудства в отношении земель и народов, – возразил Джучи. – Я считаю, что с нас хватит и того, что мы отвоевали у кыпчаков земли от Иртыша до Яика и устья Адыла. Разве этого мало? Теперь они не соперники нам. И этого мало?

– То есть, сын, ты хочешь сказать, что не намерен расширять свой улус? – прищурив и без того узкие глаза, резко спросил Чингисхан.

– Я этого не говорил. Завоевание высокоразвитой Серебряной Болгарии, также развитых русских княжеств сильно укрепит нашу империю. А что даст нам полное завоевание степей, где нет даже малых городов? Ну, травы, сена. Их нам, что, не хватает, чтобы из-за этого погубить целый народ?

Чингисхан захотел резко отчитать своего старшего сына, чтобы тот после этого даже думать не смел о том, чтобы возразить отцу, сказать, что его устами говорит кровь меркитов, потому он, сам того не понимая, лезет в их защиту. Но нет, он так Джучи не скажет. Никогда.

– Ладно, сын, я тебя понял, – глухо завершил он спор. – Мы еще поговорим об этом с тобой отдельно. Только не забудь, тебе все равно придется поступать так, как я велю!

– Да, отец. Да, великий хан, – поклонился Джучи.

Чингисхан молча походил по палате дворца, обставленной по его требованию как внутренность юрты, несколько успокоившись, перешел на совсем другую тему, о которой никто из находившихся здесь никогда не помышлял.

– Еще вот что, дорогие мои! Величие империи, возвысившие ее великие вожди, выдающиеся люди должны оставаться в истории. Как это сделать? – вопросил он.

– Китайцы оставляют письмена с записями о событиях, – откликнулся первым Мункэ, самый молодой из присутствующих.

– Правильно говоришь, внучек, – подтвердил Чингисхан. – Только так, в письменах можно оставить рассказы о жизни прошлого. Но ведь их надо написать. Написать так, как мы считаем правильным. Так что для этого потребуется? Мункэ, скажи, раз уж ты оказался самым сообразительным.

– Нам нужна письменность, – не очень решительно откликнулся Мункэ.

– Верно! – подтвердил Чингисхан. – А еще люди, умеющие пользоваться этой письменностью.

– Дед, ты ведь уже давал команду разработать эту самую монгольскую письменность, – напомнил Мункэ.

– Да, это так, – подтвердил Чингисхан. – Только дело сие оказалось не таким простым.

Он рассказал, как оно, дело сие, обстояло на сегодня.

Еще двадцать с лишним лет назад, после победы найманов, Тэмуджин захватил в плен уйгурского писца Тататунгу и попросил его приспособить уйгурский алфавит для записи текстов на монгольском языке. Алфавит этот был основан в далеком прошлом на основе согдийского и сирийского алфавитов и хорошо подходил к уйгурскому языку. Однако приспособить его к монгольскому все не удавалось. Записать-то тексты на его основе записывали, а после прочесть их правильно не получалось. Потому как Чингисхан требовал создать письменность на основе архаичного уже произношения, чтобы таким образом объединить различные диалекты, коих у монгольских племен множество.

– Так вот, нам не пристало пользоваться китайскими иероглифами. Мы – великий народ, потому должны иметь свою письменность! – заключил великий хан. – И пусть со временем весь мир станет читать и писать, пользуясь нашим алфавитом. Как и то, что все станут жить по нашим законам Ясы.

Да, великие были планы у предводителя монголов. Но… судьба – индейка! Она распоряжается людьми по своему усмотрению, по своему хотению.

…Двадцать пятого августа Чингисхан внезапно скончался. Одни говорили, что он неудачно упал с лошади. Другие считали, что вождь просто устал. Третьи утверждали, что он серьезно заболел. Кто из них прав – поди пойми… Еще чуть раньше умер при загадочных обстоятельствах Джучи. Ему было всего-то сорок лет. Ходили слухи, что его отравили раствором клещевины. Кто? Зачем? И кто теперь станет великим ханом империи?

А ханом Улуса Джучи стал его сын Батый.

* * *

Смерть Тэмуджина Субэдэй воспринял настолько близко к сердцу, что целую неделю не мог прийти в себя. Все эти дни он ходил, будто вместо воды употреблял лишь рисовое вино, и потому никак не мог протрезветь. А как иначе? Субэдэй чтил великого предводителя как самого бога. И пусть Тенгри за это на него не обижается. Он ведь далеко, где-то на небесах, а его ставленник и доверенное лицо – он вот, рядом. И решает все дела, как истинный бог. Решал…