Спасите, мафия!

Странно, но почему-то рядом с ним я не так сильно волновалась о прохожих вокруг и, положившись на своего спутника, не боялась врезаться в кого-нибудь. Я сумела наконец-то отрешиться от своей боязни толпы и немного успокоиться, хотя страх всё еще присутствовал. И вот это-то было поистине удивительно. Но, думаю, всё дело было в том, что я доверяла ведущему меня под руку человеку, доверяла на все сто, и потому верила, что рядом с ним со мной ничего страшного не произойдет. Где бы мы ни были…

====== 49) «Что делать, что делать?!» — «Сушить сухари...» ======

«Признавшись в своей слабости, человек становится сильным». (Оноре де Бальзак)

Наконец мы покинули территорию рынка, но мафиози не обнаружили, равно как и моих сестер, а так как до отправки автобуса у нас оставалось полчаса, мы не спеша пошли к автобусной остановке, и, что интересно, Хибари-сан не предпринимал попыток отдернуть от меня руку. Отсутствие толп пешеходов умиротворяло, на проносившиеся мимо автомобили я вообще не обращала ни малейшего внимания, а птицы, щебетавшие в кронах деревьев, росших справа от тротуара, между ним и шоссе, заставляли меня улыбаться. Мы молча шли мимо серых пятиэтажек, и я наслаждалась молчанием, абсолютно не напряженным и даже несколько успокаивающим, как вдруг Хибари-сан, кивнув на небольшую вывеску над прозрачной дверью одного из магазинчиков, гласившую: «Зоомагазин», сказал:

— У Хибёрда заканчивается корм, купленный твоей сестрой. Зайдем?

— Конечно, — кивнула я. — А чего сразу не сказал?

Комитетчик не ответил и лишь передернул плечами, что я перевела на общепонятный язык, как: «Была причина», — и мы зашли в маленький уютный магазинчик с белым кафельным полом и выкрашенными в бежевый стенами, причем дверь мне открыл мой провожатый. Может, он и впрямь перегрелся? Ну, или наоборот — замерз… По всему периметру помещения, кроме стены, в которой обозначалась дверь, располагались прилавки, а за ними виднелись стеллажи, практически полностью скрывавшие стены. Углядев у левой стены клетку со щенками, я умилилась и пробормотала:

— Ути, Боже мой, какие хорошие! Ты только посмотри, лапочки какие!

— Потом посмотрим, — не глядя на щенков, заявил Хибари-сан и потянул меня к центральному прилавку, за которым виднелись корма для животных. Боится зависнуть у клеток надолго? Понимаю, хе-хе, сама могу в астрал умиления на неизвестный срок впасть… Отыскав взглядом корм «РИО», купленный Ленкой в прошлый ее визит в город, Хибари-сан кивнул в его сторону и тихо сказал:

— Канарейки плохо переносят смену корма, так что теперь надо всегда брать именно эту смесь.

— Ясно, — пробормотала я и поспешила к кассе. Пока я озадачивала продавщицу требованием кучи коробочек корма для канареек и вопросами о его качестве, мне в руку сунули несколько купюр, и я усмехнулась. Похоже, наш гордый орел всё же не допускает мысли о том, чтобы даже за его питомца, а не только за него самого, платил кто-то другой. То ли амбиции с пафосом зашкаливают, то ли от травоядного денежку принять брезгует, хотя, думаю, на самом деле причина в том, что он ненавидит, когда посторонние вмешиваются в его жизнь… Кстати, почему после сцены у института он вдруг резко перестал меня «травоядным» называть? Точно заболел…

В то время, как мне выдавали зерновую смесь для нашего желтенького певца, Хибари-сан стоял у меня за спиной и разглядывал различные прибамбасы для живности, игнорируя мяукавших, лаявших и издававших неясные звуки представителей фауны слева от себя, но как только продавщица выдала нам пакет с кучей коробочек корма для канареек (ну а что? Я решила затариться надолго, раз уж нельзя корм менять), он схватил его и, запихнув в пакет со своим свитером, поймал меня за правую руку, причем, что интересно, за ладонь, а не за пиджак, и, потянув к левому прилавку, замер напротив клеток со щенками, фанатичными глазами разглядывая крошечных, похожих на меховые шарики, щенков немецкой овчарки.

— Обожаю их, — прошептала я. — Немцы — самые лучшие охранники и самые преданные. Но у нас на ферме только колли и Гин, ризеншнауцер, потому что овчарки — не пастушки, и Маша боится, что они будут охотиться на кур и индоуток. И хоть я ей сто раз говорила, что если собаку хорошо дрессировать, она никогда не кинется на них, Маня не хочет брать овчарку. А я их больше всех люблю, если честно, из собак.

— Какое твое любимое животное? — ни к селу ни к городу спросил Хибари-сан, игнорируя мою тираду.

— Собаки, потому что они самые верные, — пожала плечами я.

— Я всегда мечтал о собаке, — вдруг разоткровенничался комитетчик. — Причем именно об овчарке. Потому что они и правда самые верные. Но я рад, что у меня есть Хибёрд — он вернее всех. Он как частичка меня.

— Или как олицетворение того, что ты прячешь в глубине души, — прошептала я, с улыбкой глядя на игравших в просторной клетке троих мохнатых медвежат. По-другому я просто не могла назвать эти комочки шерсти, принадлежавшие к гордой породе «немецкая овчарка», с еще висевшими ушками и огромными, карими, по-детски счастливыми глазами.

— Странно, что ты это разглядела, несмотря на то, что я всех отталкиваю, — едва слышно сказал Хибари-сан и несильно сжал мою ладонь.

— Да нет, — улыбнулась я, не глядя на него. — Просто я верила, что в тебе это есть, и потому не давала себя оттолкнуть. А раз ты меня принял такой, какая я есть, хоть я и слабая, и позволил эту часть себя увидеть, всё нормально, даже если ты меня снова оттолкнешь. Я обижусь, расстроюсь, но всё равно не уйду. Может, я и правда глупое травоядное, но я не могу уйти.

— Ты не травоядное, — ни с того ни с сего заявил Хибари-сан, и я резко обернулась и с удивлением на него уставилась. Он продолжал смотреть на щенков с тоской и едва заметной улыбкой на губах и продолжил: — Ты считаешь себя слабой, но это не так. Физически ты и впрямь слаба, но не духовно, а это куда важнее. Ты перенесла всё, что было в детстве, и не возненавидела весь мир, не захотела отомстить всем и вся, ты продолжаешь двигаться к своей цели и никогда не сдаешься, но всегда добиваешься своего честным путем, а не предательством, ты не причиняешь боль тем, кто не может защититься, и до последнего сражаешься за свою честь и свои идеалы. Это признаки силы, а не слабости, и твоя мягкость по отношению к другим — скорее мудрость, нежели попытка спустить ситуацию на тормозах, и уж точно не трусость. Ты, не думая о последствиях, защищаешь тех, кто в этом нуждается, а трусы на такое не способны. Да и когда от тебя требуется волевое решение, ты меняешься и показываешь то, что обычно прячешь — свою настоящую натуру. Жесткую, сильную, волевую. Ты сильная, не способна предать, я почему-то верю в это, и ты не способна причинить боль слабому, а наоборот, стараешься их защитить. Ты не травоядное. Ты хищник, который успешно делает вид, что он травоядное, и показывает клыки лишь в случае крайней необходимости.

Я опешила, не ожидая услышать подобных слов, тем более от человека, редко кого признающего хищниками, и не намного чаще произносящего за раз больше десяти предложений, и рефлекторно сжала руки, а Хибари-сан, вдруг переведя на меня взгляд, добавил:

— Я до сегодняшнего дня сомневался. Но когда узнал, что ты, несмотря на то, что не умела драться, всё равно пыталась защититься до последнего и не отдавала деньги тем падальщикам, что на тебя нападали, пока не теряла сознание, понял, что мой вывод был верен. Когда я согласился поехать с тобой на Торнадо, я подумал, что хоть ты и похожа на травоядное, им не являешься, потому и подпустил тебя ближе. Но сегодня я в этом убедился.