Спасите, мафия!

— Несколько позже, после битвы аркобалено, — продолжал Мукуро, — я понял, что если бы они погибли, мне бы было больно. Очень больно. Ведь тогда опасность впервые была настолько серьезна. И тогда я решил, что не причиню им вреда даже ради моей цели. Я бы смог это сделать только в одном случае. Если бы они решили пойти друг против друга. Тогда тот, кто напал на товарища, был бы уничтожен. Мной. Потому что… я тоже не люблю предателей и не хочу ни становиться одним из них, ни видеть в их рядах своих… товарищей.

На душе вдруг стало удивительно тепло и спокойно. Я улыбнулась Мукуро — широко и открыто, а затем зарылась пальцами в его иссиня-черные мягкие волосы и тихо сказала:

— Ты молодец. Счастье друзей намного важнее, чем наше собственное.

— Я бы поспорил, — усмехнулся Мукуро, — но не буду. Потому что в чем-то ты права. Частично.

— Ладно, — покладисто согласилась я и, вдруг почувствовав острый укол совести, пробормотала: — Прости.

Я извинялась за всё: за табличку на двери, за ложные обвинения, за его проигрыш Марии, но главное, за то, что, не разобравшись, обвинила его в самой большой гадости на свете — в способности предать…

— Прощаю, — ухмыльнулся Фей и, поймав мою левую руку, ни с того ни с сего впервые проявил ко мне галантность и те самые пресловутые манеры, действие которых испытывал на тете Клаве. А если сказать проще, он поцеловал тыльную сторону моей ладони. Что-то мне как-то неуютно… Мне никогда в жизни ручку не целовали (разве что Принц Каваллини по прибытии манерами блеснул), а тут вдруг «одарили». С чего бы? И на фига? Хотя противно мне не было — это факт.

— Эээ… А смысл? — осторожно спросила я, не пытаясь вырвать руку из цепкой лапки фокусника.

— Захотелось, — заявил он и, вернув мою конечность на почти законное место, то есть на свою тыковку, повелел: — Можешь продолжать.

— Слушаюсь и повинуюсь, Ваша Наглость! — язвительно сказала я и всё же продолжила прерванный внезапной откровенностью Фея массаж.

— Молодец, покладистая, — хмыкнул он, и я, закатив глаза, почему-то улыбнулась.

Мы сидели вот так до десяти часов вечера, прервавшись лишь на его поздний ужин, и разговаривая о том, какими жизненными принципами ныне руководствовался Мукуро, и хоть я со многим была не согласна, еще больше его мыслей задевало меня за живое. Я даже подумала о том, что два месяца мы потратили на удивление бездарно, потому как не говорили по душам и не впадали в философию, а ведь она у Мукуро была очень своеобразная и интересная. А еще потому, что я, наконец-то, начала его понимать и на самом деле принимать.

Около десяти часов Фей с явной неохотой и сожалением повелел мне посмотреть на время, и я, глянув на часы и поморщившись, ответила, что наступило время отбоя. Мукуро хитро на меня глянул, усмехнулся и заявил:

— Не расстраивайся. Я никуда сбегать не собираюсь, а значит, и мои мысли тоже. А раз уж я решил тебя к ним подпустить, не собираюсь отказываться от своих слов. Завтра продолжим дискуссию!

— Ладно, — улыбнулась я и, потрепав Мукукро, чья головная боль, кстати, к этому времени уже почти прошла, встала, стягивая с него одеяло.

— Надеюсь, ты завтра снова придешь с покрывалом, — озадачил меня он.

— На фига? — вскинула бровь я. — Я бы предпочла с тобой беседовать, не валяясь на койке, а за полезным занятием.

— Каким же? — явно заинтересовался Мукуро, складывая лапки на животе.

— Тренировками, — усмехнулась я. — Больше не буду спустя рукава заниматься. Хочу на самом деле научиться драться. И хоть с собой шест таскать неудобно, это может и впрямь пригодиться.

— Ку-фу-фу, наконец-то ты это поняла, — расплылся в довольной лыбе взлохмаченный Ананас без ананаса.

— Может, умнею? — хмыкнула я скептически.

— Вряд ли, — притворно-печально вздохнул иллюзионист, и мы синхронно усмехнулись.

— Ладно, тогда я тебе пожелаю снов, наполненных телепузиками, покемонами и прочей нечистью, — заявила я, начиная скручивать покрывало. — Мозгов нет — что пришло в них, то и озвучила.

— Ну а я, как настоящий гений, — пафосно изрек Фей, который, как оказалось, даже над собой иногда мог стебаться, — пожелаю тебе снов, наполненных доказательствами теоремы Ферма. И так уж и быть — скажи спасибо моей доброте — метаморфозами ленты Мёбиуса. Это красиво.

— Спасибо, — фыркнула я и направилась к двери. — А можно ленту без теорем, а? Я в высшей математике, как свинья в апельсинах.

— Что с тобой поделаешь? — пригорюнился иллюзионист наиграно. — Можно, раз уж ты так не любишь извилины напрягать.

— О да, я еще и ленива, — хихикнула я, и, показав Фею язык, потопала к себе.

А жизнь-то налаживается, господа присяжные заседатели! Вот бы еще с Хибари-саном помириться, да его с Мукуро хоть немного примирить — и было бы вообще идеально! Эх… «Мечты, мечты», как говорится. Печалька. Но я не буду унывать — возможно, когда-нибудь всё наладится. Так же, как наладились у меня отношения с иллюзионистом, с двери которого мною была сорвана табличка с Павликом Морозовым, чье место следующим утром занял коллаж с бушующим над ананасовой плантацией ураганом, который ей, впрочем, абсолютно не вредил, и цитатой Вишакхадатта: «Множество выгод предательство нынче сулит, Подвигом сделалась преданность для человека». Ведь Рокудо Мукуро, похоже, всё-таки был готов на подвиг. И я бы даже сказала, он его уже совершил. По отношению к банде Кокуё и к самому себе. К своим идеалам, которые он сделал постоянными, и главный из которых всё же гласил: «Не предавай тех, кто поверил в тебя»…

====== 51) Разговоры «по душам» и извинения ======

«Любить — это находить в счастье другого своё собственное счастье». (Готфрид Вильгельм фон Лейбниц)

POV Маши.

Проснувшись в шесть утра я, вялая и сонная, посетовала подушкам на свою горе-судьбинушку и аномалии организма, заставившие меня встать в такую рань и, умывшись, спустилась вниз. Решив прогуляться, я выползла на улицу и пошлепала к лавочке за домом, той самой, которую обожала Ленка, и которая пряталась в тени старой яблони. Усевшись на лавку и поплотнее закутавшись в пушистую серую вязаную кофту, я спрятала ладони в рукава и уставилась на горизонт. Люблю шум и гам, но когда ищешь тишины, это и впрямь идеальное место, так что понимаю, почему Ленка так любит здесь бывать…

Неожиданно за моей спиной раздался чуть раздраженный знакомый голос:

— И что ты тут делаешь, женщина?

— Твоего позволения забыла спросить на собственной ферме, мужчина, — зло бросила я, не оборачиваясь. Эх, говорила мне Катька: «Сделай вид, что ничего не случилось», — но я так не могу. Если у него есть претензии, пусть высказывает, хотя я не понимаю, откуда бы им взяться? А то выпендрился и в кусты! Не по-мужски это! И не по-дружески…

Неожиданно Гокудера, надевший купленный мной вчера бежевый пуловер с рисунком в виде небольших черно-белых ромбов, чередующихся в шахматном порядке, уселся справа от меня и заявил:

— Слушай, не то чтобы я собирался извиняться, но… Короче, думаю, я зря вчера настаивал на ответе, вот.

— Оу, извинения приняты, — съязвила я, а Хаято поморщился, но промолчал. Взрослеет парниша, молодец. А я? Я, наверное, никогда не повзрослею и не вырасту над собой. Так и останусь маленькой девочкой, привязанной к уходящей в ночь фигуре в длинном черном плаще… Могу ли я оставить его в прошлом? Человека, который спас мне жизнь? Или не имею на это права? Я ведь всегда буду слушаться его — так я думала, но он не вернется в мою жизнь, разве не должна я начать принимать решения сама? Или я еще на что-то надеюсь? Да нет, ни на что я не надеюсь. Да и, если честно, думаю, я уже не жду его, человека с тонкими длинными пальцами, который может показать мне чудо, даже если в руках у него лишь новая колода карт… Да, я его любила, любила человека, который спас мне жизнь далеко не единожды и в результате отпустил меня, несмотря на то, что не имел права отпускать… Но, видимо, и впрямь всё в этом мире заканчивается, и всё имеет свойство проходить — и любовь тоже. Потому что с того времени, как в этом доме поселились одиннадцать абсолютно шизанутых мафиози, я всё реже думала о нем и, наверное, уже начала забывать. Даже нет, не так — я просто чувствовала, что та любовь прошла. Всё в этом мире «конечно», и кто бы что ни говорил о том, что прямая не имеет ни начала, ни конца, а луч имеет начало, но не имеет конца, это лишь абстрактные понятия, неприменимые к жизни. Ты не сможешь вечно идти по прямой: земля закончится, и ты утонешь в море или упадешь в обрыв. Так что, надо просто начинать что-то новое, когда что-то старое подошло к своему логическому финалу. Только вот это больно. Интересно, смогу ли я перешагнуть через эту боль и всё же повзрослеть, вырасти над собой?..