Спелый дождь

более выразительными поэтические средства.

И еще одна особенность, которая сопровождает практически всё твор-

чество Сопина. Я иногда его спрашивала: «Как ты пишешь?» - «А я вижу

то, что пишу. Смотрю и описываю». Но, находясь мысленно в прошлом, он

всегда знает, чем всё это кончится, и даёт оценку, как правило, жёсткую.

Нежность обрывается трагедией:

Гляну в зеркало. Вздрогну.

И сам от себя отшатнусь...

Он почти всегда смотрит на события с двух-трёх точек зрения: из про-

шлого и настоящего, иногда из будущего. Это делает стихи объёмными,

рождает стереоэффект.

Интересно, что в его стихах мало столь любимого всеми пишущими об-

ращения к раннему детству. Это, конечно, не значит, что у маленького

Миши не осталось довоенных впечатлений. Но 1941 год дал такой резкий

облом, что поэт обозначит другую дату своего рождения:

«Я рождаюсь вот здесь, в сорок первом...»

И самого начала войны в стихах нет. В сорок первом мальчику уже де-

сять лет. Наверняка он слушал военные сводки, участвовал в проводах

на фронт. И всё же для ребенка это пока достаточно абстрактно. Он рас-

сказывал о первом настоящем эмоциональном потрясении: по степи раз-

бегаются кони. Это начинались бомбёжки:

Вбирает даль,

Распахнутая настежь,

35

Безумный бег,

Срывающийся всхлип.

Им несть числа!

Ночной единой масти

Исход коней

С трагической земли...

(«1941»)

И снова появляется двойное зрение:

Я жив ещё.

И до конца не знаю,

Как это всё

Пройдёт через меня.

Мальчик, конечно, не знает - разве что тревожно предчувствует. А ав-

тор знает очень много...

В войну, в двенадцать лет, были написаны первые стихи под впечат-

лением стихов Виктора Гусева: «А за окном седой буран орал. А за окном

– заводы, снег, Урал...».

– Я сидел в хате, а за окном была метель. И вдруг стало что-то воз-

никать в голове... Это поразительно - через полтора десятка лет меня

повезут на тот самый Урал под конвоем, но в сорок втором это было

смутное ощущение, от которого появилось желание заплакать словами

от страшного дискомфорта души. И от этого желания - к первой мохно-

рылой попытке...

(Из литературной записи «Речь о реке», 1995 г.).

* * *

Ветряки пламенели

От червонного

Цвета заката.

Мужики собирались

И пели -

До стыни в груди!

Про зозулю-кукушку,

Что летела

Над отчею хатой...

Как лихих запорожцев

Атаман Дорошенко водил...

Пахло осенью терпко.

И возраста не было в теле.

Жизнь была еще вечностью.

Сердце не знало тоски.

Над осенними вербами

Птицы летели,

Летели,

В чистом небе вечернем

На степь развернув косяки.

Закачалась земля.

А потом

В тишине

36

Кто-то просто

«Умираю...» - сказал.

(Я скорее прочёл по губам).

Разбегались стада.

Табуны торопились по просу.

Начиналась война.

Счет иной

Открывала судьба.

Пахло гарью и горечью

Поле под Красной Яругой.

Крестокрылые

Небо взорвали,

Мою тишину.

А потом

Много жизней

Пройду я,

Сомкнув круг за кругом.

Гляну в зеркало.

Вздрогну.

И сам от себя отшатнусь.

ДОЖДЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА

Низкое небо.

Подводы.

Ночь. Непокой. Неуют.

Дождь сорок первого года

Падает в память мою.

Медленно.

Косо.

Отвесно.

Кажется -

Вечность шуршит

Каплями будущих песен

В детское поле души.

Будто бы хочет впечатать

Всё, что кончается здесь:

Неповторимость печалей,

Неповторимость дождей.

Неповторимое детство -

Этот мгновенный пролог,

Зная,

Как долго мне греться

Памятью этих дорог.

1941

Ни седоков,

Ни окриков погони -

Видений бег?

Сквозь лунный хуторок

В ночное поле

37

Скачут,

Скачут кони

В ночное поле,

В призрачность дорог.

Вбирает даль,

Распахнутая настежь,

Безумный бег,

Срывающийся всхлип.

Им несть числа!

Ночной единой масти

Исход коней

С трагической земли.

Багровый свет -

То знаменье иль знамя?

Предвестный свет

Грядущего огня...

Я жив ещё

И до конца не знаю,

Как это всё

Пройдет через меня.

АВГУСТ

Медленно падает

В землю крестом колокольня.

Падает вечность

На белые лица солдат.

Огненным было

В том августе

Небо и поле.

Красные травы.

И красная в речке вода.

Тем, кто останется,

Будут иные рассветы.

В тех, кто уходит,

Понятья уже смещены.

Жизнь, что за болью,

Теперь непонятного цвета:

Августа, смерти,

Пожара,

Ночей

И войны. Я не ушел.

Но в сегодняшнем

Мире великом

Вдруг задохнусь

Давним августом

В красной пыли

И закричу,

Раздираемый сотнями криков

Тех, что живыми

Сквозь август

Пройти не смогли.

38

* * *

Дым над осенью,

Резкий и синий.

Едкой гарью

Октябрь напоён.

Дым. И дождь

По военной России,

Проникающий в сердце моё.