Спираль

— Хватит, Рамаз, умоляю тебя, хватит!

Рамаз в упор взглянул на Марину. Глаза молодой женщины были полны страхом и трепетом.

— Если тебе неприятно, я больше не пикну.

— Уйдем отсюда!

— Не пообедав?

— Нет, мне страшно, я больше не могу находиться здесь! Хотя даже не страшно, нет, это называется не страхом, у меня странное чувство, будто я попала в иной мир, где у меня нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых, вокруг все странное и чужое, вернее, непривычное! Даже деревья по-иному ветвятся и по-иному шелестят…

— Успокойся, Марина, раз хочешь, встаем и уходим!

Рамаз поднялся и пошел искать официанта.

Марина повесила на плечо сумочку с перекинутой через нее курткой, медленно пересекла веранду, спустилась во двор и подошла к машине.

Скоро показался и Рамаз. Открыв дверцу, он сел за руль, с обеих сторон опустил стекла, чтобы проветрить салон.

Марина спокойно наблюдала за его действиями, не садясь в машину до тех пор, пока Коринтели не распахнул ей дверцу.

* * *

С цветами в руках Марина остановилась перед зеркалом. Переложив цветы в левую руку, она правой привела в порядок растрепавшиеся в машине волосы. Затем, снова взяв цветы в правую руку, внимательно оглядела себя.

Прелестная молодая женщина смотрела на нее из зеркала.

Улыбаясь от удовольствия, Марина Двали поставила цветы в хрустальную вазу, быстро скинула одежду и побежала в ванную.

В однокомнатной, но просторной квартире Марины все было почти таким, как описывал Рамаз Коринтели. Только перед кроватью отсутствовал зеленый коврик да за рисунком племянника находился другой, большего формата.

Марина вышла из ванной, закутанная в широкое цветастое полотенце. Снова остановилась перед зеркалом. Медленно сняла полотенце и еще раз оглядела обнажившуюся грудь. Довольная собой, бросила полотенце на стул и юркнула в постель.

Думать ни о чем не хотелось. Она зажмурилась в надежде побыстрее предаться сну. Но каждая клетка мозга была настолько возбуждена, что она поняла — пока не уляжется волнение, ей не уснуть. Стоило закрыть глаза, как тут же представлялся Рамаз Коринтели. С поразительной ясностью видела она то доброе, то нахмуренное лицо молодого человека. То по-детски наивное, то отрешенное, немного злое выражение его. Нет, оно не было злым, злое лицо Рамаза Коринтели — отзвук тогдашнего ее настроения, когда она не выносила чересчур уверенного в себе парня.

А теперь?

Если не считать временами набухающих висков, мутных глаз и тяжелеющего при волнении взгляда, Коринтели казался по-детски наивным и милым.

Что творилось с женщиной? С той самой женщиной, у которой долгое время каждый мужчина вызывал только отвращение и дрожь? Не Марина ли Двали, униженная и оскорбленная мужем, целых пять лет отводила душу местью?

Неужто все переменилось? Неужто она влюбилась в Рамаза?

А может, и не любовь это вовсе, а просто мужчина пробудил ото сна ее здоровое и пышное тело? Тело, которое в руках бесчувственного хама ни разу не утолило пыл в водовороте блаженства…

Из Пасанаури до Тбилиси ехали в полном молчании. Рамаз снова замкнулся. Машина шла на большой скорости. Марина с опаской поглядывала то на спидометр, то на водителя. У Рамаза был такой угрюмый и грустный вид, что она не решалась произнести ни слова.

Отдавшись мыслям, Рамаз как будто запамятовал, что рядом с ним находится Марина Двали. Иногда он нагибался за пачкой сигарет, а остальное время упорно смотрел на дорогу. Нетрудно было догадаться, что, поглощенный мыслями, он механически управляет машиной.

Постепенно и Марина погрузилась в задумчивость. Кто такой Рамаз Коринтели? Спору нет, он одарен сверхъестественной способностью. Существовала еще проблема, над которой Марина ломала голову. Ей хотелось разобраться, любит она Рамаза или боится обладателя такого, странного, невероятного дара?

Рамаз остановил машину метрах в пятидесяти от аптеки, на том самом месте, где утром посадил Марину. Остановил и посмотрел на молодую женщину. Та смешалась, не зная, как ей быть. Всю дорогу она думала, что ответить Рамазу, если тот станет напрашиваться в гости. Но неожиданно вдруг успокоилась, почувствовав, что он не собирается провожать ее.

Она облегченно вздохнула, мило улыбнулась Коринтели, поправила сумочку и потянулась к дверце.

— Я люблю тебя, Марина! — сказал вдруг Рамаз.

Женщина так отдернула руку от дверцы, словно ее ударило током.

— Что вы сказали? — почему-то перейдя на прежнее «вы», спросила она, хотя слышала все, что он сказал.

— Я люблю тебя!

Марина собиралась что-то ответить ему, но Рамаз приложил палец к губам:

— Сегодня — ни слова! Подумай хорошенько и завтра или послезавтра дашь мне ответ.

Марина сидела не двигаясь, от растерянности не зная, что теперь делать. И вдруг нашла выход — энергично распахнула дверцу и ловко вышла из машины:

— Счастливо оставаться!

И захлопнула дверцу.

Рамаз, улыбнувшись, кивнул в ответ. Марина повернула назад, к дому. Он в зеркальце следил за ней, уходящей неверными шагами. Марина знала, что молодой человек не сводит с нее взгляда и не уедет, пока она не скроется в подъезде…

* * *

По телу пробежала дрожь, Марина вытянулась на животе и закрыла глаза.

«Подумай хорошенько и завтра или послезавтра дашь мне ответ», — не сосчитать, в который раз прокручивалось в голове предложение Рамаза Коринтели.

— Послезавтра! — громко сказала она вдруг. Снова перевернулась на спину, устремила глаза в потолок и улыбнулась туда, в пространство.

«Почему послезавтра? Или почему завтра? Может быть, я согласна сегодня, сейчас, сию же минуту?»

Голова кружилась от счастья и блаженства, и молодая женщина искренне боялась проснуться, чтобы случившееся сегодня не оказалось сном.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приглушенный свет торшера озарял однокомнатную квартиру Марины Двали.

Было десять часов вечера.

На улице уже стемнело, однако шторы на окнах были задернуты.

Когда первая страсть улеглась, Рамаз перевернулся на спину и закурил. Марина, прильнув щекой к его груди, смежила веки. Молодая женщина блаженствовала — ее голова покоилась на мускулистой груди молодого человека, которая поднималась и опускалась от его дыхания.

Рамаз с таким расчетом поставил пепельницу на пол, чтобы она была под рукой. Когда приходилось стряхивать пепел, к ней не нужно было примериваться взглядом, так точно было выбрано место.