Спираль
Шрифт:
А вдруг мне показалось? Одна ли серая „Волга“ на свете?
Как пить дать показалось!» — решил Рамаз и махнул рукой, словно отгонял в окно неприятные мысли.
— Почему же все-таки вы были уверены, что я обязательно приму ваше приглашение? — в третий раз спросила Марина.
— Почему? — лукаво улыбнулся Рамаз.
— Да, почему?
— Да потому, что в последний раз, когда я вас увидел, провидение внушило мне любовь к вам.
— Опять шуточки?
— Нет, Марина, я не шучу, я ясновидящий.
Молодая женщина несколько обиженно посмотрела на него. Ей хотелось сказать, что его
О чем думал Рамаз Коринтели?
Во-первых, он понял, что странное чувство овладело им — он не может без волнения смотреть на Марину Двали. Безграничная радость окрыляла его.
«Может быть, я люблю ее? — подумал вдруг Рамаз и окинул женщину жадным взглядом. — Может быть, я и впрямь влюбился, может быть, я спасен?..»
Перед глазами возникла Инга. Словно на слайде видел он девушку, машущую ему рукой на фоне стены Сионского собора.
«Может быть, я полюблю Марину. Может быть… Может быть, она поможет мне забыть Ингу…»
Рамаз не заметил, как выехал на встречную полосу. Прямо на них несся огромный «КамАЗ». Сначала Марине казалось, что Коринтели видит приближающийся к ним грузовик, но когда расстояние стало стремительно сокращаться, она взглянула в лицо молодого человека. Поняв, что он находится в прострации, она отчаянно закричала:
— Рамаз!
Коринтели сразу очнулся и вывернул руль вправо. На миг перед Мариной мелькнуло испуганное, перекошенное лицо шофера «КамАЗа». Она как будто даже услышала, как он послал их последними словами, и поняла, что они с Рамазом спаслись. Закрыв глаза, Марина без сил упала на спинку сиденья.
Рамаз притормозил, съехал на обочину и остановился.
Марина открыла глаза. Огляделась. Они еще не доехали до первого поворота на Душети.
«Зачем ему понадобилось останавливаться здесь?» — удивилась она.
Рамаз открыл дверцу.
— В чем дело? — испуганно спросила Марина.
— Ни в чем. Выйду покурю.
— Дайте и мне.
Он протянул ей сигареты.
Марина жадно затянулась.
— Лучше бы ты не курила! — сказал Рамаз, вышел из машины и почему-то пошел назад. Ему, видимо, не хотелось, чтобы за ним наблюдали.
Марина осталась в машине, только поправила зеркальце и через него следила за медленно удаляющимся Коринтели.
Рамазом владело неистовое желание излить кому-то душу.
Подобное чувство много раз накатывало на него, и он, доходя до отчаянья, громко разговаривал сам с собой.
Самое удивительное, что он несколько раз жаловался тому, в ком его мучения вместо сочувствия вызывали удовольствие. Он понимал, что делится с врагом, и все же жаловался. Жаловался потому, что в такие минуты никого другого не было рядом. Сердце просило снять с него камень, напряженные нервы требовали разрядки.
А теперь?
Теперь он остался один. Рядом
нет человека, которому можно было доверить хотя бы сущую мелочь, не говоря уже о тайне, принадлежавшей не ему одному.И о какой тайне!
Мог ли он заранее знать, что последует за раскрытием этой тайны перед лицом общественности или власти?
Оставшись в полном одиночестве, он понимал, что обязан хранить ее в глубине души, понимал, но временами его охватывал страх, что однажды он во всех подробностях выложит ее кому-то.
Вот только что его подмывало открыться во всем Марине. Соблазн был велик, но он вовремя одернул себя, вовремя покинул машину. Он старался перевести мысли на что-то другое, и ценой огромного нервного напряжения ему это удалось.
Настроение выправилось, на душе полегчало, он вспомнил, что в машине сидит Марина.
«Может быть, я полюблю ее, может быть, она спасет меня и избавит от душевной опустошенности…»
Рамаз выбросил окурок и повернулся к машине.
Марина Двали не отрывала от зеркальца глаз. От нее не ускользнуло ни одно движение Коринтели. От сердца женщины отлегло, когда по бодрым, энергичным шагам и по выражению лица она поняла, что Рамаз справился с каким-то тяжелым душевным волнением.
— Прошу прощения! — весело сказал он спутнице, садясь за руль.
Зал ресторанчика был почти пуст. Только за двумя столиками в молчании обедало несколько человек.
Рамаз предложил устроиться на веранде. Марина заколебалась.
— Решайся, тебе же так не хотелось попадаться на глаза знакомым.
— Хорошо, пойдемте на веранду!
Пока Рамаз заказывал официанту, Марина смотрела на гору. Огромное облако окутывало ее вершину.
— Что будем пить? — услышала она голос молодого человека.
— Что вы сказали? — не вдруг поняла задумавшаяся женщина.
— Я спрашиваю, что будем пить?
— Все равно. Я больше одного бокала не пью.
— Бутылку шампанского и льду, — повернулся к официанту Рамаз. — В жару лучше всего шампанское, не правда ли? — пояснил он, когда официант отошел.
— Да, разумеется, хотя мне абсолютно все равно. Я уже сказала, что больше одного бокала не выпью. А ты пей сколько хочешь.
Ее обращение на «ты» поразило Коринтели.
— Уже на «ты» перешла?
— Не ты ли с первой минуты принялся «тыкать»?
Рамаз засмеялся.
— Над чем ты смеешься?
— Ты семь лет говорила мне «вы», поэтому меня так задел о твое «ты».
— Семь лет?! — снова обиделась Марина. — Ты сегодня не в ладах с юмором. Или я не понимаю стиль твоих шуток.
— Махнем на все рукой. Сегодня ты обязана выпить.
— Я не пью, я вообще не люблю пить.
— Я знаю, что ты любишь пить!
— Что?
— Ананасовый ликер.
— Откуда ты знаешь? — изумилась Марина.
— Тебе хочется, чтобы я рассказал все до конца. Что же, только не перебивать! Итак, ты любишь ананасовый ликер. Вот я вижу стоящий в углу торшер. Внизу у него есть бар. В нем стоит бутылка ананасового ликера. Ты берешь ее, идешь к югославскому серванту, достаешь из него три бокала. Три высоких, на тонких ножках бокала. Подходишь к холодильнику, достаешь лимон, режешь его на доске с русским орнаментом…