Спящая царевна. Совершенно секретно

— Да я сам на войну свернул, — махнул рукой Беркут. — Просто эта боль до сих пор под кожей у нашего народа сидит, по венам как кровь бежит. Даже у тех, кто сам на фронте не был. И не знаю, сколько должно времени пройти, чтобы отпустило. Наверное, никогда такого не будет… Батя тоже эту войну в сердце носил, как осколок. Он успел фашистов побить, да потом ранен был серьёзно в сорок четвертом, и его списали. Победу уже дома, в Ржанке, встречал. И после того, как она за родную землю сражался, она ему ещё ближе и роднее стала. Он её сберечь хотел для будущих поколений. Потому и работать напросился лесником и егерем заодно. Рабочих рук не хватало, его поставили, хоть после ранения он уже не такой шустрый был, как до войны. И всё равно задора в нём было хоть отбавляй, и работа любая в руках спорилась, охотника лучше него во всей Ржанке было не сыскать…

Беркутов улыбнулся этим воспоминаниям, сейчас отец для него снова был как будто жив. А Делия невольно скосила взгляд на фотографию, про которую спрашивала недавно.

— И меня он сызмальства с собой в лес брал, — продолжил негромко Андрей. — Наверное, мне ещё и трёх не было. Ходил ещё плохо, а за батей топал… Пыхтел, но шёл, не жаловался. Знаешь, как с ним интересно было! Он меня всему учил, лес мне в сердце вкладывал. Про каждую травинку, про каждого жучка рассказывал. Зверя, птицу показывал, повадкам их учил. Ну и так… костёр как жечь, воду добыть, еду найти, если без оружия и припасов вдруг очутился один. Как тропами лесными ходить правильно, это тоже он показал. Чтить тайгу с её законами учил. Вот так… Словом, Дель, за всё, что знаю и умею, бате низкий поклон.

Андрей замолчал ненадолго, собираясь с силами, чтобы рассказать о самом тяжёлом. Делия терпеливо ждала, не торопила.

Наконец вздохнул и продолжил:

— В тот день я тоже был с ним…

* * *

Андрей сам себе удивлялся — оказывается, он всё помнил так, словно только вчера пережил этот ужас и внезапно обрушившиеся на их семью горе.

— Весна в том году была ранняя. В мае уже теплынь стояла. Снег только на вершинах остался. А в лесу — благодать. Вот отец и забрал меня с собой. Осенью меня в школу хотели отдавать… Вот он и сказал, дескать, следующий май уже за партой будешь сидеть, а пока ещё по лесу побегаешь… Мы ходили каждый день по лесу на обходы. Всё как обычно… А тогда… вышли к озеру… И он… наверное, отец услышал что-то или увидел, но мне не сказал. Просто вдруг велел спрятаться и сидеть тихо. Там нам на пути кедр упавший попался — такой выворот, ну, будто настоящая берлога между корней. Вот батя меня в эту яму и затолкал, ещё лапником сверху прикинул. Наказал, чтоб сидел на месте, тихо, как мышь, пока он не вернётся. Я и послушался. Отец он строгий был, суровый, два раза не повторял. Да мне и не надо было! Знаешь, никогда он на меня руку не поднимал, а вот умел так сказать, что мне и в голову не приходило ослушаться.

Андрей замолчал ненадолго, улыбаясь своим воспоминаниям, пока ещё тёплым и светлым. За окном мерно шумел дождь… А дом наполнился уютным теплом от печки. Сейчас бы самое время рассказывать добрые сказки… Но у истории Беркутова доброго финала ждать не стоило.

— Он меня там оставил, а сам к озеру двинул, осторожно так, крадучись. А мне-то видно было издали, что там происходит. Хоть и плохо. Стволы, кусты мешали. Но в мае лес ещё полуголый, особо ничего не скрывает. Тут я и углядел, что чуть дальше, у воды, где ивняк рос, мужики какие-то чужие возятся. Я их только со спины видел, но всё равно сразу так подумал, что не наши это, не деревенские. А уж отцовых друзей из охотников и егерей я и со спины бы узнал. Я пригляделся… У одного нож в руке, и все ладони в крови. А возле них лось на земле лежит. Вернее, лосиха это была… Стельная. Это я уже потом понял. А ведь на лося тут у нас вообще запрещено охотиться, мало их… А уж весной, когда у лосих отёл начинается… Это ж совсем совести надо не иметь, чтобы… беременную самку! Но у браконьеров совести отродясь не было. Никакой жалости к зверю, никакого понимания… Отец вышел к ним, ружьё наготове. Не первый год в тайге, знает, что от таких можно любой пакости ждать. Наказание-то суровое за такие дела беззаконные, а наказания все боятся, даже браконьеры бессовестные. Они не ожидали, струхнули порядком…

Андрей вздохнул, сцепил руки в замок так, что костяшки пальцев побелели. Делия за это время ни слова не проронила, слушала, затаившись, чуть дыша.

— А третьего он не заметил. Третий вышел из кустов и выстрелил бате в спину. С перепугу, видимо. Тот, что с ножом, заорал на него: «Ты что, дурак, наделал, под суд захотел?», а потом сказал: «Теперь добивай! И концы в воду…». И этот… ещё несколько раз выстрелил. А потом они его в лодку, и вывезли на середину озера.

— Но… как же… так… — всхлипнула Делия, — это же человек… Как же так можно?!

Андрей поднял на неё взгляд и только теперь заметил, как его царевна дрожит, обхватив себя за плечи руками.

— Вот так, Делия, вот так! Не подумай только, что у нас такое сплошь и рядом! В Ржанке и её окрестностях на моей памяти четырежды людей убивали. И каждый раз вся деревня гудела от таких страшных новостей. А вот в городах гораздо чаще такое случается. Неужели у вас убийств не бывало?

Она слишком поспешно и уверенно замотала головой — после этого усомниться Андрею даже в голову не пришло, хоть в земли, где не бывает убийств, поверить тоже казалось невозможным.

— Повезло вам тогда, — грустно усмехнулся он. — А у нас и вот так бывает. Убили человека ни за что, и даже в тюрьму не сели. Это я так долго рассказываю… А случилось всё так быстро и страшно. Я даже понять толком ничего не успел. Глазами смотрел, а не верил. Как во сне всё. Так и сидел там молча. Словно язык проглотил, даже пошевелиться не мог. Не знаю, что со мной такое было. Может, боялся отцовский наказ нарушить. Он же велел сидеть тихо. Я и сидел. Миллион раз потом думал, что если бы успел крикнуть, если бы рядом был, если бы выскочил… А вдруг успел бы предупредить, спасти, а вдруг бы они его пожалели… Глупости это, конечно, всё! Что я мог? Пацан сопливый… Этого третьего я увидел слишком поздно, предупредить бы не успел. А если бы выскочил и побежал туда… Утопили бы просто вместе с отцом, чтобы свидетеля не оставлять. Где один убитый, там и второй… Не мог я батю спасти, не мог… Но до сих пор кажется… что мог, что это я виноват. Если бы не молчал, не сидел истуканом… И ведь потом ничего не сделал, когда нашли меня… — Андрей судорожно вздохнул. — Никто меня толком слушать не стал. Милиция к озеру приходила, но только руками развела. Где и кого в лесу ловить… Искали, конечно, и тело в озере. И этих… Но я даже описать их толком не мог. Я вообще тогда не в себе был. Просидел в этой яме до вечера. Убийцы уже ушли давно, а я всё не мог себя заставить с места сдвинуться. Потом пришёл на берег, ревел, батю звал, как дурак. Всё казалось, выплывет сейчас и скажет, живой я, не плачь. Потом всю ночь по лесу один шарахался, заблудился в темноте, от зимовья нашего в сторону ушёл. Бродил по тайге двое суток. Как живой остался, сам не знаю. Школа отцовская помогла. Потом случайно вышел к избушке деда Прохора. Ему всё и рассказал, он меня в деревню к матери отвёз и в милицию заявил. А тело отца так и не нашли… Старики говорили, что его Саяны забрали. Хорошо, если так… В горах ему самое подходящее место. Дель, ну ты чего!

К тому времени, как он свой рассказ закончил, царевна уже плакала по-настоящему — беззвучно, пытаясь сдержаться, но хрустальные слезинки так и катились по нежным щекам.

Андрей поднялся сразу, шагнул к ней, стащил со стула и обнял. Погладил неловко по спине, склонившись, поцеловал в шёлковую макушку.

— Ну, перестань! Всё это давно было, всё уже прошло…

Продолжая всхлипывать, она покачала головой, не соглашаясь. Никаких попыток отодвинуться Делия не предпринимала. А он готов был век так стоять, к сердцу её прижимая, пусть и повод для этого нашёлся печальный.

— Всё, всё! Прекращай это мокрое дело! Сама ведь меня расспрашивала…

— Я же не знала. Я про мать спрашивала… — всхлипнув, напомнила она.

— О, нет! — хмыкнул Беркутов. — Хватит на сегодня тяжёлых разговоров! Про мать расскажу потом… Ладно? А сейчас давай-ка спать ложиться! Денёк у нас был веселый, а завтра рано вставать…

* * *

— Вот устраивайся! — торжественно пригласил Беркутов, широким жестом указав на единственную кровать в доме. — Я перестелил, пока ты в бане была — всё чистое. Подушка, одеяло… Всё есть… Так что можно нормально лечь — не так, как вчера. Отдыхай!

— А… — Делия смущенно запнулась, метнувшись взглядом от постели к нему и обратно.

— А я на полу лягу, — опередил Беркутов её вопрос, — у меня спальник отличный, как пуховая перина. Честное пионерское! Так что устраивайся, вся постель в твоём распоряжении!

— Неловко это, Андрей… — нерешительно начала она. — Ты здесь хозяин, и…

— Вот именно, что хозяин, — усмехнулся Беркутов, — не гостью же мне на пол укладывать. Ты же девушка! А девушки — народ хрупкий. Особенно… царские особы. А я привычный… Ещё и не так доводилось ночевать. Было дело — зимой, в лесу, на снегу спал. Представляешь? Так что, товарищ царевна, никаких больше возражений!

Она вздохнула, но спорить не решилась.

Андрей отошёл к печи, отвернувшись от Делии, долго ворошил угли, давая ей возможность без смущения раздеться и нырнуть под одеяло.

Услышал, как скрипнула его старая койка. Вот теперь можно и вернуться.

Она действительно разделась. Вернее, в тельняшке осталась, как в ночной рубашке, а штаны сняла. Вон, на спинку кровати повесила…

Он не видел, конечно, как она раздевалась, но даже от мыслей об этом, кровь закипала. Н-да, смешно. Что с тобой, Беркут? Держи себя в руках! Ведь, поди, не семнадцать лет уже…