Сталинка

– В моргах нет. Стало быть, живая. Бог дасть сыщем.

Решили, что детей оставят с Надеждой. И распределив между собой кому куда идти или ехать, направились по домам.

Третьи сутки Анастасия неотлучно сидела возле сына. Либо Акулина, либо Надежда привозили днём горячий куриный бульон в банке, укутанной так, чтоб не остыл, и Анастасия чайной ложечкой поила сына. На третьи сутки к обеду Пётр пришёл в себя. Врач посмотрел на Петровну поверх очков:

– Ну что ж? Поздравляю. Кризис миновал.

Анастасия протирала сына махровым полотенцем, и пуще всего боялась, что вот сейчас он спросит про Елену.

– Слава Богу! Один очнулся. А то бабонька, что считай вместе с тобой привезли, только её днём, а тебя ночью скорая доставила, так и лежит чурка-чуркой, без сознания. Ни документов при ней, ничего, - вздохнул мужик, явно радуясь, что сосед по койке не помер.

– Мама, помоги...
– попытался подняться Пётр.

– Петя, я сама...

– Да ты что, мужик? Нельзя тебе! А-а-а! Держись, коли так!
– И сосед почти подхватил на руки Петра.

В соседней палате, белая как мел, разметав по подушке кудри, лежала Елена.

– Скорая доставила. На заводе искусственного волокна, там, где столовая, укладывали бордюры возле пешеходной дорожки, стали натягивать трос, чтоб ряд ровно выставить, а тут женщина перейти решила, трактор трос дернул, а она как раз шагнула, ну и головой о бордюр с размаху ударилась, - врач вздохнула, поправила стетоскоп на груди: - Ни документов при ней, ничего... И в себя не приходит. Не знаем, как и быть. Хорошо мимо скорая проезжала, так рабочие остановили и вот... - она кивнула на кровать с пациенткой.

– Невестка это моя. Сын её искал, когда к вам попал...

– Надо же? Это чтобы так совпало... - и уже другим тоном добавила: - Ну, всё равно, Петру Ефимовичу - строгий пастельный режим!

Оставив Петра на нянечку, Анастасия кинулась к Акулине. До её барака ближе всех. Не очень радостная новость, но все-таки лучше, чем полная неизвестность.

По ночам, лёжа на своей кровати, Петро ждал, пока в больничном коридоре затихнут шаги нянечек и медсестёр, чтобы потом, стараясь не шуметь, направиться к женской палате. Приоткрыв дверь, чутко прислушался, ему казалось, что слышит едва уловимое дыхание жены. При слабом свете ночного освещения, пытался рассмотреть её лицо, и возвращался в свою палату, а через некоторое время, вновь повторял свой поход. Душу терзала мысль, что как только перестанет её караулить, то обязательно случится что-нибудь плохое. А раз он рядом, то как-нибудь всё образуется. Но шли дни, а Елена так и не приходила в сознание. В это утро, только закончился врачебный обход, и Пётр присел на кровати, в палату вернулся лечащий врач.

– Пётр Ефимович, мы тут целый консилиум собирали... понимаете, состояние вашей жены...

– Что?! Ч-ч-что!?

– Тише, тише! Пока без изменений, но в любой момент... понимаете, уже две недели она не приходит в сознание, и все наши усилия результатов не дают.

Пётр отстранил врача, поднялся с кровати, повернулся к нему спиной и уставился в окно:

– Вы хотите сказать, что Ленушка... Ленушка...

– Пока всё не так критично, но время может быть упущено... для лечения и тогда...

– Так чего же упускаете время?
– сказал, не поворачиваясь, и не узнал своего голоса.

– Дело в том, что остался только операционный метод. Надо делать трепанацию черепа. Другого выхода не вижу.

Пётр молчал. Вот так же тогда с сыном, поверил врачам оставил Валерика... Если бы забрал его из больницы... если бы забрал! Сын был бы жив! Он виноват в его смерти! А теперь вот... Ленушка.

– Нет! Нет! Не-е-ет!

– Не кричите. Вы тут не одни. Подумайте, хорошенько подумайте. Только, не долго, чтобы не опоздать!
– и врач вышел из палаты.

Весь день Пётр просидел на стуле возле кровати жены, лишь изредка, если кто-то из соседок по палате просил, выходил в коридор. Он держал её за руку и чуть слышно рассказывал, как её искал и как нашёл, и какие красивые у неё кудри. И старался не моргать, потому что слёзы капали ей на руку. Стеснялся своей слабости, но ничего с собой поделать не мог. Подошло время ложиться спать, укрыл жену потеплее, и пошёл к себе. Затихли больничные шорохи и шарканье тапочек по коридору, а он всё смотрел в белый больничный потолок. Вот потолок качнулся, поезд тронулся и он увидел на нижней плацкартной полке, на белой наволочке разметались кудри жены, он присмотрелся: она еле заметно улыбнулась ему и тут проводница взад вперед, взад вперёд мимо них! А чтоб тебя! Он вздрогнул, приснилось? И услышал в коридоре какую-то суету. Но разобрать ничего не мог. Лежать стало невтерпёж! Поднялся и, сам не зная почему, торопясь и суетясь, обул не на ту ногу тапочки, даже не заметил этого, запнулся об угол кровати и выскочил в коридор.

Дверь в палату, где лежала Елена, приоткрыта, суета именно там. Шаркая слетающими тапочками, подошёл к этой двери, но, ни зайти, ни остаться у входа... сердце стучало прямо в горле. Наконец дверь открылась и вышла медсестра. В одной руке чёрный пластмассовый фуляр прибора, которым меряют давление, в другой белая эмалированная ванночка с использованным шприцом. Удивлённо глянула на Петра:

– Что с вами?

В белых больничных кальсонах, такой же рубахе, чёрные волосы с проседью на висках всклокочены, один тапочек слетел. Он пытался поправить больничную рубаху так, будто это матросская роба.

– Похоже, ваша жена приходит в себя. Глаза приоткрыть пыталась и рукой шевельнула. Соседка заметила, на пост сообщила. Там сейчас дежурный врач, - кивнула на дверь палаты.
– Тише, всех перебудите!

– Я только на минутку, я...

– Да вы что? Ночь, женская палата. Ну и, посмотрите на себя. Вы же женщин перепугаете, - и заспешила прочь.

В палате Елены на окна повесили плотные шторы, закрывающие свет, на тумбочке небольшая настольная лампа, прикрытая сверху плотной тканью. Но как только она пыталась открыть глаза или что-нибудь сказать, её лицо искажала гримаса боли и она очередной раз теряла сознание.

– Её бы в отдельную палату, а то тут: то звякнут, то брякнут, да разговоры всякие...

Врач поправил стетоскоп на груди, поднял глаза к потолку:

– У нас даже операционная общая на три стола. Где же я возьму отдельную палату? И так что могли, сделали. Ну и... размышлять долго ещё собираетесь? Разве не видите, как она мучается?

– Гарантии какие?

– Гарантии? Операция - всегда риск! Даже аппендицит! А тут! Ну, ведь не из любви к искусству настаиваю. Другого пути не вижу. И думаете, мне хочется брать на себя такой риск? Говорю же вам - нет у неё другого шанса! Нет! Это моё твёрдое убеждение. Смотреть, как пациент на твоих глазах гибнет, а ты бездействуешь - думаете просто? - и направился в ординаторскую.

На следующий день к Петру в приёмные часы пришла Акулина.

– Мы тут посоветовались... Меня послали с тобой поговорить, потому как Устинья только зачнёт про Лёнку говорить, слёзы её душат и толку никакого. Татьяну Портнягину просить хотели, соседку нашу по бараку, помнишь ли?
– Петро утвердительно кивнул.
– Она может многое и голову лечит от сотрясения. Ну, уж ежели не поможет... воля ваша. Но попытать стоит. Я не то что особо врачам не доверяю, но хучь меня в пример возьми... Да и, это же страсть - не операция.