Сталинка
Шрифт:
Договорились, что завтра в приёмные часы Акулина приведёт Татьяну Портнягину, Пётр проводит её в палату.
После ухода тёти Лины, он сидел около жены и шёпотом медленно пересказывал ей всё, что услышал.
– Ты не бойся. Я рядом, у дверей постою.
Елена чуть сильнее сжала веки, потянула уголок губ, изображая улыбку. Не боюсь, мол.
В длинной чёрной складчатой юбке, и темной кофте в мелкий белый цветочек, в белом с серыми крапинками платке, опущенном на лоб до самых глаз, высокая статная старуха вошла в больничный коридор. Пётр провёл её к Елене. Женщины замерли на своих кроватях. Татьяна наклонилась и что-то негромко сказала Елене. Достала чёрную
– Вылечу я её. Сотрясение сильное. Сначала лечения ходить ко мне будет через день, потом пореже, ну а там как Бог даст.
– Тётя Таня, да как ходить? Она даже глаз открыть не может, от света сознание теряет, боль такая, - шептал Пётр.
– Я сейчас полечу. Уйду, она уснёт. Не пугайся. Так быть должно. Завтра утром опять приду. Ну а там посмотрим, как сама двигаться сможет, тогда уж и выписывайте.
Петро с недоверием смотрел на эту женщину. Соседка тёщи, столько лет в одном бараке через дощатую стенку живут. Елена как-то рассказывала, что за лечение ни какой платы не берёт, но редко кого лечить соглашается.
Татьяна тем временем отстранила Петра в сторону, приложила к голове Елены левую ладонь, правым кулачком легонько стукнула по ней, Пётр замер, какие удары? Она шевельнуть головой не может! А Татьяна, знай, прикладывала ладонь да постукивала. Елена лежала спокойно, Пётр неотрывно следил за её лицом. Потом Татьяна вновь подсунула свою ленточку, что-то снова мерила, встала, положила ей на лоб руку:
– Спи. Я завтра ещё приду. Отдыхай пока, - и кивнула Петру: - Проводи.
А к концу недели Анастасия, приподняв на подушках, кормила Елену куриным бульоном.
Из больницы уходили вместе. Только Петра выписали, а Елена оставила расписку, что от операции отказывается на свой страх и риск.
Глава 5 Перекрёстки судьбы
В этот день к Кузьминым приехали родственники из деревни. И даже не из деревни, а из геологоразведки, далеко из тайги. Но, странное дело, люди приехали совсем не таёжные. Голубоглазая, русоволосая женщина в модных туфлях на высоком каблуке, которые привезла с собой в чемодане. Муж её высокий, крепкий черноглазый и черноволосый, одет в такой же костюм, как у Петра выходной. Такой и стоит дорого и достать не просто. С ними трое сыновей: видать погодки. Петровна осмотрелась: куда-то делась Танюшка, только что крутилась рядом! Нет, на улицу без спросу не могла уйти!
– Александра, нашей Татьяны у вас нет?
– Нет. Ой, да и из наших одного не хватает!
Заглянули в кладовку, приспособленную Кузьмиными под детскую, под кровати, в туалет, ванну... нет!
– Евдокия Ивановна, куда ж им тут деться? Значит, не услышали, как ушли гулять! Дети же!
– успокаивала Александра гостью.
– Ох, и шустрый у меня племянник, однако! Обувайся, Константин Александрович, пока Мишка с Танюшкой далеко со двора не умотали, найдём! - Геннадий сунул ноги в туфли.
– Это надо без спросу из дома уйти? Где теперь их искать...
– не дослушав Петровну, Геннадий и его приезжий родственник Константин Александрович, исчезли за дверью. Но не успела дверь захлопнуться, как в неё снова постучали.
– Тихо, только не кричите, и всё обойдётся. Выходите тихонько, гляньте вниз по лестничному пролёту.
Анастасия смотрела вниз. С внутренней стороны лестницы, перехватывая руками металлические прутья, по выступающим краям ступеней
спускались белокурый мальчик и кудрявая девочка. Под ними зияла высота трёхэтажного лестничного пролёта. Взрослые замерли, боясь окриком или просто резким звуком напугать детей. Первым спустился мальчишка, поднял голову, увидел взиравших сверху родственников, соседку, на вид строгую, но раз тут живёт, значит, всё знает:– Анастасия Петровна, а зачем тут столько места пустого оставили?
– как ни в чём небывало, спросил он, стоя на нижней ступеньке, подъездное эхо подхватило: вили, вили, вили...
– Так ведь обещали, что лиф тут будет...
– гулко, на весь подъезд, объяснила Петровна, а про себя подумала: " Надо бы поругать сорванца, несмотря, что гости". Но вместо этого, облегчённо вздохнув, что всё обошлось, только и выговорила:
– Ты бы Миша, осторожнее. Всё-таки такая высота!
– Не... тут не очень высоко, вот когда я на кедр залез, там повыше было.
– Так ведь Танюшка ни на кедры, ни на какие другие деревья лазить не умеет. Так что давай договоримся высоко не лазить, далеко не убегать. Ладно?
А вечером, когда детей уложили спать, Александра негромко постучала в дверь Сафоновых:
– Анастасия Петровна, мы тут стол накрыли. Может, зайдёте по-соседски? Анна с Иваном будут, да вы. Посидим немного.
– Елена с Петром - как хотят, а я - вдруг Танюшка проснётся?
– Не за тридевять земель, через стенку услышите.
Под уютным светом круглого абажура за накрытым столом мужчины выпили по рюмашке, по второй, женщины, кроме Елены, пригубили портвейн. Познакомились. Крупный, черноволосый мужчина, двоюродный брат Геннадия, звать Константин Александрович, его жена Евдокия Ивановна. И разговор потёк сам собой. Разговаривали негромко, поскольку за небольшой дверкой в каморке, приспособленной Кузьмиными под детскую, спали дети и свои, и гости. И только всем стало интересно, только нашлись общие темы, Анна вдруг схватилась за бок:
– Ой, ой! Скололо как!
– Аннушка, может, за Ивана волнуешься? Так всё, спиртного больше нет. Только чай остался!
– Боль-то какая... м-м-м...
– Где болит? Покажи-ка?
– приезжий гость помог ей подняться.
– Почечная колика. К врачу надо. Но вы не волнуйтесь, это очень больно, но не смертельно, хотя затягивать с лечением не стоит.
– Слыш, Александра, врач поди?
– кивнула Петровна вслед Константину, помогавшему Ивану увести Анну.
– Нет. Но... жизнь его многому научила, - Александра тревожно глянула на Евдокию. А Петровна, задумчиво разгладив складки платья, негромко сказала:
– Да... кто бы сказал мне молодой, что останусь без своего дома, в чужой город уеду, а в моём доме в моём родном городе... чужие люди хозяйствовать станут.
– Мама, ну к чему ты всё это говоришь? И кому интересно?
– Пётр недовольно положил вилку, резко звякнувшую о край тарелки.
– Ну отчего же? Анастасия Петровна про свой дом говорит, не про чужой. Многие теперь чужое своим считать не стесняются, - негромко, но чётко проговорила гостья.
Но, то ли выпитая стопка подействовала, то ли выговориться очень хотелось, только Петровна не послушала сына:
– Я родом из Бийска. А там, на улице Толстого стоит дом, в пору моей молодости улица Лесозаводской называлась, его до сих пор жильцы называют Сафоновским. Елене пришлось жить со мной в небольшом домике на соседней, Кузнецкой улице, а наше семейное гнездо...
– Петровна, вытерла глаза белоснежным платочком с вышитым уголком, - я ей показывала.
– Да, дом крепкий, двухэтажный. Я потом с его жильцами познакомилась. В него восемь семей поселили, - Елена вздохнула, отпила глоток чая.
– А дворовые постройки частью развалились без присмотра, частью разобрали на дрова.