Старая школа рул
Шрифт:
— А есть за что?
— Что?!
Она уставилась мне прямо в глаза.
— Ты дурак что ли? Да на нём клейма ставить негде. Если бы я только не боялась…
Она помотала головой и замолкла, тупо уперевшись взглядом в бутылку.
— А чего ты боишься?
— Есть чего. У него руки длинные. А на мне, между прочим, столько всего записано! Активы, бл**ь. Вот он меня и посадил на цепь. Звонит постоянно, проверяет! Где я и с кем я! Даже домой довозит. Продукты присылает. Винишко.
— Спаивает тебя?
— Заткнись, сопляк! Делает мою жизнь сносной.
Я посмотрел на часы.
— Чё? — пьяно спросила она и сама подлила себе вина. — Тоже бросить желаешь?
— Кать, хватит уже. Ты вон нарезалась, как сапожница!
— Ой, вот только не надо, как мой…
Она осеклась.
— Что? Как твой первый муж говорить?
Она даже протрезвела, мне кажется. Нет, раньше, в мои времена, она не бухала, конечно, но пару раз было, я это помнил хорошо. И она, похоже, на всю жизнь запомнила, как я её прорабатывал потом.
— Какой первый муж? — испуганно спросила она и оглянулась.
— Не знаю какой, которого убили. Ты же вчера мне рассказывала про него.
— Я?! — в растерянно замотала она головой. — Нет. Ты попутал чего-то.
— Попутал? Ну-ну. Откуда я знать-то могу, если ты даже детям своим про него не говорила. А что с Ваней случилось, со старшим?
— С каким Ваней?
— Да блин, Катя, не тупи.
Она хлебнула из моего бокала.
— Хватит пить говорю!
От бутылки ничего уже не осталось.
— Ванечка под машину попал, — опустила плечи она. — Я тогда выпила немножко и…
Она тихонько заплакала.
— А почему могила такая неухоженная? Мужик же богатый у тебя.
— Я тогда не бухала. Очень редко. Только, когда уже терпеть не могла.
— Могила почему заброшенная?
— А, — безвольно махнула она рукой. — Ник сказал, что на чужое отродье деньги тратить не будет.
— Вот мудак, — покачал я головой.
— Да, — развела она руками. — Мудак. Мы с Серёгой-то моим не спали последние полгода. Он меня выгнать собирался. Видел натуру мою гнилую.
— Ты дура, Катя? Когда он тебя выгнать-то собирался?
— Да мне же Никитос всё рассказывал. Серёга с ним делился. А я не хотела, чтоб он меня бросил, ну и кобенилась. Скандалы там закатывала и всё такое…
— Почему ты мужу не сказала об этом? Идиотка!
— Полгода нервотрёпка длилась, то уйду, то вернусь. А потом Ник меня подарками забрасывать начал. Ему там бумажки нужны были, вот он и кружился вокруг меня… А я-то сначала просто, чтоб Серёга приревновал хотела, а потом и понеслось. Коготок увяз, всей птичке кабздец. А он всё не ревновал никак. Верил своему дружбану. Да только уж поздно было. Дурак. У него типа принципы были. А у Ника принципов не было. И сейчас нет. Но только Ванечка от Никиты был. Я подробно помню тот момент, могу в деталях…
— Не нужно подробностей, — резко прервал её я.
Катя вздохнула. Я поднялся. И жалко было эту дуру. И противно. Я выглянул и махнул сомелье, стоящему в дальней части зала.
— Чего ты хочешь, Катя? — спросил я.
— Отомстить, — мотнула она головой и закрыла глаза.
—
Отомстишь, — усмехнулся я, но самого меня интересовала не месть.Я просто хотел расставить всё на свои места. Чтобы этот урод ответил за каждое совершённое злодеяние. И чтобы все видели, что его постигла кара потому, что справедливость ещё никто не отменял.
В зале послышались громкие голоса и раздались шаги. В наш закуток вбежал официант, а за ним, пылая гневом, влетел высокий немолодой и дорого одетый хрен. Он скользнул глазом по столу, глянул на расплывшуюся на диване Катю и уставился на меня.
— Кто такой? — с барской высокомерной интонацией большого начальника спросил он.
А я разглядывал постаревшее, но румяное и ухоженное и всё ещё моложавое лицо Никитоса. И оголённая проводка внутри меня угрожающе искрила.
— Кто, — прогремел он, повысив голос, — ты такой?
— Школьник, — пожал я плечами, глядя ему прямо в глаза.
Мне пришлось очень сильно постараться, чтобы сохранить спокойствие. Очень сильно.
— Какой нахер школьник?!
— Второгодка.
Его чуть не разорвало от злости, но бодаться с подростком было нелепо и глупо. Поэтому он достал бумажник, вынул из него две красненькие и с пренебрежением бросил на стол.
— Петухом на малолетку пойдёшь, школьник! — громыхнул он, схватил Катю под руку и буквально поволок к выходу.
— Ник, — шептала она, уже не понимая, где находится и что здесь творится. — Ник, не надо, мне больно…
Я надел куртку и вышел следом за ними. Дождался, пока Никитос загрузит мою бывшую подругу жизни в свой огромный чёрный джип. Он сам сел за руль, включил маячок, два раза крякнул сиреной и попёр по вечерней улице.
Уже смеркалось и к вечеру начало холодать. Я достал телефон и позвонил Кукуше.
— Дядя Слава, привет. Сильно занят?
— Ну… так, не очень.
— Я тут неподалёку, подбегу сейчас. В Кировский смотаемся?
— А там ты что забыл?
— Хочу навестить кое-кого. Помнишь, где барон цыганский живёт?
— Ну, да…
— Вот и отлично, дядя Слава, вот и отлично…
10. Две гитары
Я вернулся в винный бар и прошёл к столу, где мы сидели с Катей. Официант, или как там его, в этот самый момент брал со стола купюры. Он обернулся на звук моих шагов, и во взгляде его проскользнуло что-то вороватое. Я усмехнулся.
— Я за одеждой, — сказал я и снял с крючка Катюхин плащ. — Всех благ.
Он не ответил. Я вышел и направился в сторону бани. Идти было минут семь. Я дошёл по набережной до вечного огня, повернул на аллею героев, миновал травматологию и свернул во двор. Там и была городская баня.
Заходить внутрь я не стал, ещё раз позвонил Кукуше, и он тут же выскочил наружу. Уже ждал моего сигнала. Мы загрузились в его тачку и двинули в Кировский, туда, где за сталинками, неблагоприятной криминальной обстановкой и внешней атмосферой шестидесятых годов простирались извилистые улочки нахаловок и промышленных зон. В общем, отправились в затерянный мир.