Старшина Гор

– Ум, мое сегодняшнее состояние можешь описать?

– Состояние неинформированности.

– Чего? Давай нормально, Ум.

– Входящий поток информации имел другую структуру, для меня он был не информативен. Но исходящая реакция адекватна.

– То есть сказать тебе нечего.

– Хозяин, задай вопрос и получишь ответ.

– Ладно, иди там этой синхронизацией занимайся. Значит, страх ограничивает. Снятие ограничения возможно, но, во-первых, зачем, во-вторых, тоже зачем.

– Предположу возможное уменьшение времени реагирования, – сказал Ум.

– Я вроде вопрос не задавал.

– Цитирую – зачем. Это вопросительное слово, имеющее цель выяснения причины, а также…

– Ум!

– Да, хозяин!

– Я понял, сейчас я буду рассуждать, слушай и не вмешивайся в процесс, потом укажешь на ошибки и дашь свои рекомендации и предложения, задачу понял?

– Понял, хозяин, готов к выполнению.

Если бы я мог его видеть, то, наверное, Ум бы сейчас сел за парту, сложил руки и уставился на меня. А я такой у доски отвечаю урок по общей теории мировоззрения. Так и уснул, глядя в ясные очи Ума, ожидающего моих размышлений. Вот он, наверное, удивился, как он там назвал – состояние неинформированности.

Чуть не проспал, вылетел из избы, когда Элиф уже спускался с дерева-великана.

Да, вспышка и луч. Но не прямо не вершине, сбоку.

Сойка с Элифом убежали в разные стороны, час туда, час обратно. Отряд занялся улучшением жилища.

– Мы вышли из графика, – заявил Ник, подойдя к нам. Мы с Ломом стояли на краю просеки.

– Графика с тридцатипроцентным запасом? – спросил Лом

– Реального времени, – ответил Ник.

– Если бы не волки в нулевую фазу, мы бы пошли через это, – я указал рукой на просеку, – но, как я понимаю, вероятность встретить там кого-нибудь не нулевая, – сообщил я.

– Это понятно, – отмахнулся Ник, – просто нам придется.

– Я согласен с Ником, нам придется пересечь просеку.

– Лом, Ник, если разведка не найдет лучшего места, сейчас готовьте отряд к переходу. Ник, залазь на дерево, составляй маршрут. Я пройдусь.

Прыгать с камешка на бревно, с бревнышка на бревнышко. Сто за час.

Результаты следующие: разведка – все так же, все та же просека. Ник – маршрута нет. Какие-то места с более-менее легким путем, они есть, но их не соединить.

– Лом! Разделяемся по парам. Сегодня переход на остров, если успеем, то дальше. Отдых каждый час. Контроль пространства и друг друга. Командуй!

Если бы я сам делил на пары… а так я в паре с Белкой. У меня выносливости больше, у Белки злобы с лихвой.

Еще, кроме всего прочего, снег и лед. Народ скользил, падал. Скорость упала еще ниже. И посему нам светило не успеть засветло дойти до острова. О чем Ник и сообщил.

– Прошли две трети, до острова еще час, но уже темнеет.

– Предлагаю расположиться здесь, завтра не задерживаясь на острове, пройти всю просеку – километр в сутки, кому расскажешь – засмеют. – Я пожал плечами. – Ладно, командуй привал, ночлег.

Спать, когда на лицо тебе падают снежинки – наверное, к этому можно привыкнуть. А вот к отсутствию костра рядом – вряд ли. Романтический ореол зимы меркнет, почти растворяясь в ночлеге на камнях. Но и второй день такой же. Разве что с надеждой на костер и снятую обувь. Горячую воду.

Как кусок льда тает в кружке, так и мы вокруг костра. Вторая избушка, что мы собрали с другой стороны просеки, – метр высотой, снегом занесена, но самое главное, тепло пробирается в кости и выгоняет холод.

А наутро пошел снег. Огромными снежинками в пол-ладони. Видимость нулевая. Для поддержания огня разобрали лежаки. На сутки снегопада хватило.

Потрескивание поленьев и скрип снега, оседающего под собственным весом. Все же в ходоки не просто так берут. Странные люди – сутки сидеть, молчать, смотреть в пламя огня. Я больше чем уверен, такая же тишина и в головах.

Вероятность, что мы все умрем в этом походе за два дня, выросла со среднестатистических пяти процентов до двадцати, и каждый индивидуально – до восьмидесяти.

Завтра, согласно расчетам Ника, начнется первая фаза нашествия. Зарождение начальника и строительство логова. Живность начнет собираться в мелкие стаи и в ближайшие дней десять избегать столкновения друг с другом – разные стаи или разные виды. Но, если зайти на ее территорию, атакует.

Что такое страх для этих людей? Я смотрел в лица и слушал биение их жизни.

Ник. Глаза, похожие на эту планету, – голубые, холодные, страх ошибиться – на самом деле страх одиночества. Того самого одиночества, что уже живет в его сердце. Он прячется от него за точками рассуждений и километрами теорий. Даже сейчас, в тишине, он рассчитывает вероятности, закономерности, справедливо полагая, что всякая закономерность случайна и всякая случайность закономерна.

Белка после смерти Каа добавила татуировок на шее и кистях рук. Злые глаза наливаются светом костра, в черноте радужки появляются алые сполохи. Она не боится одиночества, скорее жаждет его, но не находит. Белка боится себя, себя буйную, себя живую, она готова нейрон за нейроном сжигать себя, лишь бы не ощущать в себе жизнь. Она боится жить.

Лом. Прямой, могучий. Честный. Вместо крови у него течет плазма, выжигающая любой страх. Лом – само воплощение огня. Того, что сжигает леса, того, что выплескивает свою ярость из недр земли, лавой покрывая города и осушая океаны. Того, что рождается в центре любой звезды и, пройдя свой путь из центра к краю, становится светом. Страх его понятен и закономерен. Он боится самого себя, своей сути. Скрывая ее и уничтожая.

Сойка сидит рядом, я чувствую ее плечо, ее руки, я не вижу ее, но я знаю ее страх. Тот, что заставляет ее бежать еще быстрее, драться еще яростнее. Сойка боится бояться. Всякий раз она проходит по грани, заступая за границу своих возможностей, она готова биться, где нужно отступить, и каждый раз, закрывая глаза или отворачиваясь, потому что ее страх всегда рядом с ней. Она сама порождает свой страх. Ее страх – это то топливо, что двигает ее вперед, и чем больше она его сжигает, тем больше его нужно, и тем больше он проявляется. Жизнь Сойки – это забег с постоянным ускорением.