Ставрос. Падение Константинополя

Микитка бросился наутек; он так бежал, точно на ногах выросли крылья. Он и был теперь таким Гермесом для своего государя: как тот примет его известие?..

О том, что он сделал, Микитка не думал до тех пор, пока не оторвался от преследователей; впрочем, итальянцы не посмели бежать за ним долго, видимо, осознав, что натворили.

Микитка замедлил шаг у государевой опочивальни: в этот час он обычно помогал василевсу раздеваться. Он пришел вовремя: император часто бодрствовал допоздна, сон к нему не шел…

– Господи, что же я наделал! – отчаянно шепнул Микитка.

Потом посмотрел на стражников у покоев василевса и шагнул вперед. Кинжал, отнятый у гвардейца, так и остался в его руке, и кровавые пятна на платье были ясно видны. Микитка шел вперед медленно, но не опускал глаз.

Один из эскувитов, усталых и невнимательных, вдруг заметил непорядок. Грек шагнул к нему наперерез, вытаращив глаза и подняв меч:

– Что случилось?..

– Измена, - громко ответил евнух. – Пропусти меня к государю.

Эскувит не посмел ничего возразить и шагнул обратно на свое место: должно быть, даже радуясь, что его не задевают.

Константин и в самом деле еще не ложился – он расхаживал по спальне и что-то обдумывал; заслышав шаги постельничего, император повернулся к нему с улыбкой… и тут же застыл, в гневе и изумлении.

– Что случилось? – рявкнул император при виде окровавленного оружия и одежды.

Микитка выронил кинжал и опустился на колени.

– Государь, я только что убил итальянского солдата… гвардейца, - сказал он, потупив взор. – Он пытался надо мной… надругаться.

Константин долго молчал – видно, его одолело слишком много чувств разом. Потом император приказал, тихо и грозно:

– Поднимись.

Микитка встал и прямо посмотрел василевсу в глаза. Его глаза были страшны, но Микитка взгляда не отвел.

– Это правда? – спросил Константин.

– Истинная правда. Клянусь крестом, - сказал Микитка и перекрестился. – Их там было трое, они смеялись надо мной… а потом один набросился; и я…

Тут он ощутил дурноту и зажмурился. Теперь он был убийца, кого бы ни убил!

Микитка открыл глаза – и ужасно испугался снова, но не наказания: ему вдруг почудилось в глазах василевса то же, что он видел в глазах насильника. Константин смотрел на него и улыбался, смотрел сверху вниз – тяжело, жутко; и несчастный Микитка не мог двинуться с места.

А потом император вдруг хлопнул евнуха по плечам и сказал:

– Ты прекрасно сделал!

Константин отошел от слуги и схватился за бороду, отвернувшись; его длинные волнистые волосы золотились, как и его длинная одежда, вышитая райскими птицами и звездами.

Потом василевс спросил Микитку, не поворачиваясь:

– Ты сказал, что их было трое… Ты узнаешь двоих оставшихся, если увидишь их снова?

– Государь… Это ведь какой позор! – выскочило у Микитки прежде, чем он подумал.

Константин быстро повернулся – густые золотистые брови сошлись:

– Ты узнаешь их? Отвечай!..

– Да, великий василевс, - покорно ответил постельничий.

Константин кивнул.

– Через два дня я устрою смотр моим войскам, считая и итальянцев, - сказал он. Улыбнулся. – Среди них много храбрецов и достойных воинов, но немало и таких, как твой оскорбитель. Ты пойдешь со мной, Никита, и покажешь мне тех, кто был с ним.

– Но ведь они не виноваты, - заикнулся Микитка.

Константин высоко поднял голову, так что борода ощетинилась:

– Они тяжко виноваты уже тем, что не остановили своего товарища! Пусть теперь пеняют на себя!

Потом он опять улыбнулся Микитке, как будто не сказал ничего особенного.

– Каков же ваш край, если в нем даже евнухи подобны тебе!

– Славная, честная земля, - гордо сказал Микитка; не прибавив, хотя и хотел, что у них нет никаких евнухов.

Константин кивнул.

– Не сомневаюсь в этом.

Потом вдруг движением плеч скинул свое одеяние, оставшись в одной нижней рубашке, обтянувшей могучие мускулы. Платье свое царь широким жестом бросил постельничему, который, растерявшись, поймал его.

– Твое платье испорчено – жалую тебе это! – сказал император.

Микитка провел рукой по переливчатому шитью – а потом низко поклонился.

– Благодарю тебя, государь!

Поколебавшись, евнух сбросил окровавленную одежду на пол, а платье с царского плеча надел: оно, как Микитка и ожидал, было не только широко ему, но и расстелилось по полу. Но ведь здесь, как и дома в Москве, чем длиннее платье, тем больше почета.

Постельничий еще раз низко поклонился.

– Благодарю тебя, великий василевс!

Константин подошел к евнуху и обнял за плечи: от него пахло миррой и его собственным горячим, мощным телом. Это было странно, страшновато, но восхитительно – стоять так.

– Я награждал за службу твоего названого отца – моим золотом, - сказал василевс, глядя юноше в лицо. Он печально улыбнулся. – Скоро все это золото будет стоить в Константинополе дешевле хлеба. Но ваша верность неоценима.

Константин снял тяжелую руку с плеча юноши, опять становясь божественным императором. – Так помни – ты покажешь мне преступников перед строем, - сурово напомнил он, отворачиваясь.

Когда наступил день смотра, на площади перед дворцом, кроме войска, была построена вся императорская гвардия – и конные, и пешие, и греки, и итальянцы. Константин проскакал перед ними на своем белом коне, в позолоченных доспехах и шлеме, доставшихся от брата, которые шли ему куда больше.

Микитка, одетый в царское платье, стоял в стороне, с другими придворными, - он, ужасно волнуясь, следил за василевсом. Евнух успел показать ему преступников – те стояли оливково бледные, с заросшими лицами и черными испуганными глазами: и тоже следили за императором неотрывно.

“На воре и шапка горит”, - подумал постельничий; и тут император подскакал к итальянцам и громко приказал – белый конь под ним так и гарцевал:

– Ты и ты – выйти из строя!

Оба преступника, не смея ни слова сказать в свою защиту, шагнули к императору, не поднимая глаз; остальные итальянцы в тревоге расступились.

“Скольким они уже раззвонили?” - с ужасом подумал Микитка.

– Вы нанесли смертельное оскорбление моему доверенному слуге. Этому нет ни оправдания, ни прощения! – во всеуслышание сказал великий василевс, указывая поочередно мечом в грудь сначала одному, потом второму.