Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феодора медленно ехала домой, к своей семье, и размышляла над словами комеса. Фома Нотарас слаб, так он сказал; но Леонард Флатанелос не знал, что Фома Нотарас совершал во имя любви.
Любить, говорила Феофано, способны немногие: и патрикий Нотарас принадлежал к числу этих немногих…
Что будет, если ее муж все узнает?
Ей казалось, что у нее самой сейчас воспалится мозг. Но ей нельзя сходить с ума: женщины должны быть умны, даже когда мужчины глупеют…
У дома к ней подошел конюх, улыбчивый приветливый мальчишка, а она подумала, что даже не помнит его имени и не может поблагодарить… Впрочем,
Муж был дома, спокойный и приветливый, - и он встал с кресла, в котором сидел, диктуя что-то писцу, и обнял ее, поцеловав в щеку. Он тоже нашел себе тихую гавань.
Потом Фома заметил неладное и отстранил ее от себя, заглянув в глаза:
– Что с тобой?
– Мне стало плохо на прогулке, - ответила Феодора. Это была истинная правда.
Муж схватил ее за плечи:
– Ты не падала? Может, ты чем-нибудь отравилась? Позвать врача?
Феодора слабо кивнула. Кого угодно – только бы муж ушел с ее глаз.
Она поднялась в спальню и легла в постель, взяв к себе дочь, - и врач пришел сразу с успокаивающим питьем и повязками, пропитанными целебным маслом, чтобы накладывать на лоб. Он закрыл дверь, чтобы никто больше не слышал их.
Преданный слуга дома сел рядом, взяв ее запястье и нащупывая большим пальцем биение сердца, - сердце так и прыгало, как строки письма Леонарда Флатанелоса. Врач посмотрел Феодоре в глаза.
– Ты переутомилась, госпожа, - сказал он. – Материнские заботы вместе с домашними вызвали эту лихорадку. Тебе нужно избегать лишних волнений… и размышлений.
Феодора усмехнулась.
– Если бы я могла, друг мой…
Врач кивнул, проницательно глядя на нее.
– Ну а поскольку ты не можешь, - продолжил он, проведя рукой по голому, как кость, черепу, - следует предупредить супруга, чтобы был к тебе повнимательней. Детям нужна мать, которая способна улыбаться им, - иначе дети тоже хиреют, как тебе известно… И молоко может пропасть.
Он обернул ее голову повязкой и поставил на столик чашу, из которой сильно пахло мятой.
– Выпей это и полежи в постели. Лучше вздремнуть, - сказал врач.
Феодора кивнула. Врач встал и бесшумно пошел к двери – на пороге он обернулся на хозяйку и покачал головой. Потом аккуратно закрыл дверь.
Феодора зажмурилась и разразилась слезами.
Она все-таки задремала – а когда проснулась, голова была гораздо яснее и бодрее. Взяв на руки Анастасию, которая уснула рядом с ней, мать села в постели и подумала о другой небожительнице, которая тоже влюбилась в нее, разрушая ее жизнь. Разумеется, Феофано следует уведомить обо всем… нет, конечно, не обо всем: но если Феодора скажет одно, царица домыслит и другое.
Феодора слабо улыбнулась. Остается надеяться, что Феофано не сочтет любовь другого мужчины такой же изменой, какой сочла бы любовь другой женщины. Хотя едва ли.
И, наверное, Феофано сейчас тоже в поместье – ей точно так же приходится скрываться; хотя она, должно быть, покидала имение в эти недели, ей пришлось начать прятаться гораздо
раньше Феодоры.Феодора позвала мужа и попросила пообедать с ней в спальне, на что он с радостью согласился. Она попросила у него дозволения навестить Метаксию – ему это меньше понравилось, но он тоже согласился, понимая, как жена нуждается в подруге.
Нет: этого даже он не понимал.
Ночью они спали рядом, но ничего больше не делали, только соприкасаясь ногами, - как будто ища друг в друге поддержки, которой не могли попросить словами.
========== Глава 56 ==========
Феофано дома не оказалось – Феодору так и полоснуло по сердцу, когда управитель Сотир, впустив ее в холодный дом с вежливыми поклонами, сказал, что госпожи нет.
– А где она? – спросила московитка. – Когда обещала вернуться?
– Госпожа уехала в гости к родственникам мужа, - ответил Сотир. – К братьям Аммониям, Валенту и Дионисию.
Ромей смотрел на Феодору с видом тонкого, но несомненного превосходства – и та разом вспомнила все, что она из себя представляет: пленница, рабыня под обманным именем… даже не жена своему мужу, по-настоящему… а Метаксия Калокир – настоящая родовитая гречанка, как бы ни назвалась!
– Ты можешь подождать хозяйку в доме, госпожа, - мягко предложил благородный старец Сотир. – Она предупреждала о тебе – сказала, что для тебя двери ее дома всегда открыты. Только не заходи в кабинет госпожи.
Феодора вспыхнула.
– Как ты смеешь!
Сотир тут же низко склонился, извиняясь; а Феодора подумала, какое это в самом деле было бы искушение. Но, конечно, она не предаст доверия Феофано.
Феодора вверила слугам своих лошадей и охрану – она прискакала верхом вместе с Теоклом и Леонидом, потому что так было быстрее, - и направилась в дом, где заботливый Сотир сразу отвел ее наверх, в гостевую комнату, распорядившись о бане и угощении. Прежде, чем мыться, Феодора убедилась, что о ее людях не забыли.
А когда она уже разделась и стала намыливаться, стоя на мокром нагретом камне, внизу послышался шум – приближался вооруженный отряд. При звуке конского топота сердце Феодоры застучало, как боевой барабан. Все мысли покинули голову, как всегда при новой встрече с этой женщиной, – или приехала не она?..
Феодора ахнула и уже хотела натягивать одежду; но это и в самом деле оказалась Феофано, внизу раздался ее говор и громкий смех.
Феодора вздохнула с облегчением. Но она еще стояла в растерянности и великом смущении, прикрывшись полотенцем, когда хозяйка стремительным шагом вошла к ней в баню, смеясь и простирая руки: обнаженная Феодора тут же оказалась в крепких объятиях. Феофано расцеловала ее.
От нее пахло потом, своим и конским, вином… но главное – ею самой. Феофано была в темной шерстяной рубахе и штанах, прилипших к сильному телу: она, несомненно, только что скинула доспехи. На рубахе тоже были защитные металлические нашивки, и они лязгнули об пол, когда госпожа сорвала одежду и бросила.
– Какое блаженство! – крикнула Феофано; она стащила с себя и штаны и, оставшись в самой тонкой нижней рубашке, облилась водой с головой - как была, в исподнем.
– Ну, а ты чего ждешь? – звонко спросила она подругу, отфыркиваясь. – Присоединяйся ко мне!