Ставрос. Падение Константинополя

– Ты такая чистая, филэ, - сказала она, глядя на нее снизу вверх сияющими глазами. – Когда мы близки с тобой, я словно пью из незамутненного родника… Ты сама себя не знаешь.

– Да что же во мне еще может быть чистого, - сказала Феодора. – Теперь!

Она развела руками.

Феофано засмеялась и опять поцеловала ей руку.

– Ты чиста как зеркало… Потому, что все, что ты делаешь, ты делаешь из любви, - сказала она.

– А ты? – спросила Феодора.

Она посмотрела на подругу так, точно в первый раз ее увидела, - и в первый раз задумалась о себе…

– И я, - сказала Феофано.

Феодора поднялась с табурета и опустилась на колени напротив Феофано. Она крепко обняла ее.

– И ты, - прошептала московитка. – И твоя любовь намного больше моей.

Они долго стояли на коленях, не выпуская друг друга из объятий, покачиваясь и гладя друг друга по волосам.

Феодора осталась до утра с детьми, и только утром, вместе с Феофано, спустилась в зал: тот, как оказалось, был уже наполовину пуст. Управитель выгнал куда-то всех музыкантов и танцовщиков, и остались только некоторые благородные гости. В числе их были Фома Нотарас и братья Аммонии, заснувшие голова к голове – светлые кудри к черным, на соседних ложах.

Феодора подошла к мужу и, наклонившись, потормошила его. Вот теперь у него будет адски болеть голова, особенно с отвычки напиваться…

Патрикий открыл глаза не сразу – а когда открыл, Феодору охватила жалость, такой у него был больной вид.

– Жена?..

– Да, - сказала она. – Вставай, муж мой! Ты не дома!

Он вздрогнул и сел, держась за голову; увидев, с кем он спал рядом, патрикий вскочил как встрепанный. Порою страх трезвит как лучшее лекарство.

– Опохмеляться не дам, - с усмешкой сказала Феофано, стоявшая рядом и наблюдавшая все, что происходило между мужем и женой. – На вот, рассолу выпей…

Он, морщась, выпил с покорностью ребенка.

Потом встал, закинув одну руку на плечи сестры, а другую на плечи слуги. Феодора шла рядом: они вдвоем проводили патрикия наверх, в комнату, отведенную Нотарасам, куда госпожа дома приказала подать завтрак. Он был ласков с обеими женщинами и, казалось, озабочен только своим здоровьем.

Феодора завтракала с мужем, и он был ей благодарен. Потом, извинившись тем, что ей нужно к детям, она ушла вместе с хозяйкой.

– Как всегда, - сказала Феофано, когда они выходили от патрикия. – Я нянчилась с ним сколько себя помню… Но Фома благодарное и незлобивое дитя, если вовремя о нем позаботиться. И думаю, что он еще не скоро повторит вчерашний подвиг.

Царица усмехнулась. Феодора вспомнила, что совершил этот человек, о котором Феофано так насмешливо говорила, и передернулась. Что же за создания эти ромеи!

Когда днем патрикию наконец полегчало и он спустился вниз в поисках жены, то не обнаружил ее. Выйдя из дома, где некоторые воины Феофано и их собственные воины только приходили в себя, патрикий Нотарас увидел, что Феодора едет верхом рядом с верховым Валентом Аммонием, а тот, лучась улыбкой, что-то оживленно ей рассазывает.

“Аммонии оба семейные люди, и у обоих есть дети. Валент – младший из братьев, но уже вдовец, - предупреждала гостью Феофано. – У него остались два сына и две дочери, а жена умерла девять лет назад… но, как и полагается храброму полководцу, он заводит новую жену в каждом походе, если не спит со своим денщиком. Можешь восторгаться им, и он будет восторгаться тобой и распускать перья… но берегись его”.

Патрикий Нотарас ударил кулаком по колонне, подпиравшей портик особняка Калокиров, и подумал: как же хорош собой, в своих доспехах, чернокудрый смуглый Валент Аммоний, и как он свеж и полон сил, несмотря на вчерашнюю попойку.

К вечеру хозяйка опять собрала всех в зале, и, поздравив дорогих гостей с прошедшим Рождеством, всем подарила подарки, не забыв даже детей. Маленький Вард получил искусно выточенную деревянную саблю, и хотя понятия не имел, что с ней делать, умудрился тут же поранить ею ногу Валента. Бравый вояка белозубо захохотал, отказываясь от помощи хозяйки и Феодоры, и, взъерошив темные волосы мальчика, предрек ему славное будущее.

Феодора была избрана царицей вечера, и Феофано торжественно увенчала ее короной, присланной Леонардом Флатанелосом, которую московитка получила из ее рук прошлой ночью.

========== Глава 61 ==========

Феофано, к вящему неудовольствию брата, показала себя прекрасной хозяйкой – она умела занять как самых утонченных, так и самых грубых и невзыскательных гостей. В прежние времена она могла бы первенствовать на симпосионах, собраниях греческой аристократии, среди которой хватало и тех, и других. Византийцы Аммонии и их друзья были, несмотря на благородство крови, не очень образованы, зато удалы и охочи до самых простых радостей жизни, выпивки и женщин; притом всякая щепетильность и разборчивость в отношении любви была почти начисто вытравлена из этих аристократов беспорядочной полувоенной-полуразбойничьей жизнью, наложившей отпечаток на весь их облик.

Однако Феофано сумела, хотя бы на время, облагородить и возвысить устремления родственников – обращаясь к античным образцам, прибегая не только к своей чеканной красоте и красноречию, но и к мужеству, о котором Аммонии к этому времени были наслышаны и которое произвело на них впечатление. Под влиянием чар хозяйки, ее вина и ее щедрости, оплаченной беглецом Флатанелосом, почти забылось вдовство Метаксии Калокир и история с ее мужем: старшим из братьев.

Метаксия вместе с Дионисием и Валентом пила за упокой души Льва Аммония, павшего смертью храбрых, и непритворно плакала о судьбе своих сыновей. Аммонии угрюмо и сочувственно молчали, глядя на это, - их очерствевшие сердца, остававшиеся, тем не менее, греческими, были почти завоеваны…

Теперь, к тому же, немалую привлекательность гостеванья, конечно же, составила молодая русская подруга хозяйки, которая взбудоражила обоих Аммониев уже своим происхождением – им ни разу до сих пор не доводилось встречать красивой русской женщины, образованной по-гречески и умной по-своему, по-славянски.

– Вы… как княгиня Ольга, - сказал наконец Валент, который ухаживал за Феодорой всего горячее и настойчивее.

– Мне до нее далеко, - сказала Феодора с уверенностью, хотя совсем не знала этой великой женщины. – Но я так же, как наша княгиня, предпочитаю, чтобы мне говорили “ты”, господин…

– Валент, - кланяясь, сказал ромей; он подхватил руку Феодоры и прижал к губам, царапнув своими жесткими черными усами и бородой, окаймлявшей крепкую челюсть. – Я кентарх – был сотником при императоре Иоанне… но сейчас это звание не имеет прежнего значения. Я теперь просто начальник моих воинов.

Он поднял на молодую женщину глаза и улыбнулся. Глаза у Валента, как и у его брата, были совершенно черные, как омуты: и среди смуглых греков нечасто встречались такие черные люди, и даже просмоленный морем Леонард Флатанелос был светлей. Феодора подавила дрожь.