Ставрос. Падение Константинополя

– Кентарх – но разве это не капитан корабля? – спросила она, невольно оглядываясь, точно ища спасения. Они с младшим Аммонием незаметно ушли далеко в угол от остальных гостей.

– Это означает “начальник сотни”, - раздался рядом звонкий голос.

Спасение пришло – Феофано приблизилась и взяла ее под руку.

– Кентарх значит то же, что у римлян центурион, дорогая: и там, и там есть сотня, - объяснила она. – Мы кое-что взяли у римлян и в военном отношении, но наша армия куда менее стройна и более пестра… Конница у нас от персов и македонцев, среди наших лучников много азиатов… Ах, да что говорить!

Феофано махнула рукой: она была мрачна, точно кентарх, обнаруживший накануне битвы, что у него разбежалась вся сотня.

– Можно сказать, что и армии давно уже нет, - мрачно вступил в разговор подошедший к ним Дионисий, который был серьезнее и молчаливее брата – и не таким пригожим, хотя тоже силен и статен. Может быть, улыбаться и нравиться Дионисию мешали воспоминания о жене и пяти дочерях, которые ждали его дома. У него до сих пор не родилось наследника – а всем подросшим дочерям нужно было подыскивать женихов и собирать приданое…

Дионисий Аммоний посмотрел на Феофано, улыбнулся ей – улыбка едва тронула губы под усами - и склонил голову.

– Выражаю почтение к делу, которое ты начала, госпожа… Феофано, - произнес он. – Скверное, однако, наступило время, если военачальником приходится становиться женщине!

– Это далеко не новость, - возразила Феофано.

Впрочем, она поняла, что теперь не время напоминать о критянках, спартанках и амазонках; но Дионисий, должно быть, и сам вспомнил и уважительно кивнул. Он поцеловал руку хозяйке, как Валент – Феодоре.

– Надеюсь, однако, что у нас еще остались мужчины, способные сражаться за женщин, - задиристо вмешался младший Аммоний, с улыбкой и блеском в черных глазах. – К примеру, этот могучий лаконец, который неотступно ходит за тобой, Метаксия, - он твой охранник? Или начальник твоих воинов?

Феофано нахмурилась, услышав, как ее назвали; а Валент, придя в совсем веселое настроение, ткнул хозяйку кулаком в плечо и кивнул брату.

– Слышишь, Дионисий? Она хитрит с нами, женщина всегда женщина!

Он захохотал; а Феофано, придя в ярость, топнула ногой.

– Прекратите! – приказала она.

Повернулась к Валенту и серьезно сказала:

– Можешь попробовать сразиться со мной. Марк и в самом деле мой охранитель, но он еще и мой наставник!

Валент перестал улыбаться.

– Я и пытаться не буду, потому что ты и минуты не выстоишь против меня, - сказал он, внимательно и мрачно оглядывая хозяйку своими черными глазами и поглаживая черные усы и бороду. – Но у тебя истинно спартанский характер. Только такие женщины и рождают мужчин.

Валент, в свою очередь, почтительно поклонился хозяйке, на восточный манер прижав руку к сердцу; Феодоре вдруг подумалось, что, со своими длинными черными волосами, Валент Аммоний немало напоминает перса времен древней империи – блиставшей прежде римской… Что же: разве ромеи не наследники древнего Востока, так же, как и Рима?

– Я поняла, в чем вы особенные, - вдруг взволнованно сказала московитка: все трое высокородных собеседников тут же повернулись к ней. – Вы меняетесь все время – и остаетесь неизменными, проносите себя через века как есть… Вы – и Запад, и Восток вместе!

Феофано улыбнулась, и ее глаза заблестели гордостью – совсем недавно эта девочка не знала ничего, кроме молитв, которые затвердила бездумно!

– Византия - сказка, которую уже никому не повторить, - ласково сказала она. Взяла свою воспитанницу за голову руками в перстнях и браслетах и поцеловала в лоб.

Тут Дионисий вдруг пошевельнулся и, оглянувшись, спросил:

– А где же твой брат, Феофано? Кажется, мы хотели договариваться с ним о военной помощи!

Феофано улыбнулась одним углом ярко накрашенного рта; на лицах обоих Аммониев изобразилось плохо скрываемое презрение.

– Не знаю, - наконец громко сказала госпожа дома. – Он не показывается мне на глаза. Может быть, опять утешается вином?

Феодора опустила голову и отвернулась.

– Пойду поищу Фому! – наконец бросила она, после мучительного колебания. – Извините меня, мои господа!

Она быстро ушла, оставив Аммониев и Феофано в зале. Они были не одни – в другом углу собрались друзья и воины Аммониев, которые бражничали и толковали о чем-то своем; но эта троица ни на кого больше не смотрела, как будто они были тремя главными стратегами.

Наконец Валент тронул за плечо хозяйку – он улыбался, и тон у него сменился на вкрадчивый; он не отрываясь смотрел вслед Феодоре:

– Скажи мне правду, Метаксия… эта прекрасная и разумная московитка бывшая рабыня Фомы Нотараса? Или твоя?

Феофано взглянула на него – потом отвернулась. Она прикрылась легким голубым покрывалом, приколотым к ее волосам сапфировыми булавками.

– Нет, Феодора не рабыня, - наконец ответила хозяйка. – Эта женщина никогда не была рабыней.

Валент улыбнулся, накручивая на палец ленту, вплетенную в его прическу. Он был тоже далеко не прост.

– Я никогда не знал ни одной женщины тавроскифов, - медленно сказал он. – Скажи, госпожа Метаксия… они очень верные?

Феофано усмехнулась.

– Очень, друг мой. Не про твою честь, - сказала она.

Валент поклонился, потом ослепительно улыбнулся мрачному Дионисию.

– Это мы еще увидим!

Он засмеялся, ощущая восторг охотника или завоевателя.

– Должно быть, эти варварки такие же верные, как лакедемонянки распутные!

Увлеченный московиткой, Валент совершенно забыл, с кем говорит. Феофано, вскрикнув от ярости, двинулась к нему, намереваясь залепить пощечину; но ее опередил Дионисий. Быстро шагнув к брату, он так крепко ударил его в челюсть, что тот пошатнулся и чуть не опрокинулся, несмотря на то, что был едва ли слабее старшего.

– Сейчас же извинись перед Феофано! – потребовал Дионисий. – Что ты себе позволяешь?..

Валент отдышался, держась за покрасневшее лицо; он широко раскрытыми гневными глазами взглянул на брата… и потупился, опустил руки.

– Прошу меня простить, Метаксия.

Дионисий прибавил гневно:

– Зови ее так, как она требует! В своем доме Феофано царица над нами, желаешь ты того или нет!

Валент усмехнулся и поклонился хозяйке.

– Прошу меня простить, моя августа.

Он кивнул брату, и они наконец-то ушли, совещаться о чем-то семейном; Феофано увидела, как Аммонии приблизились к своим людям - и после короткого бурного разговора они вышли из обеденного зала все вместе.