Ставрос. Падение Константинополя

Он ехал некоторое время поджав губы, точно вспоминал что-то очень неприятное; точно вспоминал, как его уязвляли… нет, не телесно…

“Хорошо, что он уехал; и не проболтается теперь, и не место ему там – в самом деле”, - подумала Феодора.

А потом вдруг ей пришло в голову неожиданное: высшие государственные посты должны занимать трусы, потому что у них больше всего осторожности – и меньше всего жажды воевать. И разве станешь храбрецом, не сделавшись прежде того убийцей?..

Феодора протянула руку к мужу, и они взялись за руки. Потом расцепили пальцы.

– Никто к вам больше не являлся? – спросила она.

– Кто? Гонцы? Нет, - покачал головой патрикий. – Воины понемногу приходят… то есть те, из кого надо делать воинов: мне порою кажется, что бойцов, кроме нашей армии, в стране уже не осталось! Мы ведь собрали под своим знаменем уже полторы тысячи, почитай, всех мужчин Мореи!

Он вдруг рассмеялся, точно вспомнил что-то удивительное и забавное.

– К Валенту перед тем, как мне уехать, явились оба сына, тринадцати и десяти лет… Сказали: мы хотим сражаться за империю и василиссу… Как только добрались, как прослышали!

– И Валент оставил их? – с жаром спросила Феодора.

– Древний грек бы оставил… хотя едва ли, - покачал головой патрикий. – Но Валент ведь даже не грек. Он отправил детей назад без разговоров… только старшего высек за них обоих. Мне кажется, что младший Аммоний забавляется этой войной и тем, как моя сестра величается, - вдруг усмехнулся он. – Не будет он рисковать своими драгоценными сыновьями; да и сам…

– Он бросит Метаксию? – воскликнула Феодора.

– Кто знает, - ответил патрикий. – На кого сейчас надеяться! Не на перса же!

Муж пристально посмотрел на Феодору – и та поняла, что он вспомнил сразу все об Аммониях. Феодора отвернулась.

Некоторое время они ехали молча; Феодоре пришлось отвлечься на Варда, который что-то звонко спросил, и она почти забыла о муже. Но потом вдруг вспомнила то, что ее давно занимало.

– А рыцарей ты так и не повидал?

– Рыцарей?.. Нет, не видал; и очень рад, - удивился вопросу, а потом улыбнулся муж. – Только их нам здесь и не хватает.

Он помолчал, теребя уздечку, - видимо, тоже вспоминал немецких и венгерских посланников, являвшихся в лагерь месяц назад. Эти люди были из далекой Валахии – маленького православного княжества, давно и жестоко страдавшего от османских набегов.

– С западными рыцарями, хотя им и куют новейшее вооружение, мы вполне можем потягаться, - наконец задумчиво ответил патрикий. Теперь он вспоминал и свои несчастливые европейские связи – без сомнения. – Европейские царства все на одном пятачке… они трутся своими границами и соперничают друг с другом в силе; но уравнение в силе часто означает не общие преимущества, а общие неудобства… Ты знаешь, как тяжел для лошади рыцарь-латник? Как он неповоротлив в бою, хотя и защищен от ударов со всех сторон? И полный доспех рыцарь не может сам ни надеть, ни снять.

Патрикий улыбнулся жене.

– Они, случается, закованы в латы сутками, - сказал он. – Уж на что у нас в лагере тяжелый запах… но католические лагеря магометане находят без всяких разведчиков!

Поняв его мысль, Феодора звонко рассмеялась.

– Боже упаси меня когда-нибудь сойтись в поединке с рыцарем, - улыбаясь, прибавил ромей. – Я скончаюсь на месте раньше, чем он поднимет свой меч!

Они засмеялись вдвоем.

Потом Фома прибавил, серьезно и озадаченно:

– Странно, однако, что рыцарский доспех так усложнился и потяжелел именно сейчас! Ведь, казалось бы, пушки…

Феодора пожала плечами.

– Мода часто неразумна, муж мой. И военная мода тоже - тем паче, что она военная! Люди просто подражают друг другу и соперничают… а чем это кончится, никто не задумывается!

Они долгим взглядом посмотрели друг на друга, поняв, какую страшную мысль высказала московитка.

Потом Феодора спросила:

– Ты сам уехал? Метаксия легко тебя отпустила?

Он поморщился.

– Легко… мы, в сущности, решили это давно. Я отдал ей все, что могу; ты, конечно, знаешь…

Феодора кивнула: ей ли не знать! После первого же письма Феофано она самолично объездила все их имение, несколько деревень, и поговорила чуть не с каждым солдатом из тех, что не забрала царица. Кроме небольшой охраны самих господ, Феофано оставила им только калек и больных.

– Ну а сам я не воевода, - прибавил муж, улыбаясь; теперь он смотрел на жену открыто и лукаво. – Той науки, что я постиг, предостаточно!

Феодора опустила глаза, на душе стало холодно.

“Хотела бы я знать – когда ты собрался удирать? – подумала она. – И дождешься ли ее гибели?”

Если даже муж бежит, она останется с Феофано до конца. Может быть, Феофано тоже побежит в конце концов: она не Константин и не мужчина! Но Феофано сделает это в числе самых последних.

* Архитектурное украшение в виде орнамента из листьев, любимое греческими архитекторами.

========== Глава 64 ==========

Летние дни побежали, как древние греческие гонцы-бегуны, состязавшиеся друг с другом в скорости: с приездом мужа время, казалось, убыстрилось, как будто убыстрилось стремление империи к падению. Феодора крепилась, как крепилась ее великолепная подруга, - но Феодора ощущала себя уязвимой как никогда, полной противоположностью Феофано.

Они с мужем жили мирно – Фома, навоевавшись, истрепав свое тело и душу сверх своей меры, сделался ласков и тих, больше прежнего: однако теперь он поглядывал на московитку с еще большею снисходительностью, точно узнал такое, чего ей никогда не узнать. Он стал прежним хорошим любовником – особенно когда смягчил свою кожу маслами, которых недоставало в мистрийском лагере.

Но их близость, хотя и приносившая обоим удовлетворение, сопровождалась куда более острым подспудным страхом… точно тревожным запахом неизвестного источника, который не могут заглушить никакие благовония. Фома чувствовал свою жену, как себя, - и, после первых дней вместе, стал приходить к ней реже. Феодора не скрывала, что рада этому.

Оба с нетерпением ждали писем – Фома даже сам посылал в лагерь вестника, забеспокоившись за сестру, точно бросил ее без присмотра. И в самом деле: каков бы он ни был, он ее родственник-мужчина, а значит, в глазах всех греков и варваров, - ее заступник и ответчик. Нет его – и Феофано куда более уязвима, как бы ни умела она сражаться…

“Вот почему он оставался там так долго, - с поздним пониманием и благодарностью к мужу думала Феодора. – Он берег ее, он для нее сносил все насмешки и боль, потому что знал, как важно ему быть рядом с сестрой, чтобы беречь ее доброе имя – и ее саму от посягательств!”