Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Они остановились, когда дом скрылся позади, на лужайке, стиснутой между двумя склонами. Здесь, кажется, даже не выпасали коз – травяное ложе было слишком мало, а пробираться к нему было неудобно…
Они спешились, стреножили лошадей, а потом Валент сразу же увлек жену на траву. Она опрокинулась на спину, увидев над головой звезды – близкие, огромные. И больше ничего не успела увидеть.
Валент любил ее молча, долго, с такою же жадностью и наслаждением, с каким насыщался после долгой дороги. И ей не нужно было ничего говорить, и не нужно сдерживать себя: они сливались точно Адам и Ева в раю, первые на свете и
Потом они долго лежали рядом на расстеленных плащах, глядя в небо. Валент улыбался – он был совершенно счастлив. Можно ли было сомневаться, что жена принадлежит ему всецело, – услышав ее крики, увидев содрогания! Когда она начнет притворяться, он сразу поймет…
С первой женой он понял быстро, хотя был и куда моложе. Но первую он не любил – и понял, что значит любовь, только теперь!
И, конечно, не может быть и речи о том, чтобы отпустить эту женщину, даже если она охладеет к нему. Женщины остывают быстро, это верно: но чтобы он утратил пыл, нужно очень постараться. И она - мать его ребенка, его собственность, выкуп за кровь брата… нет, он скорее убьет ее, чем позволит сбежать!
Валент ощущал эту спокойную уверенность, когда тронул жену за подбородок, заставив повернуть голову. Она улыбалась ему умиротворенной улыбкой; и была, несомненно, так же счастлива.
Но под этим счастьем бродили мысли, точно отбившиеся от стада козы, – когда азиаты доложат хозяину о ее попытке к бегству; и что будет, когда это произойдет. А, да что бы ни было!
Феодора рассмеялась и поцеловала его.
– Тебе хорошо? – спросил Валент.
– Очень хорошо, - искренне ответила пленница.
========== Глава 85 ==========
К лету Феофано уже почти отвыкла – и отдохнула от своей роли; если не считать ее яростных телесных упражнений. Те влиятельные люди – греки, европейцы, даже османы, которые были на ее стороне, - казалось, забыли царицу амазонок: впрочем, она не удивлялась этому. Метаксия Калокир долго была искусным политиком – тогда, когда в империи еще сохранялось мнимое спокойствие и такие же книжные люди, стратеги, как она, могли направлять судьбу Византии: эти женские войны продолжались столетиями. Но потрясения, которые империя переживала сейчас, крушение всего и передел мира, требовали мужчин и героев!
Валент был прав… во многом: но Феофано тоже утвердила свою правду, оставив о себе кровавую и славную память – ее деяния еще долго будут изумлять людей. И ее, скорее всего, будут бранить. Удивительно!
Нет, ничего удивительного, - ведь историю пишут мужчины.
“Я думаю так, точно я уже умерла, - насмешливо размышляла патрикия. – Но я живу именно сейчас… и надеюсь, что когда умру, буду способна думать об этом! Иначе ничего на свете не имеет значения!”
А в июле ее вдруг посетил неожиданный гость – гость, напомнивший ей о том, что ее не забудут: что слишком многим она прочертила по сердцу кровавые борозды, заставляла восхищаться - и заставляла людей жить ее жизнью, а не своей.
Этого гостя Феофано видела в лицо в первый раз, но заочно знала
его давно: и поняла, кто перед нею, сразу, так же, как и он.Высокий широкоплечий кареглазый грек с буйными черными волосами, сколотыми бронзовой заколкой, и в пестром платье спрыгнул с коня и пошел навстречу ей, покачиваясь, - походкой человека, привыкшего повелевать кораблем в шторм. Он не улыбался – смотрел своими карими глазами пытливо и изумленно, точно спрашивал хозяйку о каком-то горьком потрясении своей жизни…
Феофано печально улыбнулась и протянула Леонарду Флатанелосу руку. Он учтиво поклонился и коснулся губами ее пальцев.
При этом он не сводил с Феофано своих карих обличающих глаз – Феофано не выдержала этого и отвернулась.
– Я не люблю, когда мне целуют руки, - сухо сказала она вместо приветствия. – Я твой товарищ, а не дама, комес Флатанелос!
Комес печально рассмеялся.
– Ты не товарищ – ты моя царица, - сказал он: словно бы сомневаясь сейчас, что женщина вообще может быть товарищем.
Феофано молча покачала головой, словно бы винясь в своих преступлениях – и отметая их; потом повернулась, сделав комесу знак. Они уже многое сказали друг другу этим приветствием; и ей не терпелось узнать остальное, без долгих предисловий.
Гость проследовал за Феофано, и она, входя в дом, послала позаботиться о его лошади кстати попавшегося навстречу конюха. Введя Леонарда в прохладную полутемную гостиную, Феофано усадила его, молясь, чтобы брат или Марк сейчас не вошли; и, хлопнув в ладоши, распорядилась о вине. Какую бы неприязнь комес ни питал к ней, промочить горло, да еще в такую жару, он не откажется.
Когда принесли кувшин вина и кубки, Феофано сама налила ему и себе. Подняла свой кубок – и комес, с небольшой улыбкой, пристукнул о ее кубок своим. Он мог затаить на нее великую обиду – но не был мелочен.
Они выпили: комес выпил с удовольствием. Потом сказал:
– Славное вино… Это с твоих виноградников?
– Из погребов моего покойного мужа… Старые запасы, - досадливо ответила Феофано. – У меня уже давно нет времени делать вино, а Лев знал в нем толк…
Она покраснела, хмурясь еще больше под пытливым взглядом прославленного морехода.
– Я слышал, что твое родовое имение – Калокиров – разорено турками? – спросил Леонард наконец.
– Да, - бросила патрикия, вздрогнув; она, казалось, привыкла думать о случившемся спокойно, но напоминание из уст этого гостя было как удар хлыста.
Комес дотронулся до ее обнаженного локтя теплой сильной рукой, заставив еще раз содрогнуться.
– Мне очень жаль, - прошептал Леонард.
Его голос и прикосновение покоряли, чаровали – и Феофано с трудом освободилась из-под власти этого странного человека. Иной, нежели та грубая, яркая власть, которую имели над ней братья Аммонии.
– Как ты узнал, где найти меня… и кто я такая? – резко спросила она.
– Это было не так трудно, царица, - усмехнулся мореход.
Феофано рассмеялась, поняв, какую глупость сморозила: она была польщена и досадовала на свою славу, которая следует за людьми по пятам даже тогда, когда они совсем не хотят ее.
Потом комес сказал:
– Я узнал и другое, Феофано.
Феофано быстро повернулась к нему – и они посмотрели друг другу в глаза. Комес кивнул и усмехнулся с какой-то горькой гадливостью.