Ставрос. Падение Константинополя

Феодора уже не разбирала красот, которыми старался выделиться каждый господин перед прочими; все они слились для нее в одну огромную мозаику – победительную ромейскую империю.

Леонард нежно пожал ее локоть.

– Любимая, очнись… Поздоровайся с Констанцией, она перед нами!

Феодора вздрогнула и устремила взгляд перед собой, попытавшись улыбнуться.

На ступеньках дома, - словно бы начав спускаться навстречу гостям и остановившись, - стояла среднего роста женщина, казавшаяся выше из-за величавой осанки. Она улыбалась, отчего на ее суховатом римском лице обозначались морщинки; у нее были большие серые глаза, какие бывают у характерных людей, и тонкие губы, признак чувствительности и подозрительности. Она могла бы украсить собою любой форум – или пир, пока гости еще не достаточно захмелели, чтобы сбросить одежды…

Когда Леонард с женой приблизились к крыльцу, хозяйка наконец ступила на землю, придержав от ветра легкую серебристую вуаль, приколотую к ее светлым волосам, собранным в высокую прическу; блеснули перстни на белых тонких пальцах.

– Мир вам и привет, - сказала Констанция. – Надеюсь, у нас вы отдохнете от своего многотрудного пути.

Леонард поклонился госпоже дома и, взяв ее руку, коснулся губами пальцев. Констанция учтиво улыбнулась, потупив глаза; но никак не выказала своих чувств. Феодора вдруг подумала, что ей не нравится эта женщина: хотя она совершенно не знала ее.

Тут Констанция наконец обратила свой взор на нее – и, неожиданно для московитки, легким движением взяла ее за плечи, поцеловав воздух справа и слева от ее лица: христианское приветствие, у римлян столь же полное, как выеденное яйцо.

Феодора хотела что-то сказать хозяйке, но та уже одаривала вниманием других. Еще раз зорко оглядев гостей, будто схватывая мельчайшие подробности, жена Мелетия Гавроса улыбнулась всем и сказала, чтобы господа шли за нею – а об их людях и лошадях позаботится управляющий, которого она сейчас пришлет.

Феодоре очень захотелось узнать, дома ли сам Мелетий: и каков окажется из себя он. Но прежде, чем она успела вообразить себе, где может быть хозяин, Мелетий явился в гостиную, завешанную пурпурными тканями и освещенную свечами, собственной особой.

Это был седоватый человек среднего роста, одного роста с женой – может быть, даже чуть пониже; Мелетий улыбался с мягким, любезным выражением. Ему могло быть около пятидесяти лет. Феодора почувствовала в его манере ту же холодноватую ласковость, что замечала у Фомы Нотараса.

– Добро пожаловать, - только и произнес он.

И в самом деле: что воспитанному аристократу сказать еще, при первой встрече? Вот когда Мелетий Гаврос устроит в их честь обед, тогда, конечно, пойдет долгий, сердечный и умный разговор о гостях и хозяевах, о церкви, может быть, о философских материях…

Мелетий задержал на Феодоре взгляд таких же светлых, как у жены, глаз: ровно настолько, сколько требовала вежливость. Он поклонился ей – и Феофано, которая стояла позади московитки, несколько в тени.

– Констанция проводит вас в ваши комнаты, мои госпожи.

Феодора горячо поблагодарила, считая мгновения до того часа, когда наконец останется наедине с собой и своими мыслями.

Им приготовили ванны – в доме Мелетия Гавроса были купальни, которые подошли бы для самоуслаждения капризнейшей из высоких особ; холодная и горячая вода подводилась по трубам и без перебоя, у Мелетия Гавроса нашлось и душистое мыло, и масла, и скребки, и различные эссенции для тела.

Потом Феодору проводили в спальню – общую для нее и Леонарда и смежную с комнатой Феофано, как еще раньше уговорился с хозяином комес.

Леонард попросил, - чтобы не чинить хозяевам чрезмерного беспокойства, а гостям дать отдых с дороги, - не устраивать большого обеда в первый день. Хотя у Мелетия нередко бывали гости, которых он любил и умел потчевать.

Но московитка смогла похвалить хозяйский стол, не дожидаясь завтрего, - пока Феодора была одна, в комнату к ней принесли восхитительный хрустящий пирог, начиненный перепелами, полное блюдо фруктов и сладкое вино. Слуга исчез так же бесшумно, как вошел: она даже не успела поблагодарить его.

Взяв с блюда персик, московитка надкусила плод, раздумывая над чистым листом бумаги, - Феодора мысленно радовалась, что не успела приняться за писание, пока не появился слуга.

Потом она уронила персик на колени и со вздохом окунула перо в медную чернильницу.

“Morituri te salutant*?

Я думаю о Фоме непрестанно – а теперь, в доме Гавросов, еще больше. Я несколько раз перечитала письмо, которое Леонард оставил мне: у меня с самого начала не было сомнений, что Фома рассчитывал на разоблачение почти сразу. Он хотел, чтобы мы знали о его незримом присутствии здесь.

Ангелы-хранители принимают самые неожиданные обличья, так сказал мой муж. И теперь мне представляется, что наш патрикий не ловушку нам расставлял – а хотел уберечь свою семью от какой-то опасности, нам неведомой: Фома по-прежнему очень любит меня и свою сестру, и, ненавидя Леонарда, нам с нею поступает во благо. Он не зря выманил нас из Венеции!

Но зачем он сделал это, нам сейчас не узнать.

Кто в самом деле пугает меня сейчас – это Констанция, хозяйская жена. В первый миг она напомнила мне жену Дионисия, Кассандру Катаволинос, - но я поняла, что они совсем разные. Госпожа Кассандра была лжива как гречанка, и из необходимости; но она много чувствовала, много страдала, как и моя возлюбленная Феофано! А Констанция может оказаться бездушной убийцей, как истинная римлянка – и католичка. И тех, и других учили… и учат холодности сердца, но при этом страстной преданности долгу…”

Феодора не услышала, как вошел Леонард; опомнилась, только когда муж обнял ее сзади, целуя и щекоча своими душистыми кудрями.

– Ты очень занята? – прошептал комес.

Феодора порывисто обернулась и обхватила его за шею; критянин обнял ее, взяв из кресла на руки. Пока Феодора писала, ей казалось, что она, думая о Фоме, уже не сможет ощутить любовный восторг с этим человеком; но объятия Леонарда опять вызвали в ней мощное желание. Как с Валентом… совсем как с Валентом.

Леонард уложил ее на широкую супружескую кровать и принялся ласкать; но его терпения хватило ненадолго. Однако ему это и не требовалось: Феодора уже давно прочувствовала и приняла его всем телом, как мужа, и тело откликалось даже помимо сознания.

Они пережили бурный короткий экстаз вместе; а потом, немного отдохнув на постели, сели ужинать.

Феодора, откусив пирог и запив его вином, вдруг засмеялась. Леонард улыбнулся:

– Что ты?

– Знаешь ли, - серьезно сказала она, - я совершенно счастлива сейчас.