Ставрос. Падение Константинополя

Марк караулил их, сидя в дверях, - вытянув ноги поперек прохода и откинувшись на стену; казалось, он отдыхал. Но, несомненно, при первом признаке опасности вспрянет быстрее молнии.

Евдокия Хрисанфовна молча и споро пряла некоторое время; веретено так и мелькало. Микитка, не в силах шить, - так дрожали руки, - устроился у ног матери, подавая ей мотки красной шерсти.

Потом московитка вдруг обратилась к стражнику, на миг оторвав взгляд от работы:

– Вы ведь одной крови с Феофано? Потому и Рима не любите, и римских католиков?

Марк замер, словно осмысляя ее вопрос, - потом кивнул и печально улыбнулся.

– Да, госпожа. Мы с госпожой Феофано эллины, и в нас жива память о римском владычестве.

Он вздохнул.

– Мы те, кто еще помнит, что значит народ, а не государство.. что значит Бог, а не религия.

– Дивно у вас, - напевно сказала Евдокия Хрисанфовна; веретено в ее руках жужжало и прыгало. – Что еси Бог - сами не знаете, даже кумиров своих старых готовы на место Бога поставить… и, не знаючи, готовы живот за них отдать.

Марк улыбнулся.

– Так ведь и вы таковы.

Он пригладил слипшиеся от пота стриженые волосы – видно, уже успел сегодня намахаться с мечом во дворе.

– У османов нет родины, - вдруг сказал эскувит. – У них есть только Аллах и его закон. А нужно всегда помнить и чтить землю, которая тебя взрастила, - землю, которую ты защищаешь… Такая защита и есть истинная правда и вера воина.

Евдокия Хрисанфовна улыбнулась и вздохнула своей полной грудью.

– Потому греки правее ромеев, а ромеи – османов, - сказала она.

Марк кивнул.

– Да.

Он помолчал, на несколько мгновений совершенно отвлекшись от своей службы, а только восхищенно наблюдая русскую пленницу.

– Ты говоришь как очень мудрая старуха, - наконец произнес грек. – А ведь ты еще совсем не стара… и училась куда меньше, чем моя госпожа. Откуда ты столько знаешь?

Евдокия Хрисанфовна засмеялась.

– Жены много знают, - ответила она. – Жены с Богом говорят. Те, кто забыл мать-землю… у кого есть только Аллах и его закон… те не дают женам с Богом говорить.

Марк несколько мгновений глядел на нее своими зелеными непонятными глазами – потом отвернулся и опять застыл, прислонившись к стене: у него был четкий греческий профиль, как на монете или гемме.

Так прошло довольно много времени: ни Марк, ни пленники не могли его определить. Только Евдокия Хрисанфовна считала свои мотки; и прервавшись, чтобы передохнуть, посуровела. Она встала с кресла.

Встряхивая усталыми руками, подошла к тюремщику, который тут же привстал, схватившись за меч.

– Да не сбегу я, - грустно сказала Евдокия Хрисанфовна.

Она смотрела на грека сверху вниз, безмолвно вопрошая его. Он не выдержал ее взгляда и отвернулся.

– У наших ничего не вышло?

Московитка проследовала к окну и выглянула наружу; грек ей не воспрепятствовал. На улицах было совсем пусто. Впрочем, Константинополь был малолюден для своей величины.

Евдокия Хрисанфовна опять повернулась к Марку, который встал во весь рост и тревожно смотрел на нее: рука лежала на рукояти меча.

– Или у ваших расчеты поменялись? – грозно и тревожно вопросила ключница. – Ты мне солгал?..

– Нет!
– рыкнул Марк: он теперь и сам с трудом сохранял самообладание. – Что-то не так! Может быть, ваших перебили!

– Да как ты это поймешь, когда ты тут мой подол стережешь! – воскликнула московитка, взмахнув рукой. – Иди, проверь!

Марк несколько мгновений размышлял – потом, открыв дверь, выступил наружу и тщательно запер ее снова. Бегом удалились шаги подкованных сапог.

Евдокия Хрисанфовна стиснула руки, потом опустилась на колени.

– Господи владыко… Спаси и помилуй…

Она перекрестилась, потом ударила лбом в пол. Встала и, подойдя к окну, прилипла к нему. Микитка хотел подсунуться, чтобы тоже поглядеть, - но мать стояла как каменная, точно позабыв о его существовании.

И когда оба уже изнемогли от волнения, в коридоре опять послышались шаги; и не одного человека, а многих. Тяжелые торопливые шаги стражников.

Евдокия Хрисанфовна обернулась к двери, схватившись за подоконник, точно так могла удержаться здесь. Сын шагнул было вбок, назад – но потом заслонил собою мать. Она схватила его за плечо, но отодвигать в сторону не стала.

Послышался скрежет ключа в замочной скважине.

– Ключ у него, - прошептала Евдокия Хрисанфовна. Микитка схватился за руку, сжавшую его плечо.

Дверь распахнулась.

На пороге стояло несколько мужчин – стражников-этериотов; Марк был среди них, выделяясь чернотой волос и смуглой кожей. Его спутники были все русоволосые – и светлокожие, несмотря на загар.

Евдокия Хрисанфовна просияла улыбкой и шагнула им навстречу, простирая руки. Она еще не смела верить.

– Господи!

Старший из русских – и по возрасту, и по чину, судя по всему, - выступил вперед и поклонился.

– Здрава будь, мать, - сказал он сурово. – Каково тебе тут живется?

Русич - пожилой, но высокий, кряжистый, с кудрявой бородой - повел голубыми глазами по сторонам.

– Мы за вами пришли, - сказал он.

У Евдокии Хрисанфовны улыбка сбежала с лица. Казалось, эти слова ее не обрадовали, а огорчили: она посмотрела на Марка.

– Это правда? Они за нами?

Марк кивнул.

– Вы же их, - сказал он угрюмо. – Вот и идите с ними - и будьте свободны! Вы же этого хотели! Вы заслужили!

– Да как же просто, - сказала Евдокия Хрисанфовна.

Она прижала руку к груди.

– Что тебе скажет твоя хозяйка? – спросила она Марка. – Что это значит для вас? И как с тебя спросят?

Она боялась за него!

Эскувит прямо посмотрел узнице в глаза.

– Пусть это тебя не тревожит, - сказал он. Сжал зубы; с усилием закончил:

– Иди со своими сородичами – не теряй времени!