Ставрос. Падение Константинополя

– Наши победили? – спросила Евдокия Хрисанфовна: с видом побежденной.

Марк кивнул.

– Да.

Казалось, он и сам огорчен и смущен, точно побежденный.

Евдокия Хрисанфовна кивнула, не поднимая глаз. Лоб у нее пошел морщинами, щеки побледнели.

– Выйдите, молодцы, дайте нам с сыном собраться.

Старший кивнул своим товарищам, и воины быстро покинули комнату, прикрыв дверь.

Когда небольшое время спустя Евдокия Хрисанфовна показалась в коридоре, на голове у нее был платок, охватывавший шею. Сына она держала за руку. Узел с вещами вскинула на спину.

Московитка хотела пройти мимо Марка, не поднимая глаз, - но остановилась напротив него. Посмотрела ему в глаза и обняла одной рукой.

– Я тебя до смерти не забуду, - прошептала она.

Марк крепко обнял ее, и ключница почувствовала, сколько в этом греке силы и неутоленного пыла.

– И я тебя, - прошептал он.

Они разомкнули объятия, и Евдокия Хрисанфовна быстро пошла прочь, ведя сына; русские этериоты последовали за ними. Марк остался на месте, неотрывно глядя им вслед.

Евдокия Хрисанфовна шагала, низко опустив голову; раз или два Микитке послышалось, что мать всхлипнула. Но когда она опять посмотрела на него, глаза ее были сухи, только очень блестели.

– Как тебя звать? – спросила она старшего.

– Ярославом Игоревичем, - ответил тот. – Мы царские дружинники, этериоты, – служим при Большом дворце.

– Я Евдокия Хрисанфовна… вдовица, - сказала московитка.

Этериот кивнул и пригладил свои длинные усы.

– Ты погоди спрашивать – сначала выберемся…

Ключница кивнула и замолчала, крепко сжав Микиткину руку.

Они спустились по лестнице, прошли коридор, арку – и оказались на вольном воздухе. Спустились по широкой мраморной лестнице на гладко замощенную прямоугольными плитами улицу: никаких караульных поблизости не было. Евдокия Хрисанфовна не успела этому удивиться: беглецы смешались с толпой прохожих, спешивших по своим делам, среди которых попадались и стражники разных родов войск, но преимущественно мирные люди – смуглые и озабоченные; больше бедные и худые, чем богатые.

Они недолго шагали в толпе: потом ее освободители опять свернули в сторону, на какой-то пустой форум. Остановились под сенью колонн и статуй, вечных надменных хранителей Царьграда.

Они взмокли и озябли – а в тени огромной изукрашенной колонны было еще холоднее. Евдокия Хрисанфовна поправила платок: несмотря на зиму, не закуталась, а отвела его с влажного лба, приоткрыв волосы.

– А где турки? – спросила она.

– Рыб кормят, - сказал один из русских.

Все мрачно засмеялись.

Евдокия Хрисанфовна перекрестилась.

– А наши все ли целы? – спросила она.

Ярослав Игоревич кивнул, не глядя на нее.

– Мы тебя отведем туда, где их спрятали.

Потом вдруг шагнул к ней и взял за плечи.

– Вот что, мать, - сказал он. – Ты больных лечить умеешь?

– Приходилось, - настороженно ответила она. – А много их?

Старший вздохнул.

– Да почти все. Ты из них самая могутная жена, Евдокия Хрисанфовна.

Он почесал в бороде.

– Мы им помогать пытались, они и сами друг другу помогают, но мы в знахарстве не слишком понимаем. А как их хозяева содержали… тут и богатырь сляжет, не то что жены с детьми.

Он выругался.

Потом сделал знак спутникам.

– Идемте, товарищи, не след тут задерживаться.

Ярослав Игоревич зашагал впереди, а притихшие воины и освобожденные пленники – за ним.

Они дошагали до Августейона, и остановились в виду Большого дворца. На форуме располагался неприметный дом в один этаж, куда воины и пригласили мать с сыном.

– Здесь наша караульная, - объяснил Ярослав Игоревич, показывая гостям дорогу: им пришлось нагнуться, входя. Старший улыбнулся. – Царьград тем хорош, что укрытий много.

В одной из комнат в глубине дома и обнаружились русские пленники. Кое-кто лежал, но большинство сидели при деле, шили платья и вязали чулки при лучине. Слышался кашель.

– Ты не смотри, что они сидят, - сказал Евдокии Хрисанфовне начальник. – Почти все больны.

Она кивнула.

– Я погляжу, чем можно помочь.

Ярослав Игоревич кивнул в ответ.

– Что будет нужно, говори – постараемся достать.

Воин хотел уже уйти, но ключница задержала его.

– Ты погоди… Скажи хоть, как вам это удалось! Неужели вас не заподозрят?

Он улыбнулся от души: зубы у него были крепкие, хоть и не такие белые, как у Флатанелоса и Марка.

– Заподозрят, матушка, как же иначе! Уже заподозрили, я так смекаю. Но они нас не прижмут, не бойся. Мы им сейчас очень надобны.

Он пожал Евдокии Хрисанфовне руку горячей сильной рукой.

– От Большого дворца, где мы служим, половина гречин разбежалась, - откровенно сказал старший: он посмеивался в усы, но грустно. – Туговато, видишь, да и страшненько: враги, бывает, попадаются…

Воины оглушительно захохотали: искренне, но в этом смехе тоже слышалась горечь.

Евдокия Хрисанфовна посмеялась с ними, но скоро перестала.

– Что же вы, так и живете здесь век? – спросила она. – Бессемейные?

– Есть, есть среди нас женатые – и жены, и дети у них грецкие, - кивнул Ярослав Игоревич.

Он смотрел на нее во все свои голубые глаза.

– Я вот – холостой.

========== Глава 32 ==========

Метаксия Калокир прохаживалась по своей светлице и ломала руки. Она была мокра от пота – только что упражнялась с оружием. Марк учил ее и биться на мечах, и стрелять из лука – мальчишку Варда она застрелила сама…

Но все равно она не сможет оборониться сама, а только посредством мужчин, любящих ее или ненавидящих, или мечтающих обладать ею. Женщина есть только тогда, когда есть мужчины, готовые давать ей себя, - но и мужчин без женщин, которые формируют их, быть не может.

Если бы только они еще это понимали, а не вели себя как дети или звери!

Метаксия Калокир понимала, что стала той Феофано, которой мечтала стать, - у нее такая же сильная воля, как у ее предшественницы. Женщин, подобных кремню, в действительности очень много, хотя мужчины никогда в это не поверят. Но женщин, подобных разящему копью, подобных Феофано, можно перечесть по пальцам.