Ставрос. Падение Константинополя

Когда они сошли на берег – и остались одни, не считая собственной прислуги и охраны, - патрикий тут же сорвался на крик:

– Это он за тобой ухаживает? Я так и знал, все это время!..

Феодора отшатнулась, прижимая к себе дочку, которая испугалась и заплакала; такого она не ожидала даже от мужа, не отличавшегося стойкостью. Но ведь она знала, что патрикий очень чувствителен и по-женски несдержан…

Жена сухо сказала:

– Сейчас же перестань! Ты позоришь нас обоих перед слугами – и ты ошибаешься!

Фома мрачно посмотрел на нее.

– Тогда кто же подарил тебе это?

Его палец уперся в ожерелье, обнимавшее шею московитки.

Феодора отступила и поцеловала дочку, которая по-прежнему хныкала.

– У меня пропадет молоко от твоих криков, - сказала она. – Ожерелье подарил мне друг, тебе неизвестный; но я тебе не изменяла и не намерена! Комес здесь ни при чем!

Она подняла глаза, и ее вдруг охватили нежность и жалость, сменившие гнев, - Фома смотрел на нее с такой детской надеждой: как на мать, вершительницу и госпожу своей судьбы, единственную женщину, которой он вверил свое сердце. Феодора улыбнулась, вспомнив, как любит этого человека.

– Это правда, дорогой, - сказала она. – Я тебе верна.

Патрикий улыбнулся - и, приблизившись к ней, обнял жену вместе с дочерью. Теперь он плакал.

– Господи, я так страдал! Я думал…

– Ты думал, что я бессердечная и неблагодарная тварь? – прошептала Феодора. Она утерла его слезы. – Плохо же ты думаешь о своей жене, своей возлюбленной!

– Я исправлюсь, - сказал Фома.
– Я заглажу свою вину, я сделаю для тебя все, что ты пожелаешь!

Он заглянул ей в глаза, и Феодора в этот миг почувствовала себя совершенно счастливой и защищенной от всех ударов судьбы - его любовью, любовью Феофано… а прежде всего, своей собственной силой. Как хорошо быть сильной, не ведать страха!

– Я желаю сейчас только мира между нами… а еще научиться плавать с тобой, - сказала она.

Фома закивал.

– Мы завтра же вернемся сюда и начнем!

Потом он стал озабоченным.

– Можно ли это нашей дочери? Она еще такая маленькая!

Феодора улыбнулась.

– Я слышала, что в древности вы были в воде как рыбы, - сказала она.
– Вы дружили с водой, почитали ее и любили! А тех, кто любит море, оно благодарит здоровьем и силой.

Патрикий покачал головой.

– Мне кажется, что ты стала даже больше гречанкой, чем я!

“Мне тоже так порою кажется”, - мрачно подумала жена.

Они вернулись домой, и Феодора тут же легла отдохнуть вместе с Анастасией, сославшись на усталость. Патрикий удалился на цыпочках – и, кажется, продолжил предаваться покаянию.

Феодора гладила темную маленькую головку и мрачно думала:

“Когда же он встретится со мной – и как? Теперь мне никуда не уйти одной, нельзя даже заговорить с ним на людях! А ведь это так важно!”

Она приподнялась и кликнула мужа. Фома тут же явился – сама предупредительность и тревога.

– Что тебе, любовь моя?

– Фома, ты видишь, как это нужно… Позволь мне выходить в море на нашей “Клеопатре”! – сказала она. – Может быть, тебе придется отослать меня и детей прочь в случае опасности, если долг велит тебе остаться; я должна испытать хеландию и приучить к ней детей, пока есть время.

Патрикий улыбнулся, в восторге от этой мысли.

– Ты прекрасно придумала!

Феодора улыбнулась. Есть предлог ходить в Золотой Рог и дальше; а комес очень умный и наблюдательный человек. Другой бы просто не уцелел в морях, плавая с царскими поручениями.

На другой день они все вместе отправились в бухту, и с собой взяли, кроме Теокла и Леонида, еще и третьего воина: все трое были хорошими пловцами, но третий, самый старший и опытный, умел обращаться с людьми обоего пола и разного возраста – и уже учил пловцов. Нужен такой наставник, который не даст пострадать никому из учеников.

И, к тому же, не приходилось опасаться, что этот суровый пожилой человек приглянется госпоже.

Учитель, которого звали Никанором, начал с того, что, сбросив с себя все, кроме набедренной повязки, дважды проплыл перед супругами, рассекая воду руками и ногами, - но совсем не так часто и сильно, как ожидала Феодора. Потом Никанор встал: вода стекала по блестящему лысеющему черепу.

– Не нужно много усилий - и лишней борьбы, - сказал он. – Иначе ты быстро выдохнешься. Пловец должен рассчитывать усилия надолго – так же, как бегун. В жизни оба эти умения часто нужны при длительных испытаниях.

Он посмотрел на Феодору, как будто учил ее одну: московитка серьезно кивнула.

Никанор нагнулся и зачерпнул воды; она вылилась между пальцев тяжело, точно масло.

– Морская вода плотнее речной, - продолжил он. – И если море спокойное, оно помогает держаться: волны выносят тебя, как кони… Но так же, как кони, могут сбросить. Слушай и чувствуй море, и оно станет тебе другом.

– Ты, госпожа!

Пожилой воин неожиданно наставил палец на Феодору: он выбрал ее первую из семьи. Феодора улыбнулась, хотя ощутила жар стыда и страха: она была уверена, что Никанор начнет урок именно с нее.

– Сними платье и войди в воду, - приказал наставник.

Феодора быстро взглянула на мужа… тот стоял неподвижно, как статуя, и боролся с собой. Феодора хмыкнула и стала раздеваться. В конце концов, патрикий знал, на что они все идут!

Она сняла гиматий, тунику, нижнюю сорочку, сбросила сандалии и осталась только в нагрудной и набедренной повязках. Талия была еще полновата - но Феодора знала, что хороша. А море сделает ее еще лучше. Красота идет изнутри, и у женщины тоже!

Однако Никанор, казалось, не смотрел на нее как на женщину - смотрел так же, как на любого человека, мужчину, которого начал бы обучать. Когда Феодора подбрела к нему, он отдалился и поманил ее; пожилой воин улыбался. Они брели все дальше, пока вода не достигла пояса Никанора и почти самой груди Феодоры. Она ощутила, как плотная теплая вода покачивает ее, облекает всю и проникает везде; это было восхитительное чувство, подобное любви. Море обладало ею сейчас.

Никанор сильно хлопнул в ладоши, и она вздрогнула и посмотрела на него.

– Прекрасно! – сказал воин.

А потом вдруг подошел к ней и положил руку на живот. Феодора даже не успела ахнуть.

– Ложись на воду! – приказал учитель и кивнул вперед.

Фома все это видел – но сейчас Феодора приказала себе забыть о муже. Она закрыла глаза и, оттолкнувшись от песчаного дна, простерлась на воде, вытянув руки и ноги: это оказалось куда легче, чем представлялось вначале. Побарахтавшись немного, она встала, смеясь; волосы облепили ее лицо, повязки – тело, и ей казалось, что большего счастья быть не может. Никанор похлопал.