Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Очень хорошо! Теперь ложись снова – а я пойду вперед и буду тебя поддерживать; греби руками и ногами, будто плывешь. Потом я покажу тебе, как двигаться правильно.
Спустя некоторое время учитель и ученица наконец вспомнили о господине; он стоял, опустив голову и ковыряя сандалией песок, и, казалось, едва сдерживал себя. Но тут Феодора придумала, как его ублаготворить.
– Пусть мой муж поддерживает меня, пока я плыву!
Никанор кивнул: в глазах загорелись понимающие огоньки.
– Прекрасно придумано!
Он сделал знак Фоме Нотарасу.
–
Патрикий дернулся, точно ему не понравилось слышать это “ты”; сжав губы, он стал сбрасывать с себя платье. Его тело казалось белым, как будто никогда не видело солнца; патрикий был изящен и строен, но выглядел гораздо слабее пожилого Никанора: несомненно, и был.
– В воде все весит меньше – море делает работу за тебя, - сказал учитель, почувствовав сомнения хозяина.
Фома подошел к жене, и она обняла его; и это вдруг представилось первым любовным свиданием. Феодора поцеловала мужа.
Он вдруг ожил, загорелся; она кивнула.
– Держи меня, как Никанор, и слушайся его!
Фома положил ей руку на живот и погладил; она засмеялась.
– Не балуйся! Держи меня – слышишь!
Ей вдруг стало страшно, что муж уронит ее; что ж, остается довериться ему и себе. Держаться самой. Феодора прыгнула, распластавшись на воде.
Ладонь Фомы дрогнула, и она на мгновение испугалась и сильно заработала руками и ногами; но тут же муж обрел уверенность и медленно пошел вперед, следуя указке Никанора.
Потом учитель занялся с одним господином, а Феодора позвала нянек и приказала Магдалине подать ей дочку. Итальянка застыла на мгновение, как будто испугалась этого; госпожа рассердилась.
– Чего ждешь! Давай ребенка!
И она взяла Анастасию и несколько раз окунула в воду, будто крестила. Да это и было крещение. Мать улыбалась.
– Скоро мы будем плавать вместе, - приговаривала она.
Потом она вышла и стала вытираться; громко окликнула мужа, привлекая его внимание, и сказала, что сейчас передаст ему Варда. Патрикий с улыбкой кивнул: отцу это понравилось.
Когда они шли домой, все были довольны – патрикий счастлив совершенно; а на душе у Феодоры сгущались тучи. Она думала, что так и не встретилась с комесом. Но при муже, в воде, заговорить с ним было бы совершенно невозможно – даже встретиться глазами, окажись он здесь…
Дома она спросит мужа, когда ей будет позволено выходить в море на “Клеопатре”: пусть сам прокатится с ней сначала, чтобы перестать сомневаться. Но сейчас с такой просьбой лучше повременить.
Феодора вдруг обняла патрикия и поцеловала.
– Я очень тебя люблю!
Это было искренне: она очень любила всех, кто ей содействовал. Фома растроганно и счастливо улыбнулся.
– Спасибо, моя дорогая.
И прибавил:
– Ты прекрасно учишься!
– И ты, - великодушно ответила жена.
На другой день они опять занимались плаванием; и только вечером Феодора напомнила мужу об обещании. Тот кивнул.
– Хорошо, завтра я сам провожу тебя на берег и сделаю распоряжения,
чтобы команда тебя слушалась.Он снисходительно улыбнулся. Феодора потупилась.
– Благодарю.
Еще до того, как патрикий препоручил ее кентарху “Клеопатры”, Феодора успела подумать, как безрассудна была ее мысль: ведь вся команда увидит, с кем встречается госпожа, и это еще хуже, чем ходить к комесу на верфь.
Но бухта велика, людей и укрытий там много - она непременно что-нибудь придумает!
Когда “Клеопатра” отвалила от берега, а Феодора послала мужу воздушный поцелуй, ее охватила безнадежность.
“Ничего не выйдет, - подумала она, устало облокотившись о борт.
– Я глупа, глупа… и я женщина!”
И вдруг она услышала плеск позади; ахнула и тут же зажала губу зубами. Комес Флатанелос взбирался на борт; сильная рука схватилась за ограждение, мелькнули сильные ноги, и он оказался рядом с ней. Он тяжело дышал, вода сбегала на палубу с его обнаженного торса и холщовых штанов: Леонард Флатанелос был одет рыбаком или матросом.
– Вы как Посейдон… морской дьявол! – сказала Феодора.Она быстро огляделась; потом прошептала:
– Вы плыли за кораблем от самого берега? Вы сошли с ума!..
– Так же, как вы, - возразил улыбающийся комес.
Он плюхнулся на палубу; приказал:
– Садитесь рядом, здесь нас долго не увидят! А если придут, я успею скрыться!
Феодора быстро села.
– Говорите! – прошептала она.
– Тот корабль, на котором я приплыл, - мой “Константин Победоносный”, - единственный, который уцелел из моей флотилии, - быстро заговорил комес. – Я вел еще три галеры – итальянских судна, и на переговоры с Генуей и Венецией: о морском подкреплении. Это был приказ василевса. Но про себя я думал и о другом…
Он мрачно улыбнулся сообщнице.
– Папа обещал нам поддержку во имя святого христианского дела. Он много обещает братьям-христианам. А на пути назад на нас напали пираты и потопили две мои галеры; третью же взяли на абордаж и захватили моих людей в плен. Я не смог выручить их – иначе пропал бы с ними…
Феодора поморщилась. Это было по-гречески, по-ромейски. Но, конечно, комес сделал правильно: он лучше знал, как поступать!
– Мне кажется, дорогая госпожа Феодора, что Ватикан хочет дать нам погибнуть с как можно меньшими потерями для себя, и с большими выгодами, - наконец вздохнул комес.
– А Никифора вы не встречали? – спросила Феодора.
– Встречал, и он ушел от меня! Я гнался за ним, - вдруг сказал комес, страшно засверкав глазами; он сжал кулаки. – Но не догнал. Это было близ Венеции.
Флатанелос повесил голову и замолчал.
Потом вдруг спросил:
– Вы видели когда-нибудь турчанок?
– Нет… - сказала Феодора.
Комес усмехнулся.
– Они бы вам совсем не понравились. Все они подлые, льстивые рабыни; многие обучены разжигать вожделение, но меня от них воротит. Я хочу видеть в женщине душу – и когда смотрел в их глаза, единственное, что позволено видеть мужчине, видел там мрак.