Стихи

– 18- ИДЕНТИФИКАЦИЯ

В те дни, когда я был любим (Тобой, дружок, тобой!), Я был веселым и смешным, Короче – был собой! Теперь уже совсем не то, Не то, дружок, совсем, И я уже незнамо кто, А стану черт-те чем.

– XIX- TO AN ATHLETE DYING YOUNG

The time you won your town the race We chaired you through the market-place; Man and boy stood cheering by, And home we brought you shoulder-high. To-day, the road all runners come, Shoulder-high we bring you home, And set you at your threshold down, Townsman of a stiller town. Smart lad, to slip betimes away From fields where glory does not stay, And early though the laurel grows It withers quicker than the rose. Eyes the shady night has shut Cannot see the record cut, And silence sounds no worse than cheers After earth has stopped the ears: Now you will not swell the rout Of lads that wore their honors out, Runners whom renown outran And the name died before the man. So set, before the echoes fade, The fleet foot on the sill of shade, And hold to the low lintel up The still-defended challenge-cup. And round that early-laurelled head Will flock to gaze the strengthless dead, And find unwithered on its curls The garland briefer than a girl's.

– 19- МОЕЙ БАБУШКЕ, ЗАЛЕЕВОЙ Р. В

В очередной решая раз Лететь ли во Владикавказ, Прикидывая тяжело, Откуда выкроить бабло, Озлясь, воскликнул я: «К чертям! Ведь я ее увижу там!» И я припомнить смог едва, Что бабушка давно мертва. Смерть вообще противна мне, Но тут она мерзка вдвойне — Но тут ей оправданья нет, И я готов вернуть билет! И вновь лирический герой Заверещит: «Ужо постой! Врешь, не возьмешь!». Но как и встарь — Визжит коса, грядет Косарь! И автор вновь зайдется весь: «Смерть, жало где твое?!» – Да здесь! Да вот оно, ну вот же, вот Безносый скалится урод! Какой соблазн ответить: «Но Мне тоже жало вручено Шестикрылатым!..» Но вранье Навряд ли воскресит ее. Прости меня, ма хори хай, [6] Роза Васильевна, прощай! Прощай, и если навсегда, Все остальное – ерунда.

6

Осетинское ласковое обращение; приблизительный перевод: «Доля моего сердца».

– XX-

Oh fair enough are sky and plain, But I know fairer far: Those are as beautiful again That in the water are; The pools and rivers wash so clean The trees and clouds and air, The like on earth has never seen, And oh that I were there. These are the thoughts I often think As I stand gazing down In act upon the cressy brink To strip and dive and drown; But in the golden-sanded brooks And azure meres I spy A silly lad that longs and looks And wishes he were I.

– 20-

Красивы небо и земля, Однако не совсем. Видал и покрасивей я, И чище между тем! Как эти кроны зелены, Как ясен небосвод, Когда они отражены В зерцале тихих вод! Как бы платоновских идей Загробный чистый мир, В прохладной смоются воде И пыль, и вонь, и жир! Нырнуть бы в эти облака И кануть без следа… Но там я вижу дурака, Он просится – сюда!

– XXI- BREDON [7] HILL

In summertime on Bredon The bells they sound so clear; Round both the shires the ring them In steeples far and near, A happy noise to hear. Here of a Sunday morning My love and I would lie, And see the coloured counties, And hear the larks so high About us in the sky. The bells would ring to call her In valleys miles away: 'Come all to church, good people; Good people, come and pray. But here my love would stay. And I would turn and answer Among the springing thyme, 'Oh, peal upon our wedding, And we will hear the chime, And come to church in time. But when the snows at Christmas On Bredon top were strown, My love rose up so early And stole out unbeknown And went to church alone. They tolled the one bell only, Groom there was none to see, The mourners followed after, And so to church went she, And would not wait for me. The bells they sound on Bredon And still the steeples hum. 'Come all to church, good people, — Oh, noisy bells, be dumb; I hear you, I will come.

7

Prononce Bridon.

– 21- БРИДОН-ХИЛЛ

С вершины Бридон-Хилла Слышны колокола. Со всех церквей окрестных, Из каждого села — Тебе, Господь, хвала! Но я с подругой милой Взошел не для того На этот холм, заросший Медвяною травой, Чтоб глас услышать Твой! Колокола взывали К безумным юным нам: «Приидите, миряне, Приидите во храм!» Но мы остались там. И я смеясь ответил: «Что нам во храме том? Звоните к нашей свадьбе — За свадебку мирком. Мы раньше не придем!» Но раньше, много раньше Она во храм пришла. Над Бридон-Хиллом стыла Рождественская мгла. И выла, и мела. И колокол ударил, И был обряд свершен, Но был моей невесте Не слышен тяжкий звон — Усопших крепок сон. И вновь над Бридон-Хиллом Сияет синева, И снова зеленеет Медвяная трава. И благовест взывает: «Прийди! Она жива!»

– XXII-

The street sounds to the soldiers' tread, And out we troop to see: A single redcoat turns his head, He turns and looks at me. My man, from sky to sky's so far, We never crossed before; Such leagues apart the world's ends are, We're like to meet no more; What thoughts at heart have you and I We cannot stop to tell; But dead or living, drunk or dry, Soldier, I wish you well.

– 22-

Ну почему не Честертон, Не Донн, не Вальтер Скотт?! С какого перепугу он К себе меня влечет? На кой мне этот пессимизм, И плоский стоицизм, И извращенный эротизм, И жалкий атеизм? Зачем же про себя и вслух Я эти песни пел?.. О, где б ты ни был, бедный дух, Professor, I wish you well.

– XXIII-

The lads in their hundreds to Ludlow come in for the fair, There's men from the barn and the forge and the mill and the fold, The lads for the girls and the lads for the liquor are there, And there with the rest are the lads that will never be old. There's chaps from the town and the field and the till and the cart, And many to count are the stalwart, and many the brave, And many the handsome of face and the handsome of heart, And few that will carry their looks or their truth to the grave. I wish one could know them, I wish there were tokens to tell The fortunate fellows that now you can never discern; And then one could talk with them friendly and wish them farewell And watch them depart on the way that they will not return. But now you may stare as you like and there's nothing to scan; And brushing your elbow unguessed-at and not to be told They carry back bright to the coiner the mintage of man, The lads that will die in their glory and never be old.

– 23-

Когда я подросшую Сашку не мог убедить Гулять в лесопарке, я вынужден был проводить На детской площадке часы, про себя матерясь. Жужжали мамаши… Но я не об этом сейчас. Как в песне поется: «Вдруг сердце забилось в груди! Мальчишки, мальчишки, что будет у вас впереди?» Я с тихой тоской ясно видел, что выйдет из них, Мальчишек драчливых, девчонок плаксивых таких. Из той воображалы, конечно же, вырастет блядь, А этот жиртрест – пиар-менеджер, сразу видать, А рева-корова какой-нибудь станет главой, Один из близняшек – ментом, журналистом – другой. А жадина эта, говядина, будет как раз Нормальной мамашей. Но я не об этом сейчас. Сейчас я об ужасе тихом, что был наречен Ахматовой Анной Андреевной — бегом времен.

– XXIV-

Say, lad, have you things to do? Quick then, while your day's at prime. Quick, and if 'tis work for two, Here am I, man: now's your time. Send me now, and I shall go; Call me, I shall hear you call; Use me ere they lay me low Where a man's no use at all; Ere the wholesome flesh decay And the willing nerve be numb, And the lips lack breath to say, 'No, my lad, I cannot come.