Проехало большое колесо,Чуть не коснувшись оболочки хрупкой.Он замер — будто вовсе невесом, —Не жук, а просто полая скорлупка.Когда отъехал воз и поводырь,Казавшийся тяжелым великаном,Ушел, и стала вновь степная ширьЩебечущим и звонким океаном,Он лег на глянцевитое брюшко,Из черного футляра вынул крылья,Жужжа пустил завод и так легкоЗабыл свое минутное бессилье![1948]
Шагает рядом голубая тень,Вкруг головы росистый нимб мерцает.В канаву обвалившийся плетеньВ репейниках лиловых утопает.Вот, ласково шурша, навстречу мнеОгромный воз ползет с лохматым сеном,И облачко в бессмертной вышинеИз тленного становится нетленным,Вот ласточки серебряная грудьЧуть не коснулась пыли придорожной…Подумать только, что когда-нибудьИ я уйду… Нет, это невозможно![1947, 1948]
57
«Шагает рядом голубая тень…» — HP; А, 1978, № 7.
После дождя («На ветке, вытянутой, как рука…»)
На ветке, вытянутой, как рука,Которая не встретила рукопожатья,Которая качается слегка,Слегка шурша сквозным, темно-зеленым платьем,Повисли капельки, как бахрома,Дрожащие, сияющие, неземные,Как будто дождь, весенний ароматСгустив, преобразил в сережки золотые.Набухнет капля и летит стремглавПадучею звездой, внезапно исчезаяВ бездонности дождем примятых трав,А там за ней уже торопится другая,Оторванная солнечным лучом,Она сквозь луч, сквозь темно-желтый луч заката,Едва мелькнет, и радужным огнемУже не капля та, а вся душа объята.[1948]
Стоит, подрагивая рыжей шерстью,Большая лошадь. На ремне кузнецВысоко подтянул раструб копыта,И вот стальные челюсти клещейСрывают старую подкову. Лошадь,Продолговатый череп опустив,Хвостом сгоняет мух, а подмастерьеМехами раздувает черный горн.Еще мгновение, и фейерверкомВзлетит огонь в широкотрубный мрак.А там, в окне, закат высокий меркнетИ приближается большая ночь.Последний луч заглянет на задворок,Где воробьи купаются в пыли…О, Господи! Как бесконечно дорогПростому сердцу трудный быт земли![1948]
Ты слышишь глухоеВдали бормотанье —Ночного прибояС землей — пререканье.На плоские скалы,Как волны тумана,Ложатся усталоСлова океана:«Что было, что будет,Чем сердце горело,Все скоро забудетНенужное тело.И отдых беззвездныйТебя успокоит,Прохладною безднойНавеки укроет».Но сердцу дорожеСтраданье земное,Но сердце не можетПоверить покою.Я жду, я тоскую,Я морю не внемлю,Ночную, родную,Печальную землюЯ глажу рукоюС такою любовью,Как будто одноюМы связаны кровью.
«Когда лиловеют вершины…»
Когда лиловеют вершиныИ гаснут снега вдалеке,И вечер по склону долиныСпускается к белой реке,Когда на высоком откосе,Как в зеркале, тает закатИ росы на рыжем покосе,Как звуки, горят и звенят,Когда на уступе высокомСквозь лапы еловых ветвейБлестит деревеньки далекойСозвездие зыбких огней, —Душа поневоле трепещет,И все же не справиться ейС дыханьем угрюмым
и вещим,С убийственной жизнью своей.Блаженны все те, кто не знает.Ты слышишь — кузнечик звенит,Летучая мышь пролетает,И птица ночная кричит.[1947]
Вот ночь окно открыла и вошла,И, обойдя всю комнату, приселаНа стул в углу, и смотрит из угла,И комната уже похолодела.Как будто вырезан из жести взгляд, —Не дрогнет он, сухой, упрямый, плоский.О, до чего безжизненно блестятПри лампе стен обструганные доски!Чернеет крепко вбитый в стену гвоздь,Бросая тень — с непостижимой злостью,Как будто тень — уже не тень, а тростьИ ночь меня сейчас ударит тростью.Вот если б вырвать эту трость из рукИ завизжать, завыть, накуролесить,На этот гвоздь, на этот крепкий крюк,Нет, не себя, а мой пиджак повесить![1948]
59
«Вот ночь окно открыла и вошла…» — А, 1978, № 7.
«Поздней осенью время гораздо слышнее…»
Поздней осенью время гораздо слышнее:В сучьях берез и дубов не оно ли шумит?Солнце еще не зашло, но уже вечереет,Облако в небе плывет, но оно уже спит.Глухо стучит равномерный топор дровосека.Вскорости, может быть, завтра начнутся дожди.Может быть, завтра в лесу и в груди человекаСердце уснет, и останется жизнь позади.Падают листья — им велено осенью падать.Жизнь уменьшается с каждым слетевшим листом.Может быть, это последняя в мире отрада —Время услышать, — кто знает, что будет потом.[1947]
В лесу редеют золотые звуки,Их точит тусклой ржавчиной туман.В такие дни подумай о разлуке,Прислушайся — поет лесной орган.Неполон звук, как будто укорочен, —Его осенний стиснул холодок,Как оболочка куколки, непрочен,Не звук уже, не лист и не цветок.Но в этом странном, тусклом шелестеньи,Быть может, все-таки уловишь тыВсе то, что было солнцем, ветром, пеньем,Что на землю слетало с высоты,Все, что струилось знойным водопадом,Что падало, сверкая и звеня,И что теперь вот здесь, с тобою рядом,Лежит сухою корочкой огня.
В изложине чуть слышен голосокБегущего ручья и пахнет сеном,И мошкары прозрачный столб высок,И скоро ночь наступит — непременно.Уже косцы уходят по домам,Поблескивают косы за плечами,Стекая по натруженным плечамК земле продолговатыми лучами.Ты в скошенной волне травы найдиЧертополох — пушистый и лиловый,В глаза, еще живые, погляди,Как с другом, попрощайся с ним и сноваПрислушайся к журчанию ручья.Встает туман, сливаясь с мраком ночи.Погасли туч пурпурные края,И стала жизнь — на день один — короче.[1947]
61
«В изложине чуть слышен голосок…» — HP.
«Уже в тени стволы берез и вязов…»
Уже в тени стволы берез и вязов,И затянуло мглою круглый пруд,Лишь на вершинах влажные топазыЛиствы осенней гаснут, но живут…Еще! Непрочно краткое сиянье —Ненадолго в воде отраженыПронзительный кусочек мирозданьяИ сломанная ветвь большой сосны.А там, где тень легла бесповоротноНа плоский призрак водного стекла,Обнажены широкие пустотыИ скал подводных длинные тела.В зрачке пруда, расширенном и влажном,Чуть отражаюсь я, а в глубине,Меж гаснущими каплями пейзажа,Живет все то, что недоступно мне.[1949]